— Как насчёт переночевать на дереве? По крайней мере, точно не замерзнем с таким камином. — Почему бы и нет, — Лесник приподнял окуляры на лоб, оглянулся и внимательно посмотрел на предполагаемое место ночлега, — поможешь только мне. — Да уж не брошу тебя здесь одного, — улыбнулся я, и спросил. — Ну, что, двинулись? — Не спеши. Пусть эти твари выйдут в лес. Тогда и вернёмся, — он вернул прибор ночного видения на его функциональное местоположение и, медленно поворачивая головой, продолжил наблюдение, а я начал любоваться силой огня, который всё больше, оставляя после себя только разрушение, методично завоевывал новые территории. Дымовая шашка уже израсходовала весь данный ей человеком потенциал, и едкий смог становился всё более прозрачным, разбавляясь воздухом. Теперь пылающая хижина становилась видна во всех подробностях. Крыша, и так потерявшая за годы отсутствия ухода свою прежнюю надёжность, вот-вот должна была обрушиться, понемногу проседая под собственным весом. Огонь без особого надрыва превратил стёкла в беспомощные почерневшие осколки и начал вылизывать подоконник, покрывая его волдырями от краски. Сквозь брёвна также начали появляться его щупальца, сначала пытаясь зацепиться за них, а потом, словно проведя удушающий приём, намертво сжимая. Лёгкий треск иногда сопровождался громким хлопком микровзрыва досок от увеличения объема закипающей в них влаги. По большому счёту получился большой костёр по типу «колодца». — Ты слышал? — Лесник повернулся ко мне и поднял указательный палец напротив моего лица. Переключившись от приятного созерцания горящей хижины, напряг слух и посмотрел в сторону леса. Действительно, ему не показалось. Я давно не слышал эти звуки, но перепутать их с остальными, если ты сталкивался с ними не один раз, было невозможно. С такой интонацией и ритмом разговаривал только АКМ-74. — Твои? — спросил я, с трудом расслышав самого себя. — А больше некому, — Лесник еле заметно кивнул головой, — тихо, давай послушаем. Я бы с огромным желанием приложил бы сейчас ухо к земле, как известно, она передаёт звуковую волну лучше, чем воздух, но в кустах это было сделать очень проблематично. До нас еле слышно донеслись два хлопка, последовавшие друг за другом через короткое время, и напарник вопросительно посмотрел на меня. — Осколочная. По крайней мере, очень похоже. Теперь в огнестрельную беседу вступили несколько автоматов, не отличаясь красноречием, они выплёвывали небольшие очереди резких слов, словно задавая чёткие и краткие вопросы, а, не дождавшись ответа, повторяли их снова более убедительно. — У них там «войнушка»… Леснику было не до шуток, даже в этой тьме заметил, как дёрнулись его скулы и он озадаченно, стараясь успокоить самого себя, произнёс: — Башкира они просто так не возьмут. Спустя пару минут всё затихло. Я не стал задавать никаких вопросов, надо будет, расскажет, да и ситуация не позволяла вести задушевные разговоры. Очень хотелось, чтобы нас нашли живыми и только ради этой «бытовой мелочи» стоило постараться. Звёзды, которые ярко встретили меня, когда открыл люк, скрылись за не весть, откуда взявшимися тучными облаками и теперь верхушки деревьев сливались с ночным небом. Не знаю, станет это плюсом или минусом, но исчезнувшая граница между холодным синеватым светом и чёрной бездной леса давила, создавая ощущение погружения в непроницаемую пустоту, заставляя зрачки расширяться до непривычных размеров. Правда, пользы от этого, было столько же, сколько от коалы во время уборки квартиры. Поэтому, бросив напрягать лишний раз глаза, я стоял и ждал, когда Лесник даст команду на отход во двор. По движению его головы, резко дёрнувшейся немного вперёд, было понятно, он что-то заметил. — Появились. Разведка, иди, а я пока прикину, сколько их. Мои волнения по поводу возможности стать шашлыком на этом дереве оказались сильно преувеличены. Толстый ствол с лихвой защищал от жара, хотя не отказался бы одеть старую добрую, до боли знакомую, сталеваровскую суконную куртку. Только я подумал о том, что небольшой дождик сейчас был бы в самый раз, как на мою щёку упала капля. Затем ещё одна. Теперь начал бояться, чтоб не пошёл ливень. Помимо отсутствия желания промокнуть насквозь, также не хотелось иметь под собой скользкую мокрую кору, которую нельзя отнести к хорошему помощнику в ситуации, когда придётся просидеть на дереве несколько часов. Из кустарника появился Лесник и, даже хромая на ногу, довольно быстро направился ко мне. Через минуту мы уже забрались на более высокую ветку и сидели, свесив ноги, на высоте около трёх метров над землёй. — Посчитал? — спросил я. — Не всех. Они разделились и четверо вместе с Белым, пошли в мою сторону. Пришлось отходить. Должны уже нарисоваться. А дождик, кстати, в тему. То, что доктор прописал. — Да, но в подвале было бы уютней. Может, надо было запереться в бункере и там ждать? — я уже думал о том, не поспешили мы, спалив всё к чёртовой матери. — Ну, во-первых, поздно уже об этом думать, а во-вторых, не спасло бы. Дверь хоть и добротная, тяжёлая, да и лутка не слабая, а к стене была прикреплена не очень. Я смотрел. Несколько ударов пригнанного ими медведя и она упала бы под своим весом. И чтобы дальше делали? Там бы нам и настал каюк. А здесь, какая никакая, но уже свобода. Слова и доводы Лесника были настолько же убедительные, как и успокоительные. Я даже слегка расслабился, использую возникшую паузу в этом необычном смертельном противостоянии. Мелкие капли редкого дождя высыхали на одежде так быстро, что не привлекали внимание и не несли никакого дискомфорта. Не знаю, какая струна нейронов дёрнулась в голове, но мысли, которые пришли в данной обстановке, как минимум, считались бы странными. Я задумался о том, что если бы удалось залезть в мозги к пингвинам, тогда человечество узнало бы очень многое из того, что скрывает Антарктида. И все эти тайные версии про базы пришельцев, гитлеровцев вскрылись бы или наоборот, были бы выкинуты на свалку сказок для взрослых. А сколько бы могли поведать полярные акулы, живущие 350 лет? Они наверно видели, как ко дну шёл «Титаник». Думаю, и белые медведи владеют информацией, за которую не пожалели бы денег сильные разведки мира сего. Наверное, мозг говорил мне о том, что знания животных недооценено человечеством, тем самым ещё раз напоминая о нависшей опасности, исходящей от местной дикой фауны. Лесник также сидел в задумчивости, подняв голову всматриваясь вдаль, прислушиваясь к каждому звуку. Перестрелка озадачила его довольно сильно, но только Хронос теперь сможет принести на волнах своей реки подробности того, что там произошло. Понимая это, он сдался на волю самому нудному уничтожителю времени — ожиданию. Я слышал о бесшумности полёта этих птиц, несмотря на внушительные размеры, но никогда не сталкивался с ними. Если бы не прибор ночного видения, этого рассказа не было бы. Резкий окрик Лесника вернул меня в боевую готовность: — Смотри, сверху! Мгновенно подняв глаза, я одновременно встал на ветку обоими ногами, уцепившись руками на следующее ответвление надо мной. Из черной пустоты леса, осветившись бликами умирающего пожара, вылетели два огромных филина, один позади и немного в стороне от другого. Перьевые уши на голове и крупный размер выдавал их отличие от остальных совиных. Краем глаза заметил, как из прохода в кустарнике боярышника на полкорпуса показался вожак стаи. Лесник сделал тот же маневр, в таких ситуациях о травме никто не вспоминает. Широко расправленные крылья начали сходиться и, выпрямляя тело, хозяева лесного воздушного пространства, начали протягивать вперёд лапы, выпуская когти, явно не в качестве доброжелательного приветствия. В мои планы тоже не входило рукопожатие с ними. Сейчас требовался только точный расчёт, точно такой же, как у футболиста, когда он ловит летящий мяч на ногу, чтобы нанести чёткий, сокрушающий удар с лёту. Но мне было легче, не требовалось попасть в створ ворот, наклоняя корпус параллельно земле, а только вынести его подальше и всё. В принципе, ничего сложного, главное, как можно плотнее и резче ударить, сила здесь не играет решающей роли. А это уже дело техники, которая не была мне чужда. Ветки дерева заставили филинов опуститься ниже и провести свой выпад не сверху, как было заложено в генах, а в лобовой атаке, на уровне пояса. Качество удара с лёту по мячу всегда определялось исходящим от него звуком. Он должен быть несмазанным, резким, напоминая стук бас-барабана в ударной установке, и первая мысль, которая пролетает в голове, не лопнул ли «круглый». Моя правая нога стала на носок, чуть согнувшись в колене, готовая вылететь сразу, как только спиной мозг исполнит роль пунктуального почтальона и передаст приказной импульс на сокращение её мышц от головного, который, анализируя всю имеющуюся информацию, сейчас был занят расчетами траекторий. И только точка пересечения была просчитана, удар не заставил себя ждать. Тело филина оказалось не плотнее футбольного мяча, но гораздо тяжелее, что сразу ощутили согнутые пальцы ступни и голеностоп. Силы было недостаточно насильно запустить ночную птицу высоко верх, но вполне хватило поломать все её планы, сбив с орбиты. От неожиданности такой контратаки (зайцы и грызуны никогда не отвечали ему чем-то, напоминавшим маваши-гери) филин, потеряв ориентацию, расправил полностью крылья и пытался уйти на разворот, но ветки деревьев стали для него таким же страшным сном, как для пилота легкого самолёта горная местность в тумане. Второй, увидев, как ему перекрывают траекторию, успел нырнуть вниз и пролететь под деревом в самой близости от земли. Филин, на половину тела, встрял в рогатину ветки, за которую мы держались руками, прямо над Лесником, и левое крыло оказалось прижатым к туловищу, а второё в панике начало бешено молотить по воздуху. Его крик чуть не разорвал барабанные перепонки и, наверно, был слышен за несколько километров. Сначала он напоминал агрессивный короткий смех, затем в нём появились заунывные оттенки и, вскоре это можно было назвать сплошным гудением. Только сейчас я заметил, что всё это время у моего соседа в руке был нож, и он, без тени сомнения, как тогда в юности, вонзил его в тушку пернатого хищника, помогая ему замолкнуть навсегда. Не вытаскивая лезвие, Лесник, отводя рукоятку в сторону, освободил тело филина из ловушки, и оно, соскользнув с острия, тихим глухим ударом встретилось с землёй. — Достал орать. Вот так уже спокойней.… Твою мать, ещё и кровью заляпал, — он повернулся ко мне, с улыбкой демонстрируя пару больших красных следов от капель на лбу и щеке. Воздух снова наполнился неприятным пронзительным криком филина. Это его собрат, взмыв над деревом, начал кружить, то ли прощаясь с товарищем, то ли в беспокойстве не зная, что теперь делать. Совершив несколько витков, он, не замолкая, направился и растворился в непроглядной глубине леса. Вскоре снова стало тихо. Наше настроение после этой краткосрочной победы поднялось, придав новых сил и уверенность в благоприятном для наших жизней исходе. — Смотри, а Белый не уходит, — произнёс я, снова принимая сидячее положение на ставшей уже очень комфортабельной ветке. Вожак стаи спокойно смотрел на нас, не сводя глаз. Главное, теперь абсолютно не ощущался тот возникающий от его взгляда внутренний холод. Сейчас он больше напоминал большую собаку, которая не сдалась, но её решимость была разбавлена тенями сомнений. Белый поднял голову и повернул в сторону леса, навострив уши. — Не могу понять, что он делает? Что он хочет услышать? — в моём вопросе проскочила искра непонимания происходящего. — Наверно, ждёт команду или дальнейших инструкций. — От кого?! — теперь прибавилось и пару капель раздражения. — Разведка, успокойся. Если бы я знал. Помнишь, у меня ещё позавчера появилась мысль, что он не главный. У них свой смотрящий, — Лесник на секунду задумался и продолжил, — значит, надо вынудить его появиться и пристрелить. Патроны у тебя есть, оставим для него. — Тут я не согласен. Армия без генерала вполне может оставаться боеспособной, а вот генерал без армии — никто. — Да, толк есть в твоих словах. Давай не будем гадать, подождём, что эти твари придумают снова. Из леса раздался кроткий громкий непонятный звук, слегка напоминающий отрыжку, и вожак, без малейшего колебания, сразу исчез в кустарнике, подтверждая ещё раз вывод Лесника насчёт смотрящего. — Как думаешь, на кого похоже? — За два года в лесу я не слышал подобных звуков, поэтому может быть кто угодно. Но что-то мне подсказывает, это не человек. Поживём, увидим. Процент содержания адреналина в крови снизился и только сейчас я почувствовал боль в ноге. Мой удар не прошёл безболезненно. Пока ступня примеряла туловище филина, один из выпущенных когтей зацепил сбоку икроножную мышцу, порвав джинсы и неглубоко вонзившись. Неприятное ощущение, когда штаны начинают прилипать к телу, используя в качестве клейкой субстанции твою кровь. — У тебя случайно спирта нет? — спросил я, больше для самоуспокоения, что ничем организму в качестве дезинфекции помочь не могу. Лесник ничего не ответил и медленно достал из внутреннего кармана небольшую плоскую флягу, явно ручной работы, серебряный блеск которой ударил по глазам. Эта была явно раритетная вещь, и я начал крутить её в руках, пытаясь поймать свет от затухающего огня, чтобы детально рассмотреть. По форме фляжка напоминала полотно штыковой лопаты, но только с затупленным остриём, как сегмент круга. Это был низ. Верх же выдерживал строго прямоугольный вид. Судя по всему, она не была обделена хорошим уходом и, несмотря на старость, выглядела, как новая. На лицевой стороне золотым тиснением твёрдой рукой классного гравёра, подчёркивая каждую деталь, был изображен герб Российской империи. Крышка легко открылась и запах спирта, защекотав ноздри, сразу же заставил передернуться. Обработка раны заняла несколько секунд и я, не спеша возвращать флягу назад, снова начал изучать. Чувствовалось, что она часть истории и Лесник, как бы отвечая на мой немой вопрос, начал рассказывать: — Один мой друг косил в психушке от зоны. Я частенько приезжал к нему потрещать о делах разных. Главврач был подкормлен, поэтому всё было на мази. Там в больнице, я увидел молодую красивую девушку, которая всегда сидела, забившись в угол, и постоянно чесалась. Мне рассказали её историю. Две недели назад она была изнасилована несколькими мажорами в одном из павильонов детского садика, куда её затащили. Дело, конечно, замяли. После этого она замкнулась и стала считать себя навсегда испачканной, прекратив даже принимать душ. Психиатр сказал, что очень тяжёлый случай и скорей всего, возвратить её в нормальное состояние уже не удастся. Понимаешь, найти этих уродов для меня ничего не стоило и в один вечер, договорившись с врачом, я посадил её в машину. Она вела себя, словно безвольная кукла. Ей было уже всё равно, что с ней происходит. Я привёз её к павильону, где коротали время эти ублюдки, и остановился за сетчатым забором метрах в тридцати от них. Это стало знаком для моих бойцов. Всё было видно, как на ладони. Они ворвались в садик с металлическими прутами и начали калечить всех подряд с особой жестокостью. Она не хотела видеть это, и мне пришлось сзади крепко держать её голову в своих ладонях, открыв ветровое окно, постоянно приговаривая: «Смотри, девочка, смотри». Избиение было долгим. Все до единого с проломанными коленями и отбитым пахом. Челюсти, носы, то уже мелочь. Когда всё закончилось и слышны были только редкие стоны, я отвёз её обратно в больницу. На следующий день главврач, не без радости, вещал, что сегодня она впервые крепко, долго спала, а проснувшись, улыбнулась и попросилась принять душ. Через неделю её выписали. А спустя некоторое время, когда я в очередной раз приехал к другу в больницу, психиатр подошёл ко мне и, показав пальцем на одного человека, сидящего в холле, сказав, что он ждёт меня уже три часа. Это был её отец — сама интеллигентность и, как оказалось, директор местного краеведческого музея. Он посмотрел на меня глазами, полными слёз. Затем опустил голову и еле слышно начал говорить, что он не в состоянии достойно меня отблагодарить. Я сразу перебил его, попросил успокоиться, объяснив, что мне ничего не надо. Тогда отец, молча, достал эту флягу, протянул мне, и сбивчиво начал рассказывать её историю. Оказывается пару лет назад, он случайно нашёл её в музейном архиве среди ненужного хлама. Она была в ужасном состоянии. В реестре не значилась. Для него, как для специалиста в этой области, сопоставив некоторые исторические данные и факты, не составило труда определить хозяина фляги. Им был Петр Столыпин. Там на торце, есть подарочная подпись от его матери. Реставрируя её, он вложил всю душу и уже не мог расстаться с ней, хотя совесть, по его словам, очень мучила. «Эта фляга принадлежала большому человеку, и я не достоин быть её хозяином, а Вы — да. Пожалуйста, прошу Вас, возьмите», — сказал он мне. Я понимал, что отказываться бессмысленно и вот теперь, она всегда со мной и никогда не пустует. — А с теми подонками, что дальше было? — Понятие не имею, мне без разницы, но зная своих пацанов, думаю, инвалиды на всю жизнь среди них точно остались. Сказать, что эта история произвела на меня сильное впечатление, не сказать ничего, и я задумался о том, насколько права пословица, что клин выбивают только клином. Главное найти крепче и тверже. Даже самый суровый приговор честного суда не смог бы помочь этой девчонке. Наверно, то, что сделал Лесник, было единственным и правильным решением, но я всё равно не удержался и спросил: — С чего ты был уверен, что ей это поможет? — А я не говорил, что был уверен. На самый крайний случай, она видела, что они жестко наказаны и от этого всегда любому станет легче, а насколько, зависит от человека. — Своеобразная терапия…, но даёт результат, а как говорится, главное, счёт на табло. Прошло минут десять после падения сбитого филина. Белый не возвращался, но, как и полагается в такие моменты, затишье невольно напрягало, заставляя предугадывать ближайшие события. — Кстати, рыси ещё не было, — сказал я, вспомнив её лапу с выпущенными когтями, пролетевшую в сантиметрах от моей головы, когда хотел выйти из хижины. — К чему ты ведёшь? Считаешь, она смотрящий? — Возможно, но думал о другом. Кто из этого зверья способен залезть на дерево? Для собак мы не доступны, филины больше не полезут. Медведь? Слишком медленный, сто раз успеем размножить голову. Остаются только рыси…. — И обезьяны. — В смысле? — Расслабься, разведка. Шучу, — редкая улыбка отразилась на лице Лесника, — а насчёт рыси, думаю, сложно ей будет. Они никогда не идут в прямую атаку, только из засады. Менталитет такой. Не любят, когда их видят. Всё стараешься предугадать следующий шаг? — Но надо же, хоть чем-то заняться. Я перекинул одну ногу через ветку и сел, прижавшись спиной к стволу дерева. Мелкий дождик сделал своё дело, не дав пожару разойтись на полную мощь, и редкие капли говорили о его ближайшей кончине. Из-за облаков по очереди начали выглядывать звезды, на фоне которых двигался одинокий огонёк. Лесник также поднял голову, чуть провёл его взглядом, и с нескрываемым интересом спросил: — Вот скажи мне, разведка, это спутник или самолёт? Сколько лет прожил, до сих пор точно не знаю. Этот вопрос, наверно, мучил многих людей, и я был в их количестве. Но врождённая пытливость заставила меня найти исчерпывающий и доказательный ответ на него. В этом мне давно помог бывший одноклассник, которого случайно встретил в городке, когда он приехал навестить родителей. Окончив физфак с красным дипломом, ему сразу предложили работу на одном из «закрытых» заводов ВПК. Мы сидели в том самом парке, где началась эта история, вспоминая школьные годы. И тогда на сером небе также над нами пролетел огонёк. Его пояснение происхождения данного объекта было настолько просто, как и убедительно. Оказывается, если ты видишь эту летящую точку менее 8 секунд, то это спутник. Если более, соответственно, самолёт. Это объяснялось тем, что спутник на самой низкой высоте своей орбиты, способен отражать солнце на данный район Земли только этот период, далее лучи отражения смещаются. И чем выше его орбита, тем короче время наблюдения. Самолёт же отбивает свет главной звезды нашей системы по времени гораздо дольше из-за существенной близости к земле, в отличие от сателлита. — Действительно, всё предельно просто. Благодарю за разъяснение. Одним больным вопросом в моей жизни стало меньше, — это была вторая улыбка Соседа за такое короткое время, что само по себе, уже являлось редкостью. Наступившую тишь прорезал треск автоматных очередей, доносившийся с севера и более чётко, чем в первый раз, что говорило только об одном — подмога с боями пробивается к нам, сокращая расстояние. — Надеюсь, мы узнаем, что там было, — в словах Лесника ноты позитива глубоко спрятались, а их место заняли невесёлые крохи упования. Глава 11