Весь день ей никак не удавалось поймать взгляд сына. Выпив с утра свой кофе, он держался от нее на расстоянии. Мария вела себя так же. Она снова спряталась в свою скорлупу и, спустившись на кухню, вымолвила лишь «Доброе утро», хотя красные и опухшие глаза выдавали, что ей не очень хорошо спалось. Днем Эльсе слышала, как Мария что-то делала по дому, видела, как она тяжелыми шагами плелась по двору и около сарая, но в кухне не появилась. Это было даже к лучшему, потому что в доме было так тесно, что они едва уместились бы все в одной комнате. Лив прибегала и убегала, но даже у нее был такой растерянный вид, будто она не знала, куда себя деть. Потом Эльсе увидела, как Лив побежала в лес с луком за спиной. Вернулась она лишь через пару часов. Это напомнило Эльсе то время, когда она стояла на этой самой кухне и наблюдала в окно, как сыновья бегут в тот же самый лес, исчезая между деревьев. Первым домой обычно возвращался Могенс, целеустремленно шагая в направлении мастерской с уже готовой идеей в голове. Йенс мог гулять часами, так долго, что она начинала беспокоиться. Когда же он наконец приходил и она спрашивала, чем он занимался, Йенс отвечал, что просто был с деревьями. А вот Силас никогда не беспокоился за него. На ужин был мясной рулет. В детстве Йенс очень любил его, поэтому сейчас Эльсе слабо надеялась, что ужин поможет ей доказать сыну свои добрые намерения. Если Йенс и понимал, что Эльсе желает им добра, то скрыл это. Он все-таки съел ужин, но лишь потому, что был голоден, а не потому, что хотел есть ее рулет. Эльсе показалось, что он даже не обратил внимания на то, что она приготовила, потому что он смотрел в одну точку и двигал вилкой, даже не глядя на нее. Внезапно Эльсе показалось, что он выглядит гораздо старше своих лет. И вино на столе тоже никого не заинтересовало. Мария тоже пришла на ужин и ела, как обычно, молча, совершенно не обращая внимания на Лив, которая сидела и недоверчиво ковыряла вилкой в фарше, вытаскивая из него кусочки моркови и лука и отодвигая их на край тарелки, так что часть фарша потом и вовсе оказалась на скатерти. В другой раз Мария бы тут же сказала Лив, что за столом себя так не ведут. Эльсе хотела было сделать внучке замечание, но, осознав, что это могут быть единственные сказанные за ужином слова, передумала и спросила: «Лив, ты ждешь завтрашнего дня?» Лив подняла глаза от хаоса, воцарившегося на ее тарелке. Она кивнула и улыбнулась, как улыбается ребенок в предвкушении Рождества. «Слава богу, хоть что-то в этом доме так, как должно быть», – подумала Эльсе и тоже улыбнулась. Никто не возразил, когда Эльсе сказала, что сама уберет со стола и вымоет посуду. Другого никто и не ожидал. Через несколько секунд Йенс ушел в мастерскую, а Мария – в спальню. Лив осталась играть в гостиной. Эльсе слышала, как девочка что-то там бормочет сама с собой. Перед тем как отправиться к себе в комнату, Эльсе выпила бокал вина. Она вымыла посуду, но навести порядок в этой кухне было невозможно. Темнота просачивалась отовсюду. Эльсе заплакала. Из леса послышалось уханье совы. * * * Йенс не лгал, когда объяснял дочке, что темнота забирает боль. Именно в темноте, которая окутывала его своими теплыми объятиями, он чувствовал себя лучше всего. Где-то в закромах памяти он отыскал воспоминание об отце, его теплом дыхании в гробу и запахе свежего дерева. Понимание, доверие, безопасность. Йенс отлично знал расположение всех вещей в спальне и мог ориентироваться даже в темноте. Он не хотел разбудить Марию, поэтому встал с кровати осторожно, не зажигая свет, не уронив ни одной книжки и не споткнувшись о швейную машинку, пустой аквариум или единственный, стоявший на выходе из комнаты ящик. Он бесшумно покинул комнату, спустился вниз по лестнице и вышел из дома через главную дверь. Мастерская находилась от него по диагонали – в темноте она казалась просто длинной тенью – а у противоположного края здания была белая комната, где спала его мать. Он никогда прежде не задумывался о том, что название «белая» с годами все меньше ей подходило. Из леса дул холодный ветер, принося с собой снежинки – мимолетное напоминание о грядущем Рождестве. Ступив на небольшую еловую ветку, которую сдуло с гвоздя на двери в белую комнату, Йенс вздрогнул. Он не привык к тому, что там что-то лежит. Под мышкой он нес подушку, которой собирался задушить свою мать. Дверь была не заперта. Эльсе и Силас никогда не запирали дверь, и Йенс на секунду даже задумался о том, запирает ли мать дверь у себя в городской квартире. Там ведь много людей – кто-то может зайти, сделать что-то плохое или украсть какую-то вещь. Он всегда запирал дверь. В комнате стоял храп. Звук, хорошо знакомый Йенсу и вызывающий в нем одновременно чувство безопасности и отвращения. Теперь же он служил подтверждением крепкого сна Эльсе и был Йенсу на руку. Он осторожно вошел и закрыл за собой дверь. Еле слышно щелкнул замок. Несколько минут он просто стоял, слушая храп и тишину, пока его глаза привыкали к темноте. Постепенно стали вырисовываться контуры, среди которых Йенс рассмотрел силуэт дочери, которая, не издав ни единого звука, поднялась из-за кровати. – Лив? – прошептал он. – Что ты тут делаешь? Лив бесшумно прошагала к отцу. Йенс опустился на колени, чтобы поравняться с ней ростом. – Тренируюсь в нашей игре, – воодушевленно прошептала она. – И рассматриваю вещи в ее сумках. Там так много всего! Она положила руку ему на колено. – А ты что здесь делаешь, пап? Лив вопросительно посмотрела на подушку в его руках. – Собираешься здесь спать? – Нет, я просто… Йенс не знал, что ей ответить. Неправильно было выгонять ее из комнаты. Он не знал почему, но чувствовал, что Лив должна быть здесь в этот самый момент. Она всегда и во всем помогала ему. – Лив, ты же помнишь, как убить старого оленя? Лив воодушевленно кивнула. – Сейчас самое верное решение – убить твою бабушку. Йенс наблюдал за выражением лица Лив. Воодушевленное кивание резко сменилось бездвижным удивлением. Он увидел блеск в ее глазах. – Ладно, – сказала она наконец. Теперь в ее шепоте появились нотки задумчивости, как у взрослого. Их в голосе дочери Йенс никогда раньше не слышал. – Но почему? – Она прожила длинную, прекрасную жизнь и теперь готова отправиться дальше. – Да, но… она ведь твоя мама? Она мне сама это сказала позавчера, а ты ответил, что так оно и есть. – Да. – Разве можно убить свою маму? – Лив, если я не сделаю это, она заберет тебя у нас! И ты больше не будешь здесь жить. А такое не сможет пережить уже твоя мама… Неужели ты этого хочешь? Лив решительно покачала головой в знак несогласия. С кровати все также доносился храп, ритмичный, словно часы. Девочка положила руки на плечи отцу, наклонилась к нему и прошептала: – Тогда это можно сделать. Йенс обнял девочку и поцеловал ее в щеку. – Хорошо, доченька. Я сделаю это быстро, так что она и почувствовать ничего не успеет. – Конечно, ведь здесь темно. Йенс кивнул и поднялся. – Но, пап! – Лив снова потянулась к нему. – Как ты хочешь это сделать? На мгновение все затихли, потому что Эльсе Хордер вдруг перестала храпеть. Было так тихо, что можно было услышать, как кристаллы снежинок стучат по оконному стеклу. Эльсе начала ерзать, поправила подушку и вздохнула. Было непонятно, спала она или уже нет. Йенс и Лив выжидали. Наконец дыхание Эльсе стало тяжелее и вскоре снова сменилось ровными глубокими вдохами. Наконец Йенс ответил: – С помощью этого. Он крепко сжал в руках подушку и посмотрел на Лив. Сейчас он уже отчетливо видел ее в темноте, но был уверен, что она видела его лучше. Острота ее ночного зрения могла впечатлить кого угодно. – Может, тебе лучше пойти к себе? – Нет, я никуда не пойду! – решительно ответила Лив. Иногда возражать ей было бессмысленно. От страха у Йенса перехватило дыхание. Он хотел, чтобы Лив осталась. Чтобы они сделали вместе и это – ведь они все делали вместе. – Тогда встань сюда, – сказал он и показал пальцем на противоположную сторону кровати. – Не подходи очень близко. Она будет дергаться. – Как камбала? – Да, как камбала. Эльсе Хордер лежала на спине с руками, скрещенными на груди, словно во время молитвы. Создавалось впечатление, что она слышала их разговор и хотела облегчить сыну работу. Все случилось быстро. А в это время ее внучка сжимала в темноте чью-то невидимую руку. P.S. Я не знала о том, что ты все видела, пока ты сама мне не рассказала. Этого не должно было произойти! Если бы я знала, что ты будешь там с ним, я бы остановила его. Но тогда бы он сделал это потом, потому что это нужно было сделать. Ты ни в чем не виновата, хоть и была там. А вот я – да! Я хотела только одного – чтобы твой отец убил твою бабушку и мы смогли жить спокойно. Это было прежде всего мое желание. Он пошел на это из-за меня. Он не убийца, Лив. Может, убийца на самом деле – я.