Овчинин действительно нисколько не тревожился за свою судьбу и, как будто нарочно, задерживался в павильоне по вечерам в одиночку. И очень скоро к режиссеру все-таки пожаловал тот, о ком предупреждал его Носиков. Поздним вечером, когда все разошлись, высокий человек в черном костюме почти бесшумно проник в павильон и направился к Овчинину, который сидел за столиком и что-то писал. Заслышав шаги, режиссер вскинул голову, равнодушно посмотрел на приближающегося и без особого как будто интереса спросил: — Где вы взяли этот костюм? Незнакомец лишь самодовольно улыбнулся. — Понимаю, в костюмерной, — сам себе ответил Овчинин и вновь углубился в бумаги. Еще раз отвлечься его заставил громовой голос гостя. — Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться… — Слушайте, — невозмутимо перебил его Овчинин. — Это просто нелепо… Неужели вы сами не чувствуете? Надеть костюм Гамлета и читать монолог «Быть или не быть?» — это полная пошлость, как к ней ни подступись… Хотите ли вы таким образом подшутить, разыграть, произвести впечатление — этот способ в любом случае говорит не в вашу пользу… Смешно, дорогой товарищ, просто смешно! — Ах так? — явно раздосадованно воскликнул гость. — Значит, я, по-вашему, смешон? — И по-моему, и по чьему угодно, — подтвердил режиссер. — И потом, у вас такие странные интонации, что просто… Вы ведь не актер? Я угадал? Хотели быть актером, но… — Почти угадали. — Гость как будто немного взял себя в руки. — Я и актер, и не актер. Вернее, был… при жизни одновременно и актером, и не актером. Актером — потому что это было мое призвание, моя жизнь, мое единственное образование, в конце концов! А не актером — потому что из-за некоторых личностей я так и не смог сыграть ни одной роли… Ну, почти ни одной… — Любопытно, — отозвался Овчинин таким тоном, что было ясно: в действительности этот рассказ не показался ему сколько-нибудь любопытным. — Но, как я вижу, вы не оставляете попыток все-таки сыграть хоть одну роль? И сразу метите в Гамлеты? Что ж… — Я уже метил в Гамлета! — отрезал гость. — Давным-давно, в прошлой жизни. Вернее, в своей единственной жизни. Это было на кинопробах к вашему фильму, Григорий Михайлович, ежели вы вдруг запамятовали… — Та-ак, — протянул режиссер. — Понимаю… Да, меня предупреждали, что вы придете. — Кто предупреждал? — осекся гость. — Тот, кто опасался вашего визита ко мне, — туманно пояснил Овчинин. — Но я думаю, что он преувеличивал… Опасаться нечего. — Вы очень самонадеянны, — покачал головой человек в костюме Гамлета. — Таким уж уродился, — с усмешкой ответил Овчинин. — Значит, вы знаете, кто я? — Полагаю, друг некоего Топоркова. Гость хмыкнул: — Почти угадали. На самом деле я и есть Топорков. — Все может быть, — развел руками Овчинин. — Не исключаю, что в одной Москве Топорковых несколько сотен… — Но я тот самый Топорков, — с нажимом поведал гость. — Молодой человек, не морочьте мне голову, — поморщился Овчинин. — Вам, как я вижу, нечем заняться. А мне вот есть чем… — Мне не нравится, когда меня называют молодым человеком, — сквозь зубы процедил Топорков и вперил в режиссера страшный взгляд исподлобья. Казалось, секунда-другая — и он кинется на Овчинина в припадке ярости… 53 Овчинин в ответ на это продолжал смотреть Топоркову прямо в его страшные глаза. Со стороны можно было решить, что они соревнуются, кто кого быстрее загипнотизирует… Через несколько минут Топорков не выдержал и отвернулся в сторону. — Вы потрясающе владеете собой, Григорий Михайлович, этого у вас не отнять, — пробубнил гость. — Но это вам не поможет. — Он вновь повернулся к режиссеру. — Вы все равно умрете. — Как и все, — бесстрастно молвил Овчинин. — Да, но именно сегодня, — подчеркнул Топорков, — умрут далеко не все. В отличие от вас. — Должен вас разочаровать, — насмешливо парировал режиссер, — я тоже не собираюсь умирать сегодня. — От ваших намерений это не зависит. — А от чьих же? — От моих. — Вы хотите меня умертвить? — А вы еще не поняли? — Любопытно, — хмыкнул Овчинин. Его как будто забавляло происходящее. — Я вас даже не помню, а вы жаждете моей крови. Чем же я так перед вами провинился, товарищ… Топорков, верно? — Я бы сказал: призрак товарища Топоркова, — поправил гость. Тут Овчинин не выдержал и от души расхохотался. — Ну, уморили, — проговорил режиссер, утирая выступившие слезы. — Почему же тогда вы нарядились Гамлетом? Вам следовало надеть облачение его отца! Или не отыскали такого? — Я не понимаю вашего веселья, — неодобрительно отозвался Топорков. — Что за радость такая, если вам осталось жить несколько минут? — А вы полагаете, что умирать лучше со слезами на глазах? — осведомился все еще улыбающийся Овчинин. — Впрочем, вы меня до слез довели… — Ну, довольно! — выкрикнул Топорков и внезапно выхватил из прикрепленных к поясу ножен короткую шпагу. — О, так вы и при холодном оружии? — вскинул брови Овчинин. — Если это та побрякушка, которая фигурировала в моем фильме, то вынужден вас разочаровать: ею вы никого не убьете. — Не волнуйтесь, — ядовито ответил Топорков, — это отнюдь не та фальшивка, с которой щеголял ваш фальшивый Свистуновский! — А вот этого я уже не потерплю, — строго сказал режиссер. — Попросил бы при мне не оскорблять замечательного артиста. Топорков усмехнулся: — Если бы вы слышали, как этот замечательный артист отзывался о вас… — Я об этом прекрасно знаю! — перебил его Овчинин. — Вы пришли сюда сплетни распускать или прокалывать меня клинком? — Последнее, — сказал Топорков. — Вы, кстати, так и не сказали за что, — напомнил режиссер. — Да именно за то, что вы предпочли мне пресловутого Свистуновского! — Даже если бы вы тогда пользовались теми же приемами, что сейчас, и с ножом к горлу требовали, чтобы я снял вас, я бы все равно вас не снял, — внушительно произнес Овчинин. — Не то что в роли Гамлета, а даже в ничтожном эпизоде. — Вы это нарочно говорите, — угрюмо сказал Топорков. — Хотите умереть как герой. Ну что ж… — Я просто привык относиться к своей работе на совесть, — покачал головой режиссер. — Никогда не утверждал бездарей — только и всего. — Становитесь за ковер, — с ненавистью прошипел ему гость, показывая на небольшое пестрое изделие, висевшее на одной из декораций. — С какой стати? — презрительно фыркнул Овчинин. — С той самой, что крысам там самое место! — взвизгнул Топорков и вытянул клинок перед собой. 54