– Когда-то вам моя история была подарком с небес, а что теперь? Быстро же вы забываете заслуги тех, кто был вам полезен. Надо было торговаться. Уверен, вы заплатили бы мне куда больше, если бы я проявил настойчивость. И снова воспоминания закинули его в 1952 год. Вот он, молодой и амбициозный, въехал в Нью-Йорк на белом коне, вернее, на белом пароходе. Это было в октябре. Обосновался в доме, приобретенном на деньги, выделенные секретными службами. Сообщил в Центр, что прибыл на место, и затребовал еще денег. Через тайник ему беспрекословно перевели три тысячи долларов. Хорошее подспорье, только не для его аппетитов. Выходить на связь с «Марком» он не торопился. Работа не волк, так он рассуждал. Тянул до лета 1953-го, только тогда впервые встретился с «Марком». Разведчик встречался с ним трижды, прежде чем передал в его пользование радиоприемник, сообщение для расшифровки и двести долларов. Двести долларов! Как его не разорвало! Однако «Марк» считал иначе. Он приехал в Америку не за красивой жизнью, а на скромное существование двухсот долларов должно хватить за глаза. Вику хватило ума промолчать, не высказывать своего недовольства резиденту высокого полета. После первых встреч «Марк» передал его на попечение сотрудника Секретариата ООН, который на деле оказался секретным агентом. Два года он обменивался информацией исключительно с ним. От «Марка» он получал задания иного рода: поиск людей, которыми интересуется советская разведка. Их целью была информация о ядерном оружии и строительстве подводных лодок ВМС США. Сколько полых болтов, лазеек в металлических ограждениях и тайников в уличных фонарях он начинил секретной информацией? Сколько секретов сам извлек из этих тайников? Он особо не считал. Уже тогда он начал закладывать за воротник чуть больше, чем было дозволено. Затем начались скандалы с женой. Ханна не желала мириться с тем, что он живет своей, непонятной ей жизнью. Не желала мириться с запахом перегара по утрам и мизерными подачками, которые она получала на содержание дома на Дорис Ли Драйв. И он начал ее поколачивать. Сначала по пьяни, затем и в трезвом состоянии. Ханна недолго мирилась с этим. Будучи женщиной сильной, она давала отпор так азартно, что ему приходилось ходить с синяками. Соседям новый образ жизни семьи Маки пришелся не по душе, и они стали вызывать полицию. На какое-то время он утих, но тут пришла очередная беда. Будучи в состоянии алкогольного опьянения он попал в участок. Протрезвев, он вспомнил, что перед тем, как напиться, он собирался заложить в тайник полую монету с микропленкой внутри. Пошарив по карманам, он похолодел – монеты не было. Два долгих часа, пока полицейские в участке не выпустили его из камеры, выписав солидный штраф, он думал, что все кончено. Он разоблачен и будет передан агентам ЦРУ. Он строил планы своего спасения, пока не понял, что его отпускают. Монеты в возвращенных вещах он так и не нашел, но посчитал за благо промолчать о ней. Раз монету не предъявили, значит, о ее внутреннем содержании никому ничего неизвестно. Или же он ее попросту потерял, что в сложившихся обстоятельствах было намного удобнее. После такого залета он держался почти два месяца. «Марку» о том, что шифровка потеряна, пришлось доложить. Про арест тоже, ведь оплатить штраф самостоятельно ему было не по карману. Так «Марк» узнал сразу о трех провинностях Вика: пристрастии к спиртному, растрате казенных денег и небрежной работе в должности связиста. Постепенно воспоминания об аресте с монетой-контейнером в кармане из памяти стерлись, и Вик снова принялся за свое. Пристрастие к алкоголю все сильнее влияло на его работу. Порой он так напивался, что не мог вспомнить, передал ли шифровку в Центр. А потом вдруг пришло сообщение: его вызывают в Москву для присвоения очередного звания и награждения орденом. Ни больше ни меньше! Получив приказ, он долго сидел на кухне, размышляя, за какие такие заслуги его решили повысить в звании, да еще и наградить? Как ни крути, никаких заслуг он не вспомнил. А раз нет заслуг, значит, повод для вызова в Москву является лишь предлогом. Что на самом деле задумали вышестоящие чины, догадаться нетрудно. Его хотят убрать. Возвращение в Союз означает для него арест и суд. Такой поворот событий его не устраивал, и Вик начал продумывать пути к отступлению. В Центр он сообщил, что вылетает в Париж, откуда доберется до Западного Берлина и уже из Берлина попадет в Москву. В Париж он и правда прилетел, но не для того, чтобы следовать в Берлин, а для того, чтобы было проще выполнить задуманное. Встретившись с французским резидентом, он запросил у него средства на дорогу и получил требуемую сумму в французских франках и американских долларах. О том, что «Марк» выдал ему деньги на дорожные расходы, он предусмотрительно умолчал. Получив деньги, он связался с посольством США во Франции. Сотрудники американского представительства отнеслись к нему предвзято. Сильный запах перегара, потертый вид и опухшее от долгих возлияний лицо доверия не вызывали. – Я пришел к вам, чтобы просить политического убежища, – с порога заявил он. – Я советский шпион, по заданию службы нелегальной разведки работал связным между Центром и советским резидентом в США. – Кто вы, назовите свое имя, – потребовали от него. – Меня зовут Рейно Хейханен, но в США я проживал под именем Юджина Маки. Моя жена все еще в Нью-Йорке. – Она может подтвердить ваши слова? – Нет, она не знает о моей работе. Но она может подтвердить мое имя. – Первое или второе? – Второе. – Его подтверждение мы видим из ваших документов. Какие еще у вас есть доказательства? – Я могу сдать вам того, на кого работал. Его псевдоним Марк, он является ключевой фигурой в агентурной сети советских разведчиков, работающих на территории США и Канады. – Как его настоящее имя? – Я не знаю. – Где он живет, его адрес? – Я не знаю. – Сколько ему лет, каково семейное положение? – Я не знаю. Ему задали порядка пятидесяти вопросов, и ни на один из них он не смог дать вразумительного ответа. В совокупности с отталкивающей внешностью это играло не в его пользу. Тогда он решился на опасный шаг. Он достал из кармана полую монету, начиненную последней копией фотопленок с зашифрованными данными разведки, и передал сотрудникам посольства. – Вот доказательство моих слов. Я хочу, чтобы меня переправили в США и передали в руки агентов ЦРУ. Они разберутся, говорю я правду или лгу, – заявил он и его просьбу удовлетворили. В ожидании встречи с агентами американской разведки ему пришлось нелегко. Алкоголя ему не давали, а без очередной порции спиртного он уже не мог. И все же Вик как-то выдержал. Возвращаться в Москву после такого поворота он никак не мог. Обратного пути не было, поэтому пришлось выдержать все. Он прошел медицинское освидетельствование, где его признали вменяемым, и только после этого отправили на допрос в ЦРУ. Там он выложил все: рассказал о каждом тайнике на территории Нью-Йорка, сообщил о способах шифровки, об агенте КГБ, с которым имел связь на протяжении нескольких лет. Тот факт, что связной работал в Секретариате ООН и Хейханен об этом знал, сильно ему помог. По описанию внешности агенты ЦРУ легко вычислили советского резидента. Им оказался Михаил Свирин. Дальше – больше. След вел от одного агента к другому, пока не привел к тому, кого он знал под псевдонимом Марк. – Да, так все и было. Арестовали «Марка» по моей наводке, вот что я тебе скажу. – Он обращался к полупустой бутылке, как к лучшему другу. Впрочем, так оно и было, ведь друзей ему завести так и не удалось. – Знаешь, я ведь думал, что, как только они его арестуют, моя история окрасится новыми красками. Мои новые покровители поймут, какую важную птицу я им сдал, и наградят меня за это по-царски. Но этот паршивец «Марк» испортил всю картину. После ареста он заявил, что отказывается отвечать на их вопросы. Сколько агентов ЦРУ перед ним хвостами крутили, сколько специалистов по перевербовке его обрабатывало, а он стоял на своем: я не разведчик, на Союз не работал, и все тут! Ух, как он бесил меня своим упорством. Думаю, в конце концов они отказали бы мне в поддержке, может, даже передали бы меня в Москву, если бы не шифр. Вот тут у меня появился шанс, ведь шифр, которым я шифровал информацию, полученную от «Марка», не мог расшифровать ни один специалист-шифровальщик. Ни в Америке, ни в какой другой стране. А знаешь, как они назвали этот шифр? Шифр ВИК. В мою честь! За это и выпьем. Обхватив горлышко, он наклонил бутылку. Жидкость нехотя заполнила рюмку до половины и закончилась. Он с сожалением потряс пустым сосудом, долил до краев воды и, смакуя, выпил половину. – Знаешь, они ведь и правда поверили, что тот сложный шифр я сам придумал. Так забавно было смотреть на их лица, когда я объяснил им принцип шифрования именным шифром. После моих объяснений они поняли, почему их шифоровальщикам не удалось добиться успеха. Весь принцип заключался в том, что в шифровании применялись конкретные ключи, известные только тому, кто производил шифровку и занимался дешифровкой на месте. Моими ключами были четыре понятия: слово «Снегопад», патриотическая дата окончания Русско-японской войны, куплет знаменитой русской песни и цифра тринадцать. Даже имея эти ключи, в шифровках разобраться не так-то просто, а я их щелкал как орехи. О, как они на меня смотрели! Воспоминания об этом моменте согревали душу лучше любого самогона. Он раскраснелся, настроение улучшилось, и неожиданно для себя он вдруг начал смеяться. Смеялся долго, до колик в животе, до икоты. Потом затих, опустил голову на руки и заплакал. – Ох, Рейно, Рейно, что же ты сотворил со своей жизнью! Слезы лились по щекам, оставляя грязные борозды на давно не мытом лице. Пьяные слезы недорогого стоят, он это знал, но жалость к себе, к загубленной своей жизни буквально разрывала его изнутри. – А ведь всего этого могло и не быть, понимаешь? В помощь «Марку» должны были послать другого. Кого-то, с кем он работал раньше. Так мне сказал агент, сообщивший о новом назначении. Знаешь, почему он не попал в Нью-Йорк? Роковое стечение обстоятельств, вот почему. Он возвращался с прежнего задания, и его корабль потерпел крушение. Где-то в Балтийском море, так сказал агент. Никто не выжил. Агент погиб, и на его месте оказался я. Вот она собачья судьба! Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы не «Марк» с его принципами и святой верой в правое дело советской разведки. Самогона осталось только на дне рюмки, а сон все не шел. Чем заменить привычное снотворное, он не представлял. Что он будет делать завтра, когда не будет и этой скудной порции. «Надо завязывать, – убеждал он сам себя, как и всегда, когда деньги подходили к концу, а очередная дотация должна была прийти только через несколько дней. – Нужно остепениться. Тебе всего сорок с хвостиком, жить еще и жить. И у тебя все еще может сложиться. Может». Но убедить себя в наступлении лучшего будущего он не мог, как ни старался. Даже когда в его жизнь вошла Эва, он все равно не поверил, что у них что-то может сложиться. После суда над «Марком» его отпустили с миром. Не судили за шпионаж, не выслали из страны. Напротив, позволили остаться в США, определив местом жительства Нью-Гемпшир. ЦРУ поставило его на довольствие, включив в программу защиты свидетелей. Он так радовался тому, что не попал в лапы КГБ, что согласился на все условия, которые ему поставили. А условия, в общем-то, простые: из штата не выезжать, место жительства без ведома ЦРУ не менять, с земляками не общаться и вообще избегать лишних контактов. Для выполнения условий ему выделили содержание, которое в то время казалось приличным. Но спустя два года этих денег стало недостаточно. Недостаточно для него одного, что уж говорить о том, чтобы взять на свое содержание женщину. Случайные связи – это одно, постоянная женщина – совсем другое. Эва сама зарабатывала неплохо, исполняя обязанности бухгалтера в какой-то конторе, но он чувствовал, что роль «просто женщины» ей придется не по вкусу. Она хочет большего, она захочет стать его женой. Как? Как он сможет быть ей мужем, если уже имеет две жены, причем одновременно? – Тогда зачем ты все это затеял? Зачем начал с ней встречаться, устраивать романтические свидания, лить в уши всякую сентиментальную ерунду? Для нее ты Сол Олистер, американский подданный с финскими корнями. Ты никогда не сможешь назвать ей свое настоящее имя. Да не в этом суть! Черт с ним с именем. Что ты скажешь, когда на улице, идя под руку с Эвой, тебя окликнет какой-нибудь урод и спросит, каково вам жить в шкуре предателя, мистер Маки? А ведь такое может произойти в любой момент. Процесс над «Марком» так широко освещался прессой, что и твое лицо не раз попадало в объектив. И на страницах газет, как ни старались федералы, портрет твой засветился. Да, там ты запечатлен в темных очках и в шляпе, но разве это маскировка? Удивительно, что Эва до сих пор тебя не узнала. Он знал, почему не отказался от Эвы. Она его последний шанс вернуть свою загубленную жизнь. Да, он предатель, ради спасения собственной шкуры он пожертвовал таким количеством людей, что страшно вспомнить. Но ведь это естественная реакция человека, попавшего в беду. Ему грозила смерть, так почему он должен был думать не о своем спасении, а о чьих-то жалких жизнях? По сути, он спасал свою шкуру. Ему это удалось, почему он должен за это расплачиваться? Он и так несет свой крест – крест предателя. Разве этого мало? Почему он не может начать все сначала? – Я заслуживаю снисхождения. Сколько мне было, когда пришли энкавэдэшники и коренным образом изменили мою жизнь? Молодой парень, без жизненного опыта, без поддержки старших, какое решение я мог принять? Да и кто спрашивал моего мнения? Стране потребовались добровольцы, им оказался я. Вот и вся история. Я хочу попытать счастья с Эвой. Что для этого нужно? Набраться мужества и снова обратиться к агентам ЦРУ. Пусть позволят мне жениться и повысят сумму на содержание. Пусть раскошелятся. Все-таки «Марк» и правда оказался крутым резидентом. А то, что им не удалось переманить «Марка» на свою сторону, не моя проблема. Решено: завтра с утра поеду в Нью-Йорк, найду агента Джона Хортона и попрошу пересмотреть соглашение. Да, так я и сделаю. А сейчас мне нужно поспать. Конечно, наутро он никуда не поехал. И не потому, что у него не оказалось денег на билет до Нью-Йорка, и не потому, что голова с утра болела сильнее, чем обычно. И даже не потому, что в восемь часов на его пороге появился шериф Келлман и учинил допрос с пристрастием по поводу «дурных мыслей в голове». – В чем твоя проблема, Сол? – с порога начал шериф. – Почему ты не хочешь жить, как все нормальные люди? – Почему же не хочу, шериф? Очень даже хочу. – Превозмогая головную боль, Сол пытался быть вежливым. – Вон и сорняки у забора убирать начал. – Сорняки меня сейчас не интересуют, – оборвал его шериф. – Что за представление ты устроил в лавке Берни? – Какое представление? Я просто зашел за выпивкой. У меня немного не хватало, но Берни оказался мировым парнем, уступил мне в цене. Я взял бутылку, поблагодарил Берни за доброту и ушел. – Берни рассказывает совсем другую историю. Говорит, ты ему угрожал устроить поджог. Это так? – О господи, нет, конечно! Берни что-то напутал. У меня и в мыслях не было вредить ему. Да я первый приведу в участок того, кто покусится на его лавку! – Хорошо, если так, Сол, – растягивая слова, проговорил шериф. – Потому что, если это неправда, если в твоей голове роятся дурные мысли, я не стану изображать мирового парня. Мне в поселке проблемы не нужны. И преступления не нужны. – Полностью с вами согласен, шериф. Кому нужны преступления? – Сол с трудом понимал, что говорит ему шериф, – так сильно болела голова. – И еще одно: пора бы тебе найти работу. Все твои проблемы от безделья. Как только ты займешься настоящим делом, на глупости времени не останется. Ты со мной согласен, Сол? – Согласен, шериф. И спасибо за совет, я обязательно обдумаю ваши слова на досуге. – Сол готов был пообещать все, что угодно, лишь бы шериф побыстрее ушел. – Правда? Ты говоришь серьезно? – Шериф оживился, идея трудоустроить тунеядца Сола воодушевила его. – Конечно, шериф. Как еще я могу доказать свои добрые намерения? – Знаешь, у мистера Уоррена на мельнице освободилось местечко. Платят немного, но и перетруждаться не придется, – сообщил Келлман. – Я могу замолвить за тебя словечко. – Было бы чудесно. – Только смотри, у Уоррена работники спиртного не употребляют. Если он заметит, что ты накануне хватил лишнего, до работы тебя не допустит. Как думаешь, справишься? – Думаю, да. На самом деле мне это не особо интересно. Я ведь и пью только от скуки. А когда у меня появится работа, про спиртное я и не вспомню. – Хорошо, я сегодня же поговорю с Уорреном. – Шериф открыл входную дверь, собираясь уходить. – А насчет лавки Берни имей в виду: если что-то там случится, первым подозреваемым пойдешь ты. Как мог он убедил Келлмана, что не собирается поджигать лавку Берни. Тот сделал контрольное предупреждение, но сажать его под арест не стал, так что из ситуации с поджогом он вышел чистым. В Нью-Йорк он не поехал по той простой причине, что жутко боялся встретить там знакомых. Все-таки в этом городе он прожил несколько лет, не может быть, чтобы ни одного знакомого там не осталось. Огласка ему противопоказана, он все-таки ждал расправы со стороны коллег «Марка». С какой бы стороны они ни прибыли, из Москвы ли, из числа ли местных шпионов, для него это означало верную смерть. «Потерплю еще немного. Пару недель, не больше, – принялся он уговаривать сам себя, как только ушел шериф. – Вдруг повезет, и агенты ЦРУ сами проявятся, тогда и разговор пойдет по-другому». На этом он и успокоился. Глава 6 Подмосковье, база боевых подразделений КГБ СССР, 27 марта 1961 года – Да не дави ты так. Легче, легче! Ну что за олух такой! – Зачем обзываетесь? Человек, может, изо всех сил старается, а вы все время недовольны. Хоть бы раз похвалили, может, и работа успешнее пошла бы.