Так, а что у нас впереди? А впереди было десятка четыре нурманов: кто на палубе, кто на румах. Но вёсла убраны. Драккар шёл под парусом. Сергей оглянулся. Кормчий. Тоже нурман. Матёрый. Пегая борода заплетена в две косицы, упрятанные под кожаный жилет. Глядя на кормчего, Сергей вдруг ощутил страх. Забытое чувство. И понимание: это не его страх. Это что-то… физиологическое. Князь-воевода тоже мог испугаться. В том числе и нурмана, если тот реально опасен. Но сейчас он боялся не так. Тогда был страх воина. Не слабость в коленках, а осознание опасности и готовность встретить её как подобает. Теперешний страх был совсем другим. Испугом зайчишки, увидевшего волчью пасть. Мгновением позже Сергей сообразил: страх не его. Боялся мальчишка, в тело которого он угодил. Страх маленького смерда, ребёнка, проникший через волевую броню опытного воина. Понять-то он понял, но что теперь с этим делать? Коленки-то дрожат по-настоящему. Так, сесть и расслабиться. Чего он боится? Что его убьют? Он – воин. Воин, который боится смерти? Смешно. Да и не станет нурман убивать раба. Зачем? Обойтись может как-нибудь по-нехорошему? Ну да, это у них запросто. Но опять-таки калечить его не станут. Нурманы рачительны, имущество берегут. Да и похуже с ним бывало! И пытали его. И травили. И убивали почти до смерти. Жена потом по косточкам собирала. И вообще: что такое боль, если правильно к ней относиться? Развития без боли не бывает. Так что придётся этому маленькому телу к ней привыкать. И к боли, и к опасности. Потому что жить рабом Сергей не собирается. Да, он больше не князь. У него нет дружины, земель, связей, богатства. Нет византийского гражданства и друзей из числа владык. Но всё вышеперечисленное ему, Сергею Духареву, никто не дарил. Сам добыл. И снова добудет, ведь впереди, похоже, новая жизнь. А это, блин, гораздо лучше, чем старость. Чем боль, которая никогда не прекратится. Только одна потеря – действительно потеря. Родные, которых он никогда не увидит. Друзья… Накатило внезапно. Аж зубами заскрипел. Ни жены, ни детей он никогда больше не увидит! Он один, совсем один в злом, чужом мире! К собственной боли добавился ужас мальчишки. Захотелось забиться куда-нибудь под скамью, свернуться в клубочек и скулить… Стоп! Сергей медленно вдохнул-выдохнул, обуздывая эмоции. Слабость духа он точно не может себе позволить. С такими-то тощими ручонками. Наблюдать, думать, анализировать. Разобраться, куда он попал, что преподнесла новая жизнь. Ну и постараться эту жизнь сохранить. Ему и в восемьдесят с лишком умирать не хотелось, а уж терять эту, новую, юную, кипящую в каждой клеточке мальчишеского тельца, это уж совсем было бы неправильно. Мелкий? Вырастет. Хилый? Поздоровеет. Конечно, он выживет. Какие могут быть сомнения? С его опытом, жизненными и воинскими умениями, знаниями. Да он тут всех в бараний рог скрутит, дайте срок. * * * – Жрать сюда, – по-словенски, с акцентом прорычал нурман. Пленники оживились. Спящие проснулись, бодрствующие полезли вперёд. Какая-то тётка при этом отпихнула Сергея, едва не сбив с ног. Но он всё же сумел прошмыгнуть, протиснуться между крупными немытыми телами и ухватить пайку. Сергей выбрался из толпы. Так, что у нас? Кусок варёной рыбы без соли и лепёшка из скверной муки. Так себе трофей. Рот, однако, моментально наполнился слюной. – Дай сюда! – грязная волосатая рука потянулась к лепёшке. Сергей, не глядя, сунул локтем. Движение вышло корявым, но попал он удачно. В глаз. Кудлатый волосатомордый мужик взревел, замахнулся… И тут вмешался один из нурманов. Хлопнул волосатого ладонью по роже. Небрежно, беззлобно… Мужика, однако, унесло метра на два. – Каждый есть своё! – нравоучительно изрёк нурман. – Кто чужое брать – наказан больно! Сергей торопливо запихал в рот остатки. Проглотил, давясь. Ужасно вкусно! – Это пить, – сообщил нурман персонально Сергею, указывая на кадку, в которой плескалась озёрная вода. Кружки не было. Сергей, на этот раз успевший первым, зачерпнул ладонями. Нектар! Ещё раз зачерпнул… И его оттеснили. Плохо быть маленьким. – Зарежу тебя, крысёнок, – прошипел волосатый, оказавшись рядом. Опять накатил страх, но поддаваться было нельзя. Ни за что. – А ну, пшёл прочь, пёс! – высокомерно пискнул Сергей. М-да. Голосок тоже не особо. Внезапно накатила ярость. Ему – пугаться какого-то раба? Да прям! Волосатый больше него раза в два, и что? Да, ему вполне по силам убить Сергея, теперешнего. Гипотетически. А по факту – нет, не рискнёт. Ишь как в сторону глаз скосил: не заметил ли нурман? Такой даже в спину ударить не осмелится. Слизняк. Другой нурман, с властной физиономией и золотым браслетом на правой руке прошествовал к корме, вернее, к кормчему. Пленники шарахались с его пути с максимальной прыткостью. За ним – ещё двое. Лицо одного смутно знакомо. Или кажется? Типичный нурман откуда-то с севера. А может, и не кажется. – Глянь, Хродмар, мой цыплёнок ожил! – Цепкие пальцы ухватили Сергея за волосы. Увернуться он не успел. – Что, цыплёнок, сам теперь жрать будешь? Сергей молчал. Внутри – страх и ненависть. Причём страха намного больше. Даже зубы застучали. – Оставь его, Скилл, – велел властный. – Всё равно он по-людски не понимает. Хочешь, чтобы он опять трясучкой заболел? Вегест, сколько нам ещё? Говорили они по-нурмански, а не по-словенски. Но Сергей понимал их прекрасно. Языком людей севера он владел практически как родным. – Если ветер не стихнет, к полудню будем, – помедлив немного, ответил кормчий. – Уверен, что нам туда надо? – Надо, Хродмар. Если ты не хочешь увидеть за кормой драккары Стемида. Лично я не хочу. Хродмар поскрёб бороду, помолчал, поглядел, как убегают из-под кормы пенные «усы». – Я тоже не хочу, друг. Но кто знает, как они себя поведут, увидав этих трэлей[2]? – Скажем, что купили их в Смоленске. Конунг варягов ушёл к друзьям-свеям. В гарде его сын. Молодой. Мы скажем, он поверит. – А если… – Шутишь, хёвдинг[3]? – угадал вопрос кормчий. – Да кто станет слушать рабов! Оба рассмеялись. «По-нурмански я понимаю, – подумал Сергей. – А как с другими языками?» Ромейский, хузарский, печенежский, латынь… В прошлой жизни Сергей знал как минимум дюжину. – Ты меня успокоил, Вегест, – сказал вождь нурманов. – Давай я встану к веслу, а ты отдохни. – Держи, – кормчий передал правило. – Пойду поем. Что-то проголодался я. Но, сделав несколько шагов, он остановился: – Ты! – указал он пальцем на одну из пленниц, полную, миловидную, с головой, кое-как замотанной не слишком чистой тряпкой. – Со мной! Глаза женщины расширились от страха. Сидящий рядом с ней мужичок привстал было, но тут же плюхнулся обратно на палубу, а женщина поднялась и безропотно последовала за нурманом. Никто из пленников не вмешался. На лицах большинства читалось: хорошо, что не меня. Нурман, приносивший еду, появился опять. Приволок корзину с рыбой, пару ножиков и ещё одну корзину, пустую. – Ты и ты, – выбрал он первых попавшихся. – Чистить, потрошить. Плохое – сюда, – он указал на пустую корзину. – Грязь на палуба – наказание. Сергея никто не трогал. Никто не пытался с ним заговорить. Никто не мешал ему вставать и ходить от борта к борту. И Сергей ходил, пытаясь освоиться с новым телом. Тело было неплохим, здоровым, но очень неуклюжим. Неправильным. Сергей с удовольствием сделал бы пару-тройку специальных упражнений, да просто поотжимался бы, чтобы определить выносливость. Но не рискнул привлекать внимание.