– Я зашел в соседний бар, заказал кружку эля, одолжил чернильницу и перо. Затем быстро составил текст письма Харкнессу от имени мистера Эвери с разрешением выдать мне бочку незамедлительно. Но пока я писал записку, до меня дошло: если подозрения серьезны, этот рабочий непременно пожелает сопровождать груз и отследить меня до самого дома. Мне потребовалось еще минут пятнадцать, чтобы обмозговать и решить эту проблему. Идея осенила меня внезапно. Я добавил к записке абзац о том, что раз уж компания несет ответственность за сохранность груза и его доставку, то ему, Харкнессу, надлежит сопровождать бочку и убедиться в ее благополучном прибытии на место. Письмо я постарался написать округлым и правильным почерком клерка, сделав его неразборчивым, только при имитации неизвестного мне имени мистера Эвери, а также инициалов ответственного делопроизводителя. Я рассчитывал тем самым ввести Харкнесса в заблуждение, если ему была случайно знакома подпись исполнительного директора. Мой план заключался в том, чтобы заставить Харкнесса покинуть гавань вместе с бочкой, а потом найти какой-то способ избавиться от него. Этого мне удалось добиться легко. Я подговорил одного из своих помощников потребовать остановки у паба и непременно выпить по кружке пива. Другой – по кличке Уотти – должен был отказаться оставить лошадь без присмотра и без привязи, когда я согласился всей компанией зайти и промочить горло. Уотти, таким образом, ждал снаружи, а я нашел предлог оставить двоих мужчин в пабе и вместе с ним уехал на повозке. Мы сразу же направились в сарай, где я восстановил первоначальный коричневый цвет телеги и замазал буквы фальшивого адреса. Вечером мы добрались до моего дома, специально прибыв сюда уже с наступлением темноты, а затем сняли груз с повозки в одном из подсобных помещений, где бочка находится и сейчас. Феликс закончил свой рассказ, и двое мужчин несколько минут сидели в молчании, пока Бернли прокручивал в уме все услышанное. Безусловно, описанные события выглядели странно, но история звучала правдоподобно, и инспектор не отметил ни одной детали, которая уличала бы Феликса во лжи. Возможно, молодой господин в самом деле поверил содержанию письма французского друга, как он утверждал, и тогда его дальнейшие действия становились объяснимыми. Если в бочке находились всего лишь монеты, то их с большой натяжкой можно назвать «Скульптурой», а это хотя и противозаконно, но не является тяжким преступлением. Если же в бочке обнаружится труп, то письмо окажется явной фальшивкой, частью какого-то заговора, в котором Феликс мог вполне сознательно принимать участие или оказаться вовлеченным против воли. Постепенно по ходу своих размышлений инспектор выделил в деле три важнейших аспекта. Прежде всего обращали на себя внимание сама личность и манера поведения Феликса. На протяжении своей долгой карьеры Бернли накопил немалый и разнообразный опыт общения с людьми, говорившими правду, и теми, кто беззастенчиво лгал. Внутреннее ощущение сейчас подсказывало ему, что этому человеку можно верить. Прекрасно понимая, что слепое подчинение чувствам приводит к ошибкам – такое с ним тоже случалось в прошлом не раз, – он одновременно не мог так просто отмахнуться от впечатления, что во всех своих проявлениях Феликс казался истинным джентльменом, мужчиной искренним и честным. Подобное соображение ни в коем случае не стало бы для инспектора решающим фактором, но его, несомненно, нельзя было полностью сбрасывать со счетов. Второй аспект касался отчета Феликса о его действиях в Лондоне. Правдивость показаний инспектор мог проверить, уже имея в своем распоряжении свидетельства из других, независимых источников. Бернли вновь перебрал последовательность событий и даже удивился, сколь мало в рассказе Феликса обнаруживалось деталей, никем больше не подтвержденных. Его первое появление на борту «Снегиря» почти теми же словами описали и Броутон, и Хьюстон из портового управления. Приезд Феликса в контору на Фенчерч-стрит и хитрость, с помощью которой он добыл лист гербовой бумаги пароходства, не остались незамеченными мистером Эвери и старшим делопроизводителем Уилкоксом. Описание записки для Харкнесса инспектор не подвергал сомнению, поскольку видел ее своими глазами. История с изъятием бочки и с побегом от Харкнесса звучала точно так же из уст последнего. А финал с доставкой бочки в каретный сарай, как и разгрузку, полностью проследил констебль Уолкер. Вот и получалось, что в версии Феликса не оставалось ни одной важной подробности, не подкрепленной другими свидетельствами. Если вдуматься, то инспектор Бернли едва ли мог вспомнить другое дело, где показания подозреваемого в такой степени были бы подкреплены неоспоримыми доказательствами. Взвешивая факты пункт за пунктом, он пришел к выводу, что может поверить почти каждому слову Феликса. Но это касалось лишь событий, происшедших в Лондоне. Оставался третий из упомянутых аспектов – парижская часть истории, кульминацией которой стало письмо от французского приятеля. Оно становилось важнейшей уликой. Было ли послание действительно написано при изложенных обстоятельствах? Стал ли его автором некто по фамилии Ле Готье? Да и существовал ли пресловутый Ле Готье на самом деле? Впрочем, подумал инспектор, все это не составит труда проверить. Ему нужно лишь получить дополнительную информацию у Феликса, а потом, если возникнет такая необходимость, совершить краткий визит в Париж, чтобы окончательно все выяснить. И он нарушил молчание: – Кто такой мсье Ле Готье? – Младший совладелец виноторговой фирмы «Ле Готье и сыновья», расположенной на улице Генриха Четвертого. – А мсье Дюмарше? – Биржевой маклер. – Вы можете дать мне и его адрес тоже? – Его домашний адрес мне не известен. Контора, где он работает, расположена, кажется, на бульваре Пуассонье. Но я легко узнаю его адрес через мсье Ле Готье. – Будьте любезны, посвятите меня в подробности своих отношений с этими джентльменами. – Я знаком с ними обоими многие годы. Мы добрые друзья. Однако признаю, что не вступал с ними прежде ни в какие сделки, связанные с деньгами, до того эпизода с лотереей. – Описание этого эпизода в письме соответствует действительности? – О да. Оно абсолютно верно. – Не могли бы вы припомнить, где именно состоялся ваш разговор о государственных лотереях? – На первом этаже в кафе. Мы сидели у окна справа от входа, но я располагался спиной к витрине. – Вы упомянули о присутствии других джентльменов. – Да, компания собралась большая, и в беседе участвовали все. – Означает ли это, что остальные слышали, как вы договаривались принять участие в лотерее? – Да, мы все обсуждали условия с большим интересом, хотя кое-кто добродушно посмеивался над нами. – И вы можете перечислить всех присутствовавших? Мистер Феликс помолчал. – Не уверен, что смогу, – сказал он потом. – Компания подобралась случайная и пестрая, а я пробыл вместе с ними не так уж долго. Разумеется, там был Ле Готье. Помню еще мужчину по фамилии Добиньи, Анри Буассона и, по-моему, Жака Роже, но относительно него могу ошибаться. Впрочем, я все равно перечислил отнюдь не каждого. Феликс отвечал на вопросы охотно, а инспектор записывал его слова в блокнот. Он был склонен считать историю с лотереей правдивой. В любом случае можно навести справки в Париже и быстро установить истину. Но ничто пока не подтверждало, что именно Ле Готье написал письмо. Большая группа людей участвовала в разговоре, и любой мог написать его, включая и самого Феликса. Вот! Блестящая идея! Разве не мог Феликс быть автором письма? Есть ли способ оперативно проверить это? Инспектор обдумал варианты, прежде чем снова заговорил: – У вас сохранился конверт, в котором пришло письмо из Парижа? – Э-э-э… Конверт? – повторил Феликс. – Не думаю, а что? У меня нет привычки хранить такие мелочи. – А открытка, о которой вы тоже упоминали? Феликс перевернул лежавшие на столе бумаги и порылся в ящиках. – Нет, – ответил он. – Не могу ее найти. Скорее всего, я выбросил и открытку тоже. Не было никаких доказательств, что Феликс получил эти два послания по почте. Но, с другой стороны, не существовало и особых причин для сомнений. Инспектор всегда старался придерживаться широких взглядов, допуская любую возможность. И он решил вернуться непосредственно к письму. Оно было напечатано на довольно тонком листе матовой бумаги, и, хотя Бернли не считал себя специалистом в подобных делах, похоже изготовленной за границей. Некоторые признаки износа отдельных букв и особенности их расположения могли помочь идентифицировать пишущую машинку. N и r имели легкий наклон вправо, t и е печатались чуть ниже общей строки, а I потеряла верхнюю горизонтальную перекладину. Он поднял лист, чтобы взглянуть на просвет. Водяные знаки почти полностью скрыл текст, но постепенно их удалось разглядеть. Бумага была явно французского производства. Конечно, не следовало придавать этому особого значения, поскольку Феликс, по его же признанию, часто посещал Францию, но факт оставался фактом. Инспектор еще раз перечитал письмо. Оно было разделено на четыре абзаца, и сыщик внимательно обдумал каждый из них. В первом говорилось о лотерее. Бернли понятия не имел о французских государственных лотереях, но сделанное в письме заявление легко поддавалось проверке. С помощью полиции Франции они узнают о результатах последних тиражей и о выплатах. Список счастливчиков, разумеется, существовал. А уж человека, сорвавшего куш в пятьдесят тысяч франков, жившего в Париже или в его окрестностях, отыскать не составит труда. Второй и третий абзацы были посвящены пари и отправке бочки. Бернли снова прокрутил в сознании все подробности. Выглядела ли история правдоподобной от начала до конца? Он вынужденно признал: нет, не выглядела. Даже если двое людей действительно заключили настолько странное пари, то тест, затеянный ими, получился поистине нелепым. Неужели человек, придумавший вообще весьма сложный план с бочкой, не мог изобрести чего-то более разумного? Но опять-таки – Бернли не мог стопроцентно утверждать, что все это невозможно. Инспектора внезапно посетила поразившая его мысль. Он, вероятно, слишком сосредоточился на девятистахвосьмидесяти восьми фунтах и потому совершенно забыл о женской руке. Предположим, в бочке действительно находился труп некой дамы. Что тогда? Подобное допущение делало событие куда как более серьезным и отчасти объясняло побудительные мотивы для отправки бочки, но не проливало света на странный способ доставки груза. Хотя стоило перейти к четвертому абзацу, как стала очевидной возможность двух различных интерпретаций. Он прочитал его заново: От всей души поздравляю, дружище, с огромной для тебя удачей, осязаемые плоды которой ты получишь в бочке. А мне остается сожалеть только об одном. Я не смогу лично увидеть, как ты вскроешь ее. На первый взгляд здесь содержалось поздравление с выигрышем в лотерею, «осязаемыми плодами» которого были девятьсот восемьдесят восемь фунтов золотом, прибывшие в бочке. Но что, если на самом деле имелось в виду нечто совершенно иное? Разве не могли слова письма восприниматься в поистине зловещем смысле? Допустим, «осязаемыми плодами» должны были послужить не деньги, а труп? Предположим, чья-то смерть стала результатом – пусть даже косвенным – каких-то действий, предпринятых Феликсом? Если отправлялись всего-навсего деньги, то с чего бы Ле Готье сожалеть о невозможности лично присутствовать при вскрытии бочки? Но если в бочку в качестве нежданного сюрприза поместили мертвое тело, не проясняется ли в таком случае подобное высказывание? Бесспорно, многое указывало на это. Лишь одно не подлежало сомнению: если Феликсу отправили труп, он не мог не знать хотя бы некоторых обстоятельств, приведших к его появлению. Покончив с такими размышлениями, инспектор вновь обратился к хозяину дома: – Весьма признателен за ваши показания, мистер Феликс, которые, я пока воспринимаю как правдивые. Боюсь, однако, вы сообщили мне не обо всем. – Я рассказал о том, что имеет непосредственное отношение к делу. – Тогда должен выразить опасения, что мы с вами несколько по-разному трактуем суть дела и детали, имеющие к ней отношение. Как бы то ни было, но я вынужден вернуться к своему изначальному вопросу: что именно содержится в бочке? – Разве вас не удовлетворяет мое заявление о присланных в ней деньгах? – Ваше мнение, что там деньги, я принимаю. Но только у меня есть сомнения относительно вашей осведомленности об истинном характере полученного груза. – В таком случае, – Феликс порывисто вскочил на ноги, – хочу напомнить, что бочка находится в каретном сарае, и нам ничто не мешает прямо сейчас отправиться туда и вскрыть ее. Иного выхода я не вижу. Признаюсь, что не собирался делать этого сегодня ночью, поскольку не хотел сваливать груду золота где попало. Но теперь мне ясно, что только так я смогу окончательно убедить вас. – Благодарю вас, мистер Феликс. Я ожидал именно такого предложения. По вашему справедливому замечанию, только так можно окончательно снять все вопросы. Я приглашу в качестве понятого сержанта Гастингса, и мы немедля пойдем туда. Ничего больше не говоря, Феликс взял фонарь и повел полицейских за собой. Они вышли через дверь в задней части дома, пересекли двор и остановились у ворот сарая. – Подержите, пожалуйста, фонарь, чтобы я мог найти нужный ключ. Бернли направил луч света на длинный металлический засов, запиравший обе створки ворот. Его рукоятка крепилась к скобе в стене навесным замком. Феликс вставил ключ в замочную скважину, но при первом же прикосновении дужка замка неожиданно сама открылась. – Дьявол! Да здесь не заперто! – воскликнул Феликс. – Но ведь я лично закрыл замок на ключ всего несколько часов назад! Он полностью снял замок и отодвинул засов, открыв ворота. Бернли посветил внутрь фонарем. – Бочку вы оставили в этом помещении? – спросил он. – Да. Подвешенной на крюк в потолочной балке, – ответил Феликс. Он закрыл ворота, повернулся, и по мере того, как всматривался в полумрак, у него все больше отвисала челюсть. – Боже мой! – произнес он сдавленным голосом. – Ее нет! Бочка пропала! Глава 6 Искусство искать и находить Хотя неожиданный поворот событий удивил Бернли в не меньшей степени, он не забывал пристально следить за поведением Феликса. В том, что тот онемел от непостижимости случившегося, инспектор нисколько не сомневался. Шок выглядел неподдельным и нисколько не походил на притворство, к нему еще примешивались ощутимые злость и раздражение от вероятной потери крупной суммы денег, столь же искренние. – Но я же сам запер сарай, – без конца повторял он. – Бочка была здесь в восемь часов вечера, и я не понимаю, кто мог за это время добраться до нее. Помимо всего прочего, только я один знал о ней. Как сумел узнать про нее кто-то еще? – Именно это нам и предстоит установить, – ответил инспектор. – Давайте вернемся в дом, мистер Феликс, и все обсудим. Так или иначе, нам ничего не удастся сделать до наступления рассвета. – Вы, быть может, ни о чем не догадывались, – продолжал он, – но за тем, как доставили и поместили бочку в сарай, проследил один из наших людей. Он дождался момента, когда вы, мистер Феликс, покинули дом со своим другом Мартином примерно в девять часов вечера. Потом ему самому пришлось уйти с поста, чтобы обо всем доложить мне, но он вернулся к дому около десяти часов. С десяти до начала двенадцатого он единолично продолжал нести вахту, а затем я окружил все ваше владение с помощью группы своих подчиненных, поскольку опасался, что нам придется иметь дело с целой бандой, а не с одним человеком. Таким образом, кто бы ни похитил бочку, он мог сделать это только между девятью и десятью часами вечера. Феликс уставился на собеседника, сраженный новой неожиданностью. – Разрази меня гром! – сказал он. – Я поражен. Каким образом, черт возьми, вам удалось напасть на мой след?