— Я, кажется, догадываюсь, — протянул Овчинин, не двигаясь с места. — Вы принимаете меня за Полония? — Я призрак, но не идиот, — сквозь зубы процедил Топорков, отчего на лице режиссера сразу же возникла улыбка. — Короче, я не такой идиот, — раздраженно продолжал актер, — чтобы принимать вас за вымышленного персонажа… Я всего лишь требую, чтобы вы сыграли роль Полония, ясно? — А на каком основании вы требуете? — пожал плечами Овчинин. — На том основании, что у меня оружие. И, кроме того, правда на моей стороне! — Насчет оружия поспорить трудно, — парировал режиссер. — А что касается правды, то, боюсь, здесь вы заблуждаетесь… — Вам бы лучше бояться другого… А ну, становитесь за ковер! — выкрикнул Топорков. — И не подумаю, — отвечал Овчинин, скрестив руки на груди и продолжая невозмутимо сидеть за столиком. — Тогда я вас заставлю, — угрожающе прошипел Топорков. — Каким, интересно, образом? — Силой — каким же еще… — Так вы же призрак! Всего лишь бесплотный дух… — Сейчас вы узнаете, на что способны бесплотные духи, — пробормотал Топорков и двинулся в сторону Овчинина. — Я буду сопротивляться, — предупредительно заметил режиссер. Убийца остановился. — Вам это не поможет, — сказал Топорков как будто с некоторым сомнением. — Я моложе… сильнее… — А я опытнее, — отчеканил Овчинин. — И в ваши годы обладал отличной физической подготовкой. Так что, будь мы ровесниками, вы наверняка даже не рискнули бы мне угрожать… Хотя и сейчас, вижу, чего-то опасаетесь… И правильно, между нами говоря, делаете. Отбросьте-ка в сторону свой ножичек и поговорим на равных. Как вам это? По-моему, тоже не рискнете… — Не надо меня убалтывать! — воскликнул Топорков. — Я могу проткнуть вас в любую минуту! — Однако вам необходимо, чтобы я встал за ковер, — напомнил Овчинин. — А я, как уже сказал, не собираюсь туда становиться. Вот ведь дилемма… — Никакой дилеммы! — отрезал Топорков. — Если вы не встанете, я вас исполосую… Тогда вам придется встать и, истекая кровью, все-таки доползти до проклятого ковра. — Вы так не сделаете, — безапелляционно промолвил режиссер. — Ведь Гамлет ничего подобного не делал… Да, кстати, что же вы перешли на презренную прозу? Где бессмертные шекспировские строки в прекрасном переводе Пастернака? Или, кроме «Быть иль не быть?», вы ничего не помните? — Прекрасно помню, — процедил Топорков. — «Ах так? Тут крысы? На пари — готово», — скороговоркой пробубнил он. — Но должным образом я произнесу это, когда вы будете за ковром… — Во-первых, за ковром я не буду, этого вы не дождетесь ни при каких обстоятельствах, — спокойно продолжал Овчинин. — Сколько можно повторять?.. Во-вторых, можете не трудиться насчет «должным образом». Должным образом, как я удостоверился, вы не в состоянии произнести ни единой реплики… Не то что из Шекспира или Пастернака, а даже, боюсь, из какого-нибудь Демьяна Бедного… — Я знаю, что сделаю, — вдруг решительно произнес Топорков и направился к пресловутому ковру. Содрав его со стены и держа перед собой в обеих руках вместе со шпагой, Топорков стал медленно приближаться к Овчинину. Тот хладнокровно наблюдал за происходящим. На расстоянии нескольких шагов Топорков резко набросил ковер на режиссера и истошно завопил: — Ах так? Тут крысы?.. 55 Однако Топорков не успел закончить цитату — Овчинин с силой бросил ковер обратно, и нападавший забарахтался, пытаясь высвободиться. Впрочем, на ногах он устоял и освободился довольно быстро. — Ах так? — пробормотал Топорков, тяжело дыша и с ненавистью глядя на продолжающего невозмутимо сидеть за столиком режиссера. — Ну, я сейчас… сейчас… — Он явно не знал, что предпринять дальше. — Все идет не по плану, верно? — осведомился Овчинин. — Знаете, в чем ваша ошибка? Вы совершенно напрасно пытались навязать мне жалкую роль Полония. Я, милостивый государь, не имею привычки подглядывать и подслушивать, как тот Полоний, это во-первых. Потом, я никогда никуда не прячусь — ни с этой целью, ни с какой-либо другой, ни за ковер, ни куда-либо еще. Это во-вторых. В-третьих, я никому не прислуживаю, а Полоний, как известно, был преданным исполнителем воли Клавдия. В-четвертых, я отнюдь не обладаю такими полоньевскими качествами, как болтливость, назойливость, суетливость. В-пятых, ответьте мне как на духу, смогли бы вы именовать меня «несносным старым дурнем»? Боюсь, что нет, поскольку это нимало не соответствует действительности. А между тем именно так назвал Полония тот самый Гамлет, в роль которого вы безуспешно попытались вжиться — и вновь с таким же провалом, как на тех, давних кинопробах. В-шестых, почитатель Шекспира, вам надобно знать, что Гамлет отнюдь не питал к Полонию той ненависти, которую вы питаете ко мне. И убивать царедворца Гамлет вовсе не желал — шпагой он его проткнул, приняв за Клавдия. И, апропо, даже если бы принц вдруг захотел заколоть «старого дурня», он бы ни за что не стал бы просить его становиться за ковер… Наконец, в-седьмых и в-последних, если уж вы взялись корчить из себя Гамлета, меня бы вам следовало назначить на роль Клавдия, постановщик вы доморощенный… — Вы закончили? — прошипел Топорков. — И это называется — он не обладает болтливостью!.. Но что касается Клавдия, вы, возможно, правы, тем более что еще не поздно переиграть эту нашу постановку… — А вы разве помните текст из сцены убийства Клавдия? — усмехнулся Овчинин. — Что-то я сомневаюсь… Топорков нахмурился. — Да, я, может, не вполне, но текст у меня с собой, — пробормотал он и достал из-за пазухи потрепанный томик. — Вот так знаток Шекспира! — всплеснул руками режиссер. — Вы небось не помните и того, как именно Клавдий был убит? — Помню, отлично помню! — запальчиво возразил актер, громко захлопывая книгу. — Той же самой шпагой он был убит! — Той же самой, что и Полоний? — уточнил Овчинин. — Ну да, ведь Клавдия тоже убил Гамлет, — неуверенно ответил Топорков. — Хоть это знаете, — хмыкнул режиссер. — Знаете, я посоветовал бы вам подучить текст и заглянуть ко мне в другой раз. Право, так будет лучше. — Хватит издеваться! — крикнул Топорков. — Мы все решим сейчас. Раз я не заколол вас, как Полония, я заколю вас, как Клавдия, только и всего! — Только и всего! — передразнил Овчинин. — Может, у вас и яд при себе есть? — Какой яд? — со злостью воскликнул актер. — Что вы мне голову морочите? — Говорю же вам, ничего у нас сегодня не выйдет, — сказал режиссер. — Вот вы даже не в курсе, что Клавдия Гамлет проткнул не простой шпагой, а отравленной. — Да какое это имеет значение?! — вскричал Топорков. — Ах вот вы уже как заговорили? — с деланым изумлением отозвался Овчинин. — Ну так принесли бы пистолет и застрелили меня. Какая вам разница? А со шпагами этими и коврами, сами видите, какая морока… Топорков тем временем вновь погрузился в свой томик. Лихорадочно перелистывая страницы, он очень быстро отыскал нужное место. — Ага, вот! «Так на же, самозванец-душегуб! Глотай свою жемчужину в растворе!» С этими словами он бросился было на Овчинина с вытянутой шпагой, но его заставили остановиться громкие крики со стороны входа в павильон: — Милиция! Милиция! Сюда, сюда! Он здесь! 56 Топорков застыл на месте, беззвучно выругался, быстро убрал шпагу в ножны и что есть мочи помчался к выходу. Через минуту после его исчезновения в павильон вбежал взволнованный артист Носиков. — Григорий Михайлович, — негромко позвал он и, увидев Овчинина, вздохнул с облегчением. — Ну слава богу!.. Все с вами в порядке… Я так перепугался… — Вы, по-моему, и за себя тоже перепугались? — с дружелюбной иронией отозвался режиссер. — Не без этого, Григорий Михайлович, — кивнул актер. — Да и мудрено было не испугаться… Он же мог заколоть вас, а потом и меня… — Ну, зачем же рисовать такие страшные картины… — протянул Овчинин. — Вы лучше скажите, как вы здесь оказались? — А вот у меня, Григорий Михайлович, хотите верьте, хотите нет, предчувствие было. — При этих словах Носиков ткнул себя кулаком в грудь. — Я не хотел вас беспокоить без надобности, но просто решил незаметно подождать, пока вы домой пойдете… Вот и слонялся тут поблизости. Подошел к павильону раз — тихо, подошел другой — тихо… Снова подошел — и слышу этот ваш разговор с… так и не знаю, кто это был, я его не видел… — Разве он не при вас сейчас выбежал? — спросил Овчинин. — Так я же спрятался, а то мало ли что… Еще ткнул бы в меня этой своей саблей по дороге… Поэтому лица я не разглядел. Но вы-то, конечно, хорошо его разглядели? — А про милицию это вы очень находчиво, — не отвечая на вопрос, заметил режиссер. — Ну а что было делать? — смущенно улыбнулся Носиков. — Милицию-то я действительно вызвал, но ведь пока их дождешься… Так что пришлось сымпровизировать. Хорошо хоть, он убежал сразу. А то если бы остался, понял бы, что блеф… — Что ж, товарищ Носиков, от души благодарю, — сказал Овчинин. — Только впредь, пожалуйста, не злоупотребляйте такими вещами, как подглядывание и подслушивание… Я как раз об этом говорил тут с этим… человеком. — Я успел услышать, что он называл себя призраком, — припомнил Носиков.