— Что это значит? — вытаращился на подходящую к нему фигуру Войномиров, невольно отступая при этом назад. — Не засмеяться ль им, пока не обагрилась их рука, — продолжал тем временем человек в цилиндре, — не разойтиться ль полюбовно?.. Но дико светская вражда боится ложного стыда. — Да что за балаган вы здесь устроили? — наконец немного осмелел режиссер. — Виолетта! — крикнул он куда-то в сторону. — Выходи, не бойся. Это просто какой-то… пьяный. Сейчас мы с тобой выпроводим его отсюда! — А один, значит, боитесь не справиться? — вдруг усмехнулся мужчина в шубе, остановившийся в нескольких шагах от Войномирова. — Так, Роман Иринархович? — Да я и один… — пролепетал было режиссер, но вдруг осекся. — Позвольте, так вы меня знаете? Вы кто? — Не узнаете? — усмехнулся мужчина, после чего размашистым жестом сорвал с головы цилиндр. — А теперь? — Так, так, — всмотрелся Войномиров и через секунду вытаращился на незваного гостя еще сильнее. — Т-топорков? Актер Топорков, да?! Какая, помилуйте, неожиданность… — Да уж, конечно, — иронически протянул Топорков. — Вы, верно, не ожидали меня увидеть после тех бесцеремонных, с позволения сказать, кинопроб, которые вы мне однажды устроили… Я дивлюсь, что вы меня вообще сейчас узнали… — Узнал, не сомневайтесь, — без страха сказал Войномиров. Он понемногу успокаивался. Мысль о Баклажанове и его участи сейчас даже не приходила ему в голову, так что он не видел в Топоркове никакой для себя опасности. Подумаешь, жалкий сумасшедший актеришка пожаловал качать права… Как пришел, так и уйдет… — Однако что же вы хотите? — уже почти высокомерно спросил режиссер, которого начинал по-настоящему раздражать визит, кажется, действительно пьяного лицедея. — Я хочу рассчитаться, — холодно пояснил Топорков. — Рассчитаться? — пожал плечами Войномиров. — Помилуйте, вы мне ничего не должны… — Режиссер издал смешок, показывая тем самым, насколько нелепо выглядит сейчас Топорков со своими ужасными декламационными завываниями и непонятными счетами. — Вы мне должны, — отрезал актер. — Что вы говорите! — всплеснул руками Войномиров. — Что-то я не помню, чтоб как-либо у вас одалживался… — Вы отказали мне в роли, — металлическим голосом продолжал Топорков. — В числе многих прочих. И тем погубили меня. — Погубили? — брезгливо переспросил режиссер. — Да что вы из себя здесь корчите? Подумаешь, роль ему не дали… Нет, я понимаю, обидно, конечно, но надо же себя сдерживать, милостивый государь! А у вас, судя по всему, ни малейшего представления о собственной чести и достоинстве… Пришли сейчас сюда, да еще в такой час, и даже как будто не понимаете, как вы в этом положении жалки… Ну, пойдите еще на паперти подаяния просить, коли вы у нас такой несчастный — роли не можете получить… Тьфу ты! — Войномиров даже скривился от переполнявшего его отвращения к убогому визитеру. — А вы не правы, сударь, — с перекошенной улыбкой отвечал Топорков. — У меня как раз, напротив, самое обостренное представление о собственной чести и достоинстве. Вслед за своим любимым литературным героем Евгением Онегиным я считаю, что обиду надлежит смывать единственно кровью! — С этим словом глаза актера как будто вспыхнули зловещим огнем. — Да что вы несете! — отмахнулся Войномиров и даже отвернулся от Топоркова, выказывая этим, что на него ему противно смотреть. — Тоже мне — Евгений Онегин… Ах ну да. — Тут режиссер вновь обернулся к гостю. — Вы даже вырядились по образу и подобию, что называется… И стишки, кажись, из Пушкина сейчас читали, верно? — Стишки! — презрительно передразнил Топорков. — А вы даже не сразу вспомнили? Вот так режиссер! Снял «Евгения Онегина», а текста и не знает… — Что ж я, по-вашему, наизусть его должен знать, если поставил? — усмехнулся Войномиров. — И потом это когда было-то… Вы тоже, конечно, вовремя спохватились, нечего сказать… Сто лет прошло, а он — нате: является права качать! Мало того что бездарны, так еще и долго запрягаете… Такими темпами вы и впрямь до старости роли не получите! Да что там до старости — до самой смерти! 24 Запальчиво высказав такое, режиссер даже усомнился в себе: не слишком ли он жесток? Но то, как отреагировал на его слова Топорков, заставило Войномирова пожалеть о сказанном. Актер подбоченился и пристально посмотрел на Войномирова. Даже с расстояния в несколько метров режиссеру было видно, как моментально напряглось все тело Топоркова и какой чудовищной злостью засветились его глаза. — Значит, я, по-вашему, бездарен? — прошипел Топорков. Цилиндр незаметно для Войномирова снова оказался на голове актера. — А тот самый, как его, Ведьмедев — гений актерского мастерства, да? — Гений не гений, — растерянно пробормотал режиссер, — а сыграл нормально… У меня к нему нет претензий. — Зато у меня к вам есть! — громовым голосом воскликнул Топорков. — Помилуйте, да какие же? — занервничал Войномиров. — Какие претензии? Чего вы хотите от меня? Извиниться перед вами? Ну извольте — извинюсь… — Извиниться! — передразнил Топорков. — Вы отняли у меня жизнь и хотите отделаться банальным извинением? — Какую жизнь?! — воскликнул Войномиров. — У вас бред или… что у вас?! — Разве вы не слыхали, — усмехнулся актер, — что меня уже нет на свете? Что я вынужден был повеситься по вине вам подобных? — Псих! — не выдержал режиссер. — Не псих, а призрак, — поправил Топорков. — Я пришел с того света по вашу душу! С этими словами актер сунул руки в глубокие карманы своей шубы и вытащил оттуда два старинных по виду пистолета. — Вот! — потряс он ими в воздухе. — Я буду настолько милостив к вам, что даже позволю вам сразиться со мной в честном поединке… Хотя вы этого и не заслуживаете. Вы — далеко не Ленский, между нами говоря… — А вы — Онегин, что ли? — гаркнул Войномиров, все еще не двигаясь с места. — Совсем спятили?.. Все, я ухожу отсюда! Виолетта! — снова повернулся он в сторону декораций. — Выходи, мы уходим… — А ну-ка, стоять! — услышал он вдруг железный голос Топоркова. Режиссер метнул на него взгляд и увидел, что актер направляет на него дуло. — Если вздумаете удрать, вам это не удастся: я вас немедленно застрелю. Воспользуйтесь моей добротой, пока не поздно, возьмите один из этих пистолетов… У вас есть шанс выжить, понимаете? — Нет, нет, — замотал головой Войномиров. — Я не буду в этом участвовать… Это… кретинизм какой-то! Даже если это ненастоящие пистолеты, даже если холостые, я все равно… не собираюсь… — Пистолеты — самые настоящие, — отрезал Топорков. — Дуэльные. Мастера Лепажа. Только немного переделанные с тех времен, когда они были изготовлены. Не сомневайтесь — они приведены в полную боеготовность. Пистолеты абсолютно одинаковые — выбирайте любой. Никакого подвоха. И, разумеется, они заряжены отнюдь не холостыми… Ну так что же? Подойдите и возьмите… Роман Иринархович? Поскольку режиссер по-прежнему стоял столбом и теперь уже как будто потерял дар речи, Топорков направился к нему сам, приговаривая: — Что ж, могу и я подойти, я не гордый… Тем более актер, как считается, должен уважать режиссера… Режиссеру-то не обязательно уважать артиста, но попробуй кто из нашего брата проявить малейшее к режиссеру пренебрежение — о, горя потом не оберешься… Оказавшись лицом к лицу с Войномировым, Топорков молча протянул ему оба пистолета. Режиссер, глядя страдальческими глазами в лицо актера, прошептал: — Послушайте, товарищ Топорков… Петр… Простите, не знаю вашего отчества… Но зовут вас Петр, правильно ведь?.. У меня хорошая память… Так вот, Петр… Петя… ну зачем вам это нужно? Скажите по совести! Чего вы этим добьетесь? — Справедливости! — прозвучал раскатистый ответ Топоркова. 25 Войномиров понуро опустил голову. У него уже не было сил спорить. — Не хотите выбирать, я вам сам дам, — почти дружелюбно сказал Топорков. — Берите вот этот… Сейчас я сразу взведу курок… Актер исполнил сказанное и слегка ткнул длинным дулом в руку режиссера. Тот вздрогнул и быстро взял пистолет, опасаясь, как бы он не выстрелил сам по себе. — Чудно, — улыбнулся Топорков. — Теперь я приведу в боеготовность свое оружие. — Он взвел курок на втором пистолете. — И начнем, пожалуй, как сказал пресловутый Ленский… Я отступлю к противоположной стене, а барьером для нас будет вон, видите этот провод. Он как раз протянут по центру. Все, я отхожу… Только не обессудьте, я пойду спиной вперед. Не хочу к вам поворачиваться и вводить вас в лишнее искушение… Топорков с пистолетом, поднятым кверху дулом, стал осторожно пятиться назад. Войномиров же, несмотря на подавленность, все же возразил отступавшему: — Так вы ведь призрак, по вашим словам… Какой вред вам причинит пуля? — Вы правы, — усмехнулся Топорков, не останавливаясь. — Хорошо, тогда если вы в меня попадете, и пуля пройдет сквозь меня, будем считать, что вы победили. И я в вас уже не буду стрелять. Так сказать, на правах вторично и окончательно мертвого. Режиссер только покачал головой. Он понял, что ему не отвертеться от навязанной психом затеи. О Виолетте он уже позабыл напрочь. Топорков тем временем уперся спиной в противоположную стену и оттуда крикнул Войномирову: — Вы готовы? Начинаем подходить к барьеру… Только не вздумайте побежать к выходу — тогда я вас немедленно пристрелю, как зайца… По-моему, это будет справедливо… — С этими словами Топорков медленно двинулся в сторону импровизированного барьера и вновь перешел на декламацию: — Приятно дерзкой эпиграммой взбесить оплошного врага; приятно зреть, как он, упрямо склонив бодливые рога, невольно в зеркало глядится и узнавать себя стыдится; приятней, если он, друзья, завоет сдуру: это я!.. Тут Топорков, заметив, что Войномиров по-прежнему стоит на месте со склоненной головой и опущенным пистолетом, остановился и выкрикнул: — Эй, вы! Так и намерены стоять? Учтите, я вас все равно не пожалею — буду стрелять в любом случае… А ну, поднимите на меня глаза! Так, хорошо, теперь пистолет… Теперь идите… Впрочем, если хотите, можете оставаться там, а я дойду до барьера… Шансы наши будут равны… Топорков вновь вытянул перед собой правую руку с пистолетом и не спеша двинулся дальше, заканчивая оборванную цитату: — Еще приятнее в молчанье ему готовить честный гроб и тихо целить в бледный лоб на благородном расстоянье… Тут Войномиров, словно в трансе, тоже поднял пистолет по направлению к Топоркову и зажмурил один глаз… Раздался оглушительный выстрел, режиссер не сразу понял, что выстрелил не он, а в него. Топорков выстрелил в него — и, кажется, попал… Войномиров выронил пистолет и схватился рукой за грудь. Он никак не ожидал нащупать ладонью хлещущую из него теплую жидкость… «Это… это…» Режиссер даже в мыслях не успел произнести слово «кровь», как замертво рухнул на пол.