– Именно она. Я часто сталкивался с ней прежде на различных приемах в Париже. – Но тогда вы должны без труда суметь подтвердить факт встречи. Столь известную леди, несомненно, узнают повсюду. Вы, вероятно, заходили в ее личную каюту? – Нет, мы разговаривали с ней на верхней палубе. Она сидела, укрывшись за одной из труб, и я на полчаса присоединился к ней. – В таком случае кто-то должен был видеть вас вместе. – Возможно, нас видели, а быть может, нет. Понимаете, в тот день сильно штормило. Почти все пассажиры слегли с морской болезнью. Так что людей на прогулочной палубе было совсем немного. – А ее горничные и прочая прислуга? – Их я не встретил. – Мистер Феликс, вот о чем я попрошу вас основательно задуматься, когда вы останетесь один. Во-первых, кто может подтвердить, как вы провели время между одиннадцатью часами вечера и половиной второго часа ночи в субботу? И во-вторых, кто мог видеть вас вместе с мисс Девайн на пароме по пути в Фолкстоун. А теперь продолжайте свой рассказ, сделайте милость. – На вокзале Чаринг-Кросс меня встретил Боншоз. Ему не терпелось узнать, как у меня все сложилось. Мы поехали к нему на квартиру, где я сообщил новости. Сказал, что вручу ему необходимые шестьсот фунтов, но только при условии полного разрыва с дружками, вовлекавшими его в азартные игры. Он заверил меня, что окончательный разрыв с ними уже состоялся, и я передал ему деньги. Затем мы зашли в «Савой», а после достаточно раннего ужина я его покинул, отправившись к себе в усадьбу. – В котором часу? – Около половины девятого. – Как вы добирались до дома? – Я взял такси. – Откуда? – Машину вызвал для меня портье «Савоя». – Что было дальше? – Я получил совершенно поразившее меня письмо… И Феликс поведал адвокату об отпечатанном на машинке письме, подписанном Ле Готье, и о том, что происходило далее: его приготовления к получению бочки, визит на пристань Святой Екатерины, беседы с клерком по фамилии Броутон и с управляющим портовой конторой, хитроумная проделка с получением чистого бланка пароходства, сфабрикование записки для Харкнесса, перевозка бочки в «Сен-Мало», визит к доктору Мартину, ночной разговор с Бернли, исчезновение бочки, ее обнаружение и вскрытие, в ходе которого была сделана ужасающая находка. – Вот и все, мистер Клиффорд, – подвел итог он, – что мне известно об этом деле до последней детали, хотите верьте, хотите нет. – Пока меня радует только одно: ясность вашего изложения этой истории, – заметил адвокат. – А теперь дайте мне возможность подумать, о чем еще я должен вас расспросить. И он принялся медленно просматривать толстую кипу листов, которые успел исписать за это время. – Первое, что мне необходимо установить, – заговорил он после продолжительного молчания, – это характер ваших отношений с мадам Буарак, степень вашей близости. Вы можете сказать, сколько раз встречались с ней после ее замужества? Феликс взял паузу на раздумья. – Раз шесть, как мне кажется. Или, возможно, даже больше – восемь, девять. Но точно не более девяти. – Если не считать вечера званого ужина, ее муж присутствовал при всех таких встречах? – Не при всех. По меньшей мере дважды я заставал ее одну. – Простите за бестактный вопрос, но вам придется ответить на него со всей откровенностью. Имели ли место случаи проявления вами взаимных нежных чувств или моменты интимной близости? – Абсолютно ничего подобного и близко не было! Могу с чистой совестью заявить, что наедине мы не совершали подобных поступков и не вели разговоров, которые не предназначались бы для глаз и ушей мсье Буарака. Клиффорд снова взял время на раздумья. – А теперь мне бы хотелось услышать от вас самый подробный отчет о том, как вы провели время, после ужина с Боншозом в воскресенье вечером по прибытии из Парижа и до понедельника следующей недели, когда получили бочку на пристани Святой Екатерины. – Нет ничего легче. Распрощавшись с Боншозом, я, как уже упоминал, поехал в «Сен-Мало», куда прибыл около половины десятого. Моя экономка ушла в отпуск, а потому я сразу же дошел до деревни, где нанял приходящую работницу, которая могла бы готовить мне завтрак. Эта женщина уже однажды исполняла обязанности моей домработницы. Я взял на работе недельный отпуск, и каждый мой день проходил совершенно единообразно. Просыпаясь в половине восьмого, я завтракал, а потом поднимался в мастерскую, чтобы писать картину. Прислуга после завтрака уходила домой, и обед я готовил сам. Остаток дня продолжал заниматься живописью, а вечером уезжал в Лондон, чтобы поужинать и иногда сходить в театр. Домой, как правило, возвращался между одиннадцатью и полуночью. Но вот в субботу работать над картиной мне не пришлось. Я отправился в город, чтобы организовать получение бочки. – Значит, в десять часов утра в среду вы предавались творчеству у себя в мастерской? – Да, но почему вы так особо выделяете этот день и час? – Узнаете немного позже. Лучше скажите, вы можете как-то подтвердить сказанное? К вам в мастерскую кто-нибудь заходил и видел вас за работой? – Боюсь, что нет. – А временная домработница? Между прочим, как ее зовут? – Миссис Бриджет Мерфи. Но она едва ли что-то знает о моем местонахождении. Понимаете, мы практически друг с другом не виделись. Когда утром я спускался из спальни, готовый завтрак ждал меня на столе. Потом я сразу отправлялся в мастерскую. Даже не представляю, в котором часу она уходила домой, но, по всей видимости, очень рано. – Когда вы обычно завтракали? – Почти всегда около восьми, но я, знаете ли, не слишком пунктуален в мелочах. – Помните ли вы и можете ли подтвердить, в котором часу завтракали в упомянутую среду? Феликса вопрос явно озадачил. – Нет, – ответил он. – Не думаю, что смогу. То утро для меня ничем не отличалось от любого другого. – Но это очень важно. Может, миссис Мерфи что-нибудь вспомнит? – Возможно, но крайне сомнительно. – И больше нет никого, к кому можно обратиться за подтверждением? К вам никто не приходил? Ну хотя бы обычный торговый агент? – Никто. Пару раз в дверь звонили, но я не потрудился спуститься, чтобы открыть. В гости никого не ждал и решил не отвлекаться от работы. – Весьма прискорбное пренебрежение к визитерам. Хорошо. Теперь расскажите, где вы обычно ужинали в Лондоне и как проводили вечера. – В разных ресторанах. И, как вы сами понимаете, в различных театрах, что вполне объяснимо. Упрямо продолжая задавать вопросы, Клиффорд составил список мест, где в течение недели побывал его клиент. Он намеревался обойти их для сбора материалов, на которых можно было бы построить хоть какое-то алиби. Пока все услышанное принесло ему сплошное разочарование, и он стал рассматривать свою миссию как все более сложную. Ему оставалось лишь въедливо допрашивать Феликса. – Обратимся теперь к машинописному письму, подписанному фамилией Ле Готье. Вы поверили в его подлинность? – Да, поверил. Вся эта затея представлялась мне раздражающе нелепой, но никаких сомнений не возникало. Вы же знаете, я добровольно согласился участвовать в лотерее с Ле Готье, а пятьдесят тысяч франков – это как раз та сумма, которую составил бы наш выигрыш в случае удачи. У меня, правда, мелькнула мысль, что Ле Готье меня разыгрывает, но я сразу отмел ее, поскольку он человек совершенно иного склада. – Вы успели написать Ле Готье ответ или отправить телеграмму? – Нет. Письмо я получил поздно вечером по возвращении домой. Сразу я уже не мог ничего предпринять, хотя утром собирался послать телеграмму, что приеду за выигрышем лично, и бочку отправлять не надо. Но утром почтальон доставил открытку – тоже отпечатанную на машинке и подписанную Ле Готье, – с уведомлением об отправке бочки как о свершившемся факте. Я просто забыл упомянуть об этом в своем рассказе. Клиффорд кивнул и снова сверился со своими записями. – Вы отправляли письмо в фирму «Дюпьер и Си» в Париже, заказав скульптуру с доставкой для вас по адресу на Уэст-Джабб-стрит? – Нет. – Вы хорошо представляете себе кипу промокательной бумаги на своем рабочем столе в «Сен-Мало»? – Да, разумеется, – ответил Феликс, окинув собеседника удивленным взглядом. – Вы когда-либо позволяли пользоваться ею кому-то другому? – Насколько помню, никогда. – Вам приходилось возить ее с собой во Францию? – Нет. Для чего? – Тогда каким же образом, мистер Феликс, – адвокат произносил этот вопрос нарочито медленно, – вы объясните тот факт, что на упомянутой промокательной бумаге был обнаружен частичный отпечаток подобного письма, написанного вашей рукой? Феликс мгновенно вскочил. – Что? – воскликнул он. – О чем вы говорите? Письмо моей рукой? Не верю! Такое попросту невозможно! – Я сам видел оттиск. – Вы его видели? – Феликс принялся взволнованно расхаживать по камере, бурно жестикулируя. – Право же, мистер Клиффорд, это уже слишком! Говорю же вам: я не писал такого письма. Здесь явная ошибка. И вы тоже заблуждаетесь. – Спешу вас заверить, мистер Феликс, что никакой ошибки нет. Я видел не только отпечаток на вашей промокашке, но и оригинал письма, полученного указанной французской фирмой. Феликс сел и провел ладонью по лбу, словно испытывал головокружение. – Для меня все это непостижимо. Вы не могли видеть такого письма от меня, потому что его не существует. Если вам что-то действительно показали, то явную фальшивку.