Этот экземпляр уже был знаком. Они однажды пересеклись года четыре назад, когда «центральные», набирая силу, поджимали в большом городе всё под себя. — Да, это лепший кореш Толика. Помнишь, наезд на лодочных гаражах, когда нас откинули. Он тогда там присутствовал. Тоже, такой же гнилой, всё по беспределу. Так понимаю, он тут за командира… был. — Точно, вспомнил. — Автоматы оставьте, а магазины пригодятся. Пора ехать, Лесник ждёт. Башкир негромко свистнул два раза, окликая назад карауливший дуэт в лесопосадке и остальных. — Что-нибудь нашли, Боцман? — Да, судя по всему, двое отпетляли. Один из них раненый, но не тяжело, шёл сам, да и крови немного терял. Второй, похоже, целый. Дальше деревьев не выходили. — Всё понятно, такие же малолетки, как и тот первый, передавленный. Наверно, сидят сейчас где-то и портят воздух от страха. — А у вас что? Кто второй? — Помнишь, по-моему, Зубар его кликали, дружочек Толика «Две пачки». Лежит тепленький, фаршированный осколками. — Да, конечно, помню. Хоть одна польза теперь от него, собаки не будут голодными. Ну, что, по коням? Башкир утвердительно кивнул и увидел, как Лысый направился в сторону старого «Москвича». — Ты куда? — Та думаю, откатить эту рухлядь на обочину, чтоб не мешала на обратной дороге. — А ты оптимист, — раздался голос Боцмана и с так любимым ему чёрным юморком, спросил, — уверен, что она будет? Обратная? Лысый ничего не ответил и подошёл к водительской двери. Когда его кисть начала делать легкий выброс к ручке, в голове бригадира громким ударом колокола пронеслись два слова, затмевая всё остальное, вызванные инстинктом самосохранения — «стой» и «опасно». Они опоздали, и уже не было никакой разницы, насколько. Взрыв прозвучал мощным хлопком, накрыв всех мелкими тупыми осколками боковых стёкол из сталинита, заставив упасть на землю, зажав руками голову. Также внезапно наступила тишина. Первым поднялся Башкир и, на ходу выравниваясь во весь рост, бросился к водительской двери. Друг лежал недалеко, отнесенный ни сколько взрывной волной, сколько попыткой отступить и был ещё жив, но клокочущее дыхание говорило о недолгом пребывании в этом состоянии. — Не молчи! Говори! Говори! — Башкир не мог подавить крик, чувствуя свою вину за его гибель, а в ответ лишь слышал сбивающийся с ритма хрип. Он держал его затылок в своей ладони и до последнего смотрел в широко открытые, как у ребёнка, глаза, которые пытались сказать, но о чём именно, можно было только догадываться. Дыхание остановилось, и голова безвольно упала набок. Башкир аккуратно положил её на землю и поднялся. За спиной уже стояли все в гробовом молчании. Боцман положил ему руку на плечо и тихим убеждающим голосом сказал: — Похоронить надо брата. Уверен, за такую задержку Лесник не скажет и слова. Он сделал бы тоже самое. Лопата у меня в машине. Увидев утверждающий кивок, сделанный больше веками, чем головой, он направился в поле к джипу. Если в теле Башкира и жил страх, то он был связан именно с невозвратной потерей друзей, за которых, по выданным ему регалиям, считал, что несёт полную ответственность. Ни у кого бы, ни нашлось аргумента обвинить его, он это понимал. Но тот факт, что опоздал с предупреждением об опасности, даже не угнетал, а всецело поедал его. Именно в такой момент и родилась мысль бросить всё к чёртовой матери и уехать далеко, где никто его не знает, вспоминая по вечерам с успокоительной печалью напряженную атмосферу своей прошлой жизни, сидя на брёвнышке в тихом собственном дворе. Он понимал, что такая мысль говорит только о том, что возраст, а ему было всего 36 лет, начал забирать силы, не физические, а моральные. От этого становилось ещё тяжелее. С одной стороны Башкир осознавал, что этот случившийся надлом скорей всего погубит его, потому что внутренняя слабость никогда не будет веской причиной ухода из криминального мира, а наоборот, станет приговором. С другой же, не сможет теперь быть таким же твёрдым, что тоже равносильно убийственному вердикту. И в таких раздумьях, с одним и тем же итогом, он стоял, не обращая ни на кого внимания, уставившись в землю. Башкира никогда не видели в таком удручённом состоянии, и только Боцман понял, что в нём произошёл тот самый надрыв, который они все, когда проходит молодость, непроизвольно боятся, тщательно это скрывая. Он подошёл к нему, встал рядом и, также опустив глаза вниз, еле шевеля губами, чтоб никто не слышал, сказал: — Когда всё закончится, поговори с Лесником. А сейчас, пошли, попрощаемся. Неглубокую могилу выкопали быстро, в метрах пяти на обочине, прямо напротив поворота. У Лысого не было никого из родственников: школа-интернат, Афганистан и вот теперь он лежит в окружение тех, кто стали для него семьей. Башкир первым бросил три горстки чернозема и прошептал: — Спи спокойно, Лёха. Не обессудь, если не появимся здесь больше, но мы никогда не забудем тебя, — и, обернувшись к остальным, добавил, — прощайтесь, пацаны, а я пошёл за машиной. Отходя, он слышал глухие хлопки падающей земли с лопаты на остывающее тело, которые отбивались у него внутри ударами молотка, забивающего гвозди в деревянный гроб. Башкир даже не понял, как и где мозг достал эту забытую считалку из фильма «Десять негритят» (который он посмотрел первым, вернувшись с армии), сразу перефразировав её: «Восемь негритят в лес ушли потом, Один подорвался, остались всемером». Этот далеко не детский стишок полностью всплыл в памяти, и он понял, что это последствия, доселе никогда не посещавших его, раздумий. Его даже передёрнуло, когда он досчитал, что стало с третьим негритёнком, которого схватил медведь, и их осталось двое. Боевой дух и настрой, с которым они выезжали из депо, получил мощный удар в пах мыслями о том, что конец может внезапно прийти в любой момент, абсолютно в любой, даже сейчас, в данную секунду. В этом не было ничего предосудительного, так бывает всегда, когда теряешь друга, с которым только что шутливо перекидывался фразами, потому что вместе с ним ты лишаешься немалой части себя, не способной на восстановление. Боль потери частично уйдёт, но воспоминания, стелящиеся легким бризом, теперь всегда будут цепляться за этот шрам, освежая и сдувая с него пыль, оголяя нервы, не давая им очерстветь. Башкир сел за руль и развернувшись на дорогу, поехал назад. Салон снова наполнился притягивающим своим пониманием этой жизни, голосом лидера ДДТ, теперь он пел о венках на дорожных столбах. Одновременно с поля подъехал и Боцман: — Стартуем, братва. Лесник уже заждался. Хирург, садись за мою. Ильдар, давай я поведу, а ты рядом. Обсудим, как они нас пасли. Это тоже вопрос, о котором стоит покумекать. Машины снова продолжили свой путь, такой же уверенной поступью возвращающегося с удачной охоты льва, как и начинали его. С одной лишь разницей, вторая стала на 90 килограмм легче. Боцман спокойно, чуть исподлобья, вглядывался в паутины лобового стекла, центром которых были три пулевых попадания и отрешенным голосом, как будто это имело сейчас для них такое же значение, как алфавит древнегреческого языка или сколько пар иголок у дикобраза, спросил: — Выходит, все эти дни они следили за нами? — Выходит так, — в голосе Башкира начало появляться бряцание металла, он возвращал свою решительность и холод ума, отправляя поглотившие его чувственные эмоции в долгий отпуск, — как мыслишь, когда они будут здесь? — Скорей всего уже выехали. Те двое, что ушли, сто пудов отзвонились, поэтому, думаю, через пару часов будут трупики убирать, а потом наведаются в депо. — Ненавижу оставлять живых, жаль, времени не было найти их. Уверен, гости разделятся. Одна группа отправится на станцию, а вторая рванёт за нами. Дорога здесь, сука, одна. — Ты химиков предупредил? — Сказал им, что если нас не будет двое суток, пусть линяют по домам. Дал немного денег, хотя…, что толку? Им плевать на кого работать, они не при делах. — Короче, Башкир, назад мы не вернёмся. — Не факт. Это уже Лесник будет решать, так что вытягиваем пахана… Образовавшееся молчание продолжалось недолго. Большой палец правой руки Боцмана начал беспокойно стучать по кожаной обмотке руля, явно не в ритм игравшей песни легенды русского рока, на что сразу обратил внимание Ильдар. — Нервничаешь? — Нет, Башкир, вот, о чём кумекаю. Может, тоже разделимся. Мы четверо в лес, а остальные пацаны встретят их авангард «хлебом и солью». Пока мы будем лазать по этой чаще, гости однозначно найдут машины и будут ждать нас около них. Уверен, узнав о смерти Зубара, они настроены решительно, в авторитете был. — Надо подумать.… На месте разберёмся, уже недалеко осталось. Одного не могу понять. Если они пасли всё это время, то прекрасно знали, сколько нас. Зачем надо было вчетвером идти против восьмерых? Смысл? Или рассчитывали на внезапность? Всё равно это глупо. Согласен, Боцман? Что-то не сходится. — Ты сильно заморачиваешься. Мне кажется всё дело в Зубаре. Сливки хотел сорвать, мол, я один порешил всё с ними, пока вы там сидели, зализывали раны и думали, что делать. Мечтал он лаврами быть обвешанный, вот и получит венки, только, правда, не на голове, а на могиле сверху. — Да, наверно, ты прав, скорей всего так и было. Справа начался лес, стоявший непреступной беспроглядной, как смоль, стеной, напоминая чёрную дыру. Он, как и она, тоже мог с легкостью поглотить всё, что к нему приблизилось и непринужденно одним росчерком пера оформить вечную прописку в безмолвии. Даже казалось, что фары освещают только самих себя и ничего в страхе не могут поделать с окружающей зловещей глубокой тьмой. До места прибытия оставалось около полутора километров. — Жутковато здесь ночью. Чувствую себя гитлеровцем в белорусских лесах. Как говорится, чем дальше в лес, тем толще партизаны, — Боцман ухмыльнулся сквозь прищуренный напряженный взгляд. — И это ты говоришь? Всё с непривычки. Когда глаза освоятся, будет легче. — Ты же знаешь, Ильдар, я люблю простор, особенно морской, поэтому так и сказал, — и через секунду добавил, — подскажешь, где останавливаться, ни черта не вижу. Ориентиром служили три одиноко растущих в поле больших кустарника по левую сторону от дороги, которые заметить в этой тьме было очень проблематично. Башкир дал команду сбросить газ до минимума, а сидящему за водителем сзади открыть окно и светить фонариком в некогда богатую урожаем пашню. Тоже самое сделали и в идущей следом машине. На небольших ухабах лучи от фар медленно поднимались и с такой же скоростью опускались, упираясь в землю перед самым капотом. Очередное движение верх потока света выхватило на дороге два расплывчатых силуэта четвероногих больших существ, несущихся в бесшумную атаку прямо на них, заставив Боцмана со всей силы ударить по тормозам и закричать: — Твою мать!!! Это кто?! Глава 10 Выбор тактики Я боялся себе признаться, но казалось, что наше положение только ухудшилось, и времени на обдуманное решение практически не было. Скоро будем окружены этим зверьём со всех сторон и, в этой тьме, шансы выжить ничтожно малы, даже для самого ярого фаната оптимизма, коим давно не являлся. Мы продолжали стоять в зарослях боярышника спиной к спине. Лесник с помощью прибора ночного видения всматривался в лес, а я наблюдал за вожаком, который перестал сверлить взглядом кустарник и, задрав голову, сделав высшей точкой своего тела нос, начал ловить запахи. Пожар с дымовой шашкой сейчас работал на нас, насытив окружающий воздух смесью «ароматов» горелых досок и едкого, вызывающего слёзы смрада. Белый покрутил мордой в разные стороны и, поняв, что обоняние сейчас не будет являться хорошим помощником, прекратил свои попытки поймать след. Он развернулся и направился назад к крыльцу. — Что будем делать, Лесник? — на таком расстояние между нами шёпота вполне хватало быть услышанным. — Ещё не знаю. Белый ушёл? — Да. А что у тебя там? — Пока всё тихо, но думаю, сейчас начнётся движение. Думаю, уходить в лес нельзя, ни под каким видом. У нас не будет ни одного преимущества. — Стоять в этих зарослях тоже не дело. — Каким бы это не казалось бредом, но считаю, надо возвращаться поближе к хижине. По крайней мере, хоть с одной стороны будет защита. Посмотри, может увидишь какое-нибудь подходящее место. Выбор, правда, не велик. Первым, что мне бросилось в глаза, было дерево, ствол которого два дня назад пробовал на прочность волчью голову, и только сейчас заметил, что от того трупа почти ничего не осталось. Он был полностью съеден, лишь несколько обглоданных костей отсвечивали желтыми бликами пожара, а лежащий на боку череп служил не больше, чем идентификатор вида погибшего млекопитающего отряда хищных из подотряда собакообразных. В принципе, дерево было единственным и поэтому самым лучшим вариантом отхода. Оно находилось на приемлемом расстояние от горящего дома и лишь только сильный боковой ветер смог бы дать поживиться языкам пламени его ветками, толщина которых давала возможность спокойно расположиться на них. Я глазами начал прокладывать к нему маршрут, рассчитывая каждое движение. На первый взгляд для меня не было ничего сложного: небольшой разбег, прыжок и без особых усилий уже цепляюсь руками за ближайшее крупное ответвление. Дальше подтягиваюсь, закидываю правую ногу и, разворачивая тело, залезаю на него. Затем принимаю сидячее положение и, ухватившись левой кистью за другую ветку рядом, наклоняюсь вниз с опущенной правой рукой, за которую должен будет схватиться Лесник, и помогаю ему подняться. Вроде всё выглядело просто, а значит надёжно. Единственное, что меня беспокоило в этом плане, не зажаримся ли мы, находясь на таком расстояние от пожара? — Ну что там, разведка? Есть мысли?