Она почувствовала, как в ней закипает злость: кто он такой, чтобы оспаривать ее решения? Она пять лет ждала этой возможности – купить дом в Трех Соснах. Си-Си де Пуатье могла быть терпеливой, если требовалось и если у нее были для этого основания. Она много раз ездила в эту убогую деревеньку, завела знакомства с местными агентами по торговле недвижимостью, даже говорила с продавцами в расположенных неподалеку Сен-Реми и Уильямсбурге. Сколько лет ушло. Дома в Трех Соснах продавались не часто. И вот чуть более года назад ей позвонила агент Йоланда Фонтейн. Дом на продажу появился. Громадный викторианский особняк на холме над деревней. Дом владельца мельницы. Дом хозяина. «Сколько?» – спросила Си-Си, зная, что это почти наверняка ей не по карману. Придется взять в долг под залог компании, заложить все, что у нее есть, заставить мужа обналичить полис страхования жизни, снять деньги с пенсионного вклада. Ответ агента удивил ее. Дом оценивался гораздо ниже рыночной стоимости. «Но тут есть одно „но“», – пояснила Йоланда приторным голосом. «Слушаю». «Там было совершено убийство. И попытка убийства». «И это все?» «Ну, формально там еще имело место похищение человека. Поэтому дом и продается так дешево. Но покупка замечательная. Трубы великолепные. В основном медные. Крышу крыли всего двадцать лет назад. И…» «Беру». «Что, и посмотреть не хотите?» Не успев задать этот вопрос, Йоланда поняла, как промахнулась. Если эта идиотка готова купить старый дом Хадли, не глядя, не осматривая, не изгоняя злых духов, то пусть берет. «Готовьте бумаги. Я приеду сегодня днем с чеком». И она приехала. Примерно неделю спустя она сказала мужу, что ей нужна его подпись, чтобы получить наличность с пенсионного вклада. Он стал возражать, но так слабо, что сторонний наблюдатель даже не понял бы, что это протест. Старый дом Хадли, это чудовище на холме, теперь принадлежал ей. Ничто не могло бы сделать ее счастливее. Все было идеально. Три Сосны были идеальны. Вернее, будут идеальны, когда она с ними покончит. Сол фыркнул и отвернулся. Ему было совершенно ясно: Си-Си бросит его, как только он выполнит еще одно ее задание – фотосессию в этой жуткой жлобской деревне. Эти фотографии предназначались для ее первого каталога, и она просила его снять, как она общается с аборигенами на Рождество. Если получится, она хотела бы получить фотографии местных жителей, глядящих на нее с удивлением и любовью. Ему для этого понадобятся деньги. Все, что делала Си-Си, она делала с определенной целью. И насколько понимал Сол, эта цель сводилась к двум пунктам: пополнить кошелек и пощекотать самолюбие. Так зачем же она купила дом в деревне, о которой никто и не слышал? Дело тут было не в престиже. Значит, в чем-то другом. В деньгах. Си-Си было известно об этой деревне что-то такое, чего не знали другие. Его интерес к Трем Соснам воспрял с новой силой. – Кри! Да шевелись ты, бога ради! Эти слова имели вполне буквальный смысл. Изящная, как тростинка, наследница трастового фонда и главная красотка праздника изо всех сил пыталась быть замеченной, а это нелегко, если перед тобой образовался сугроб в виде Кри. Она вышла на сцену, танцевала и кружилась вместе с остальными ангельскими снежинками, но вдруг замерла на месте. Никого не волновало, что в Иерусалиме не бывает снега. Учительница вполне справедливо решила, что если кто-то верит в непорочное зачатие, то могут поверить и в снегопад в чудесную ночь Рождества Христова. Но зато всех взволновало, что одна из снежинок, вполне способная испортить весь микроклимат, замерла ни с того ни с сего в центре сцены. Перед младенцем Иисусом. – Давай, ты, идиотка толстожопая! Это оскорбление, как и все другие, сошло с Кри как с гуся вода. Подобные оскорбления были белым шумом ее жизни. Она их практически не слышала. Она стояла на сцене и смотрела на публику, словно ее внезапно обездвижили. – У Бри приступ сценобоязни, – прошептала мадам Брюно, преподаватель актерского мастерства, на ухо учительнице музыки мадам Латур, словно предполагая, что та как-то исправит ситуацию. За глаза даже учителя называли Кри этим именем – Бри[10]. По крайней мере, они думали, что за глаза. Их давно уже перестало волновать, слышит их или нет эта странная молчаливая девочка. – Я вижу, – огрызнулась мадам Латур. Огромная нагрузка по организации праздника, которая ложилась на ее плечи каждый год, рано или поздно давала о себе знать. Но Кри окаменела не из страха перед сценой или перед публикой. Замереть на месте ее заставило то, чего она не увидела. Из собственного долгого опыта Кри знала: страшнее всего то, чего ты не видишь. И то, чего Кри не увидела, разбило ей сердце. – Я помню, как мой первый гуру Рамен Дас[11] сказал мне… – Си-Си расхаживала по номеру отеля в белом халате и собирала фирменную канцелярскую бумагу и кусочки мыла, в очередной раз рассказывая свою любимую историю. – «Си-Си Дас», сказал он, а он именно так меня и называл: «Си-Си Дас», – сообщила Си-Си канцелярской бумаге. – Это большая редкость для женщины – удостоиться такой чести, особенно в Индии в то время. Сол подумал: «Может быть, Рамен Дас и не понимал, что Си-Си – женщина». – Это было двадцать лет назад. Я была всего лишь невинной девчонкой, но уже и тогда – искательницей правды. Я встретила Рамена Даса в горах, и между нами тут же установилась духовная связь. Она сложила ладони, а Сол подумал: «Может, она хоть в этот раз не скажет…» – Намасте[12], – произнесла Си-Си, кланяясь. – Он меня научил этому. Очень духовно. Она так часто использовала слово «духовно», что его смысл для Сола окончательно выхолостился. – Он мне сказал: «Си-Си Дас, у вас громадный духовный дар. Вы должны покинуть это место и поделиться своим даром со всем миром. Вы должны сказать людям, чтобы они перестали волноваться, заклеймили беспокойство». Она говорила, а Сол безмолвно повторял вместе с ней слова – мелодия была знакомая. – «Си-Си Дас, – сказал он мне, – вы лучше кого бы то ни было знаете, что, когда чакры настроены, все становится белым. А когда все белое, это значит, что все в порядке». Сол подумал, что она, возможно, путает индийского мистика с членом ку-клукс-клана. Вот было бы занятно, будь оно так на самом деле. – «Вы должны вернуться в мир, – сказал он. – Вам было бы неправильно оставаться здесь. Вы должны открыть компанию и назвать ее „Клеймите беспокойство“». Я так и сделала. И вот почему я написала эту книгу. Чтобы нести людям слово духовности. Люди должны знать. Их сбивают с толку все эти безответственные секты, которые пользуются ими. Я должна рассказать им о ли-бьен. – Теперь сбит с толку уже я, – заметил Сол, радуясь румянцу гнева, неизменно появлявшемуся на ее щеках в такой ситуации. Си-Си была предсказуема, как кукушка в часах. Она ненавидела всех, кто предполагал, что ее идеи гроша ломаного не стоят. – Так о ли-бьен тебе тоже Рамен Дас сказал? – Ну ты и болван. Рамен Дас был в Индии. А ли-бьен – это древняя восточная философия, передававшаяся в моем семействе из поколения в поколение. – Учение древних китайских философов? Если бы их отношения не затянулись, он бы даже удовольствие от этого получал. И потом, из этого можно было бы сделать неплохую историю и смешить людей. Долой тоску, которую он нагонял на людей своими разговорами. Он мог бы сделать из Си-Си настоящее посмешище. Она раздраженно прищелкнула языком: – Ты же знаешь, что моя семья из Франции. А у Франции долгая и благородная история колониальных завоеваний на Востоке. – Ах да, Вьетнам. – Именно. Моя семья работала на дипломатическом поприще и привезла с Востока древние духовные учения, включая и ли-бьен. Я тебе все это говорила. Ты что, не слушал? И кстати, я пишу об этом в книге. Ты что, не читал, что ли? Си-Си швырнула в него книгой, он увернулся, но все же книга задела его руку. – Да читал я твою долбаную книгу. Читал и перечитывал. – Ему с трудом удалось сдержаться и не назвать эту писанину кучей дерьма, какой она и была. – Я знаю эту историю. Твоя мать разрисовала шар ли-бьен, и это единственное, что у тебя осталось в память о ней. – Не о ней, кретин. А обо всей моей семье, – прошипела она, как змея. Солу хотелось ее позлить, но он понятия не имел, чем это может закончиться. Он вдруг уменьшился ростом до двух футов – ребенок, сжавшийся от страха при виде той, что загородила от него солнце, загородила весь свет. Он скорчился, увял, сгорбился. Ушел в себя. А снаружи оставался все тем же взрослым человеком, который стоял неподвижно и смотрел на нее. И спрашивал себя, откуда взялся такой монстр. Си-Си хотела оторвать ему руку. Выковырять его выпуклые глаза из глазниц, сорвать кожу с его костей. Она чувствовала, как в груди у нее растут злоба и сила, излучаются из нее, как из нарождающейся звезды. Руки у нее горели от желания добраться до его сердца, разодрать вены на его шее, задушить. И она могла это сделать. Хотя он был крупнее и тяжелее, она могла это сделать. Она знала, что в такие минуты ее ничто не может остановить. После ланча с вареной лососиной и gigot d’agneau[13] Клара и Мирна разделились – каждая собиралась делать покупки отдельно. Клара прежде всего отправилась на поиски Зигфрида Сассуна[14]. – Так ты в книжный? – спросила Мирна. – Нет, конечно. Я хочу сделать прическу, – ответила Клара, думая о том, насколько же Мирна отстала от жизни. – У Зигфрида Сассуна? – Ну, не лично у него, но у кого-нибудь в его салоне. – Или в его войсковой части. Насколько я понимаю, это ад, в котором гибнут молодость и смех. Клара видела фотографии салонов Сассуна и подумала, что хотя описание Мирны и страдает излишним драматизмом, но от истины оно не так уж далеко, судя по надутым, несчастным женщинам на фотографиях. Несколько часов спустя усталая, но счастливая Клара с трудом шла по рю Сент-Катерин, ухватив руками в варежках множество бечевочных ручек от пакетов, набитых подарками. Ее покупочный загул прошел замечательно. Питеру она нашла идеальный подарок, а всякие штучки поменьше – для семьи и друзей. Мирна была права. Джейн радовалась бы, глядя, как Клара тратит ее деньги. И Мирна тоже оказалась права (пусть и говорила загадочно) в том, что касается этого Сассуна. – Колготки? Шоколадки «Херши»? – раздался у нее за спиной теплый певучий голос. – Я как раз о тебе думаю, предательница. Отправила меня на неприветливые улицы Монреаля спрашивать у незнакомых людей, как мне найти Зигфрида Сассуна. Мирна приложилась спиной к старому банковскому зданию и затряслась от смеха.