— Есть о чём покумекать. Я прав, разведка? — видя мою задумчивость, игриво спросил Лесник. — Да, история явно не с хеппи-эндом. — Поэтому это жизнь, а не кино. Здесь всё без прикрас. — Ты видел её потом, когда освободился? — В этом не было никакого смысла. Я наводил кое-какие справки, еще, будучи на зоне. У неё двое детей и она живет с ним. Моё появление не сделало бы ей жизнь лучше, да и не надо было этого. Моя дорожка уже никак не пересекалась с семейными отношениями. Я не заметил, как пролетело около часа. Раздавшаяся тяжелая поступь наверху в одно мгновенье вернула ощущение близкой смертельной опасности, и снова адреналин стал закачиваться в ускоряющую своё движение кровь. Эти шаги явно не принадлежали волкам. — Кто это? — шёпотом спросил я. — Тяжелая артиллерия, — Лесник пристально вглядывался в потолок, — не предполагал? Да и я не додумался. — Ты хочешь сказать, они привели медведя? — Да, теперь понимаешь, насколько Белый умнее, чем мы думаем. Наливай керосин в свой тазик, готовь ловушку, а я постараюсь удержать шкаф, чтобы не опрокинул. — Лесник, может, я его пристрелю? Думаю, легко попаду через щель. — С Макара на него надо будет выпустить всю оставшуюся обойму, и то не уверен, что поможет. Одной пулей ты его не возьмешь, но задержать получится. Подвал наполнился едким запахом керосина, что только завело косолапого. Сверху по шкафу стали наноситься мощные удары лапой, даже было слышно, как когти впиваются в толстую древесину и вырывают небольшие её куски. С методичностью пневмомолота медведь пытался пробить верхнюю доску, но ударов через десять его остановили. В возникшей тишине чётко было слышен непонятный тихий рычащий говор, как будто ему объясняли, что надо делать и как, а он внимательно слушал. От этого становилось слегка жутковато и рука, уже по привычке, дабы унять тревогу, непроизвольно достала пистолет. Огненная ловушка была готова, оставалось только поджечь и раскидать на полу под ней завязанные на узел куски тряпок, пропитанных горячей смесью жидких углеводородов, уныло лежавших на металлической сетке кровати в ожидании своей участи быть спаленными, словно отряд приговоренных кукольных ведьм. Матрас я положил на пол посреди подвала и облил оставшимся керосином по инерции, не зная, как он горит, но думая, хуже не будет. Медведь явно прислушался к тому, что ему нашептали по поводу новой тактики и лапа бурого, в отличие от волчьей, стала с трудом протискиваться в щель. Опрокинуть баррикаду для него не было большой проблемой, главное цепко захватить когтями верхний угол. Когда это получилось и шкаф начал медленно накланяться, Лесник упёрся всем телом на стенку, а я подошел со стороны увеличивающегося просвета и, в секунду определив положение тела, нажал на курок. Патроны просохли, и выстрел в подвале прозвучал, как раскат грома. — Разведка! Твою мать, предупреждать надо. Так и до контузии не далеко, — в возмущённом голосе напарника были слышны нотки веселья, как у человека, которому после долгого простоя резко пришлось заняться трудным, но любимым делом. Пуля достигла цели и медведь, не понимающий, что произошло, вытащил лапу назад. Только через пару секунд он ощутил неприятное наличие чужеродного маленького тела внутри себя и это обстоятельство разъярило. Стены хижины готовы были рухнуть от его яростного рёва, вызванного не болью, а гневом, в его жизни ещё никогда и никто не посмел пойти против него, тем более попытаться остановить. — Лесник! Ставь лестницу в бункере, а я их встречу. Клиент готов. Они злые, как цепные псы, то, что надо. — Давно никто не давал мне команды, — он дружески хлопнул меня по плечу и, стараясь не хромать, исчез в коридоре. Я методично начал подпаливать тряпки и раскидывать их на пол под ловушкой, бросая взгляд наверх. Стоило только затихнуть медвежьему крику, как в щель с ожесточением просунулись уже две лапы с обнажёнными когтями, которые начали ощупывать деревянный угол для более надёжного захвата. Ещё чуть-чуть и он опрокинет шкаф. Мне тоже осталось совсем немного — подпалить завязанную на три узла простыню, которая уже лежала перед входом в коридор и занять позицию у двери в бункер в ожидании появление этих зверей, что было сделано незамедлительно. Матрас решил не подпаливать, считая, что это непроизвольно сделают пылающие волки в дымовой завесе от брошенной шашки. Будет ещё один сюрприз. В приглушённом свете лампочки, которая на удивление осталась целой после зажатой стенами звуковой волны выстрела, маленькие огоньки горящих тряпочек на полу выглядели так, словно место тайных ритуалов непонятных сект. Есть в этом что-то завораживающее, но мой сегодняшний обряд под названием «Сгорите, твари» до начала которого оставались считанные минуты, вряд ли был бы столь притягательным, разве что, только смотреть со стороны, не принимая в нём никакого участия. Я повернулся заглянуть в бункер, узнать всё ли получается, как раздался грохот падающего набок шкафа. Медведь сделал своё дело и отступил, освобождая путь серой пехоте. Первым спрыгнул молодой волк, которого я сразу узнал по оставшемуся огрызку когтя от удара молотком. Рвение в бой и его желание стать сегодня лучшим из лучших выпирало наружу. Быстро обведя взглядом окружающую незнакомую обстановку он остановил глаза на темном проеме коридора, вход которого освещала горящая на полу простыня. Звериный инстинкт внутри его кричал во весь голос о приближающейся смертельной опасности, но ощущение близости обидчика и молодая самоуверенность откинула в сторону восставшее чувство самосохранения. Он подошел к огню, и только в этот момент маленькая капля сомнения залезла в мысли, заставив задуматься о правильности выбранного решения идти напролом через пламя. Эта же капля испарилась в тоже мгновение, когда сзади спрыгнул следующий волк. Нет, сегодня он лидер, он герой, и слава победы будет полностью принадлежать только ему. Никаких компаньонов! Прыжок, несмотря на то, что был с места, оказался весьма высоким и язычки костра лишь вскользь облизали его живот, не причинив никакого дискомфорта. Наши глаза встретились ещё до приземления. Если быть честным, то его бросок через огонь выглядел потрясающе красиво. Густая молодая шерсть, ещё не потерявшая глубину окраса, стоящие твёрдо прямые уши, демонстрирующие уверенность и полный контроль, оскал с белым частоколом идеально здоровых зубов заканчивающийся острыми башнями клыков, разбавленный красным цветом дёсен и языка — всё это достойно было остаться на холсте какого-нибудь знаменитого художника-анималиста, вроде Роберта Бейтмана. Отдельного внимания заслуживали его глаза. Зрачки чёрными сфокусированными точками напоминали холодные, ёще не разогретые выстрелом, стволы двух танков, смотрящих на тебя со спокойствием палача, занёсшего топор над головой, которые, захватив цель, уже не потеряют её благодаря системе стабилизации, как бы ни менялось положение башни. А болотный цвет радужной оболочки придавал им живой окрас поля битвы и чёткое понимание поставленной боевой задачи. Не знаю, что он видел в моих глазах, но это никак не отразилось на его действиях. Для него я был приговоренным умереть в самых страшных муках. Он приземлился на передние лапы, которые мягко отработали, словно гидравлические амортизаторы и только теперь его взгляд оторвался от меня. Молодой волк медленно переводил его с одного горящего куска тряпки на другой, задаваясь лишь одним вопросом, неужели этот глупый двуногий сможет меня остановить этим, после того, как я перепрыгнул огонь? Глаза снова взмыли и взяли меня в прицел. Через секунду он готов был начать атаку, но только теперь его внимание обратилось на мою руку, от пальцев которой уходил верх натянутый провод. Голова серого медленно начала сопровождать его, задираясь всё выше, и остановилась в высоко поднятом положении, словно он готов был завыть на луну. Только вместо вечного спутника над ним висела деревянная полка. Лучшего момента захлопнуть огненную ловушку уже бы не было. Я слышал, как в подвал спрыгнуло ещё два волка. Резко дёрнул провод и освободил ближний ко мне край доски от поддерживающей проволоки, найдя работу притяжению матушки Земли. Волк непонимающе смотрел, словно завороженный, даже не пытаясь отскочить в сторону. Он ожидал падение этой конструкции на себя, но никак не рассчитывал принять керосиновый душ. Когда первые капли попали на его морду, она мгновенно скорчилась от неприятного запаха, а через мгновение надела маску панического трепета. Сквозь вспыхнувшие на метр языки пламени я увидел в его глазах одновременно то, что он никогда не чувствовал. Это был нескрываемый ужас и понимание неизбежного конца. Волк, как будто сдавшись на волю судьбы, стоял на месте и горел, словно чучело, которое подожгли ради забавы непоседливые дети. Боль ещё не затмила разум, и он в последний раз снова достал свои мечты о главенстве в стаи, желанной волчице, уважение и страхе перед ним обитателей леса.… А огонь продолжал хладнокровно поедать эти грёзы своими ненасытными языками. Мне даже показалось, что вижу, как испаряются его слёзы. Наконец-то мозг молодого волка отключился, отдав тело полностью во власть нервных окончаний. Он в припадке болевого шока, резко развернувшись на месте, рванул через костёр назад в подвал, неся с собой панику и омерзительный запах горящей шерсти. Следом за ним полетела приготовленная дымовая шашка, сыгравшая мощную коду моего представления. Я плотно закрыл дверь в бункер, посмотрел на Лесника, который стоял рядом с выставленной лестницей, держась за неё одной рукой, и не мог удержать удовлетворенную улыбку. — Я так понимаю, разведка, всё прошло хорошо? — Даже лучше, — то, что я был довольным самим собой, не сказать ничего. — Да, всё-таки не любишь ты животных. Давай линять уже отсюда, надоело мне это всё и этот лес. Несмотря на то, что дверь прилегала плотно, небольшие клубы дыма понемногу проникали в бункер, словно кто-то с той стороны выдыхал в щель очередную затяжку сигареты. Мирно стелясь по затхлому воздуху, они не вписывались в сопровождаемый их аккомпанемент из доносящихся за дверью звуков. Сначала это был хаотичный лай плавно переходящий в истошный вой с трагическими нотами стона. Как же мне хотелось посмотреть происходящее в подвале! Моё воображение рисовало картину, на которой любой цензор поставил бы печать «не для слабонервных людей». Я видел, как задыхаясь в дыму, дикие псы, в панике толкаясь, поджигали друг друга, подпрыгивая на месте в бессмысленных попытках выскочить наверх, как начал пылать лежащий на боку шкаф и в воздух взлетели, наполнив весь подвал, горящие перья матраса. Как навсегда закрылись глаза молодого волка и в этом хаосе уже никто не видел его, наступая лапами на прильнувшую к бетонному полу некогда гордую морду. — Что задумался, боец? — Представляю это мучительное зрелище. — Женский этап — вот мучительное зрелище, а это так, шашлык из собак. Давай, двигайся! Я поднялся на лестницу и толкнул люк руками. С тем же успехом, мог проделать это со стеной — он не пошевелился. Это не стало сюрпризом, за столько лет слой земли и ржавчина сделали своё дело, поэтому специально для такого случая мною была отложена небольшая кувалда из ящика с инструментами, которую сразу же подал Лесник. Каждый удар растряхивал понемногу спрессованную наверху землю и люк уже начал шевелиться, слегка отрываясь от насиженного места. На шестом ударе он подпрыгнул и впустил небольшую дозу воздуха снаружи. Кувалда хороший инструмент и убийственное оружие, но в дальнейшей транспортировке была бы лишней неудобной ношей, поэтому пришлось её откинуть. Я упёрся руками, и теперь люк с тихим скрежетом начал медленно подниматься навстречу темени лесной ночи, постоянно требуя ещё больших физических усилий. С этим недостатка не было, и вскоре я увидел приветливый свет звёзд на небе. Пистолет, уже в который раз привычно оказался в моей руке, и аккуратно осматриваясь вокруг, начал свой выход наверх. Присев на одно колено, я с огромным удовольствием вдохнул глоток свежего воздуха, и тихо сказал, хотя в шуме происходящего за домом в этом не было большой потребности: — Чисто. Из щелей хижины поднимался голубоватый дым, а на другой стороне слышался лай. Оставшиеся наверху волки отчаянно пытались войти в дом на помощь к своим сородичам, попавшим в ловушку, но страх перед огненным смогом, который уже полностью охватил всё внутри, останавливал их, принуждая в нервах, стоя на месте, стучать по земле передними лапами. Предсмертные стоны боли из подвала становились реже и тише, а лай товарищей начал перерастать в резкий вой. Они точно знали, четверых самых смелых сегодня уже не досчитаются. Тогда я не знал, что для медведя эта ночь тоже оказалась последней. Ранение от моего выстрела было летальным. Пуля попала ему в шею, перебив основные кровяные сосуды и после того, как опрокинул шкаф и освободил проём, он ушёл недалеко в лес, истекая кровью. Смерть, прогулявшись по подвалу, на обратно пути навестила его, игриво потрепав за уши, и осталась переночевать в лесу. Языки пламени начали просачиваться наружу, со старательным удовольствием поедая старые, слегка влажные после долгих дождливых дней, брёвна хижины и предательски расширяя площадь освещения территории вокруг. Сосед поднялся наверх с надетым на голове прибором ночного видения и достал сигнальную ракетницу. — Дам маяк пацанам. Помощь нам не помешает. Мягкий хлопок, и красный огненный шар взмыл высоко в небо, привлекая к себе внимание волков, которые сразу перестали выть, уставившись на невиданный доселе объект. И лишь Белый понял причинно-следственную связь его появления. Как только мы скрылись в искусственном частоколе из боярышника, он единственный вышел за дом и сразу обнаружил закрытый мною люк перед отходом. Затаившись в темноте, сквозь ветки кустов я отлично наблюдал его в дергающихся тенях набирающего свою силу пожара. Он обнюхал землю, затем поднял морду и пристально посмотрел в нашу сторону. Всё-таки взгляд волка это нечто особенное — ты можешь его не видеть, но поневоле чувствуешь этот пронизывающий насквозь холод, который сковывает бег крови по венам и при этом одновременно заставляет сердце биться так, что чётко слышишь его ритмичный учащенный стук в голове. Стоило нам стать недосягаемыми для света от пожара, как я осознал, что дальнейшее продвижение в глубину леса будет, как минимум, очень затруднительно. Тьма, ставшая глухой стеной, безжалостно ослепляла своей беспроглядной пустотой, в которой со всех сторон, словно щупальца огромных пауков, тебя пытались схватить колючие ветки деревьев. От фонарика-динамо в этой обстановке толку было бы не больше, чем от парика для ёжика. Даже наоборот, его жужжание с малополезным прерывистым ближним светом выдавало бы нас на всеобщее обозрение для ставшей очень недружелюбной стаи волков, у которой и в мыслях не было пожелать спокойной ночи. План выхода из леса надо было менять на месте. Ночная чаща способна дезориентировать любого и обязательно это сделает, несмотря на его подготовку. Продвижение было возможно лишь при одном условии, если тебя не преследуют. А когда на хвосте скоро будут сидеть с десяток клыкастых челюстей, знающих вслепую каждую тропу, то выход только один — снова занимать оборону и всеми силами выдержать её до появления первых лучей солнца, лишь тогда можно думать о путях отступления. Эволюция, подарив человеку мозги, лишила его дружбы с темнотой, компенсировав это знанием по добыче огня. Глава 9 Засада Башкир не мог уснуть, как не пытался хоть на часок посетить владения Морфея. Днём было проверено, почищено и смазано всё оружие. Машины в ангаре депо, словно боевые кони породы английских шайров, готовы были в любой момент рвануть в бой. Моральный дух всей компании также был на высоте, но чутьё, редко подводившее его, подскребывало чувством тревоги. Он подошёл к окну и, встав за спиной наблюдающего, уставился в сторону леса, спрятанного за шторами ночи. — Иди, вздремни, я подежурю. Сегодня нам…, — предложение Башкира оборвал стремительно взмывающий ввысь далеко в небе шар искусственного красного цвета, который при наборе высоты становился всё медленнее, а затем, израсходовав приложенную к нему энергию, остановился и медленно угасая начал своё падение. От неожиданности он замолчал и, лишь только тусклый свет звёзд снова стал одиноким на небосклоне, громко хлопнул в ладони. — Рота, подъём! — резкий окрик заставил всех мгновенно открыть глаза, и Башкир, окинув взглядом зашевелившиеся силуэты, тихо добавил. — Это Лесник. На сборы пять минут. Боцман и Лысый, давайте в ангар, укладывайте поддоны на рельсы, будем выезжать. — Есть, мой фюрер! — в глазах Боцмана блеснула юношеское хулиганское озорство, от которого с годами он так и не сумел избавиться. — Последний раз я так отвечал своему директору школы, когда он говорил привести родителей в школу. Дружный смех никоим образом не повлиял на заданный темп приготовлений к вояжу и через триста секунд из ангара медленно, вальяжно перекачиваясь из стороны в сторону, тихо урча, начали своё движение два чёрных больших джипа. Ближний свет фар ложился на просёлочную дорогу, выхватывая из темноты деревья и небольшие заросли на обочине. В салоне ведущей машины, не напрягая слух, звучал слегка хрипловатый баритон Юрия Шевчука, ведавший о том, как «уходят в последнюю осень поэты и их не вернуть — заколочены ставни». Постоянные ухабы не давали возможность поднимать стрелку на тахометре, озадачивая коробку передач, и поэтому машины держали непривычную для себя крейсерскую скорость около 30 километров в час. Справа, с такой же скоростью, только в обратную сторону за ветровым окном убегали последние дома города, некоторые их которых уже давно были заброшены. Дорога за эти пару лет была изучена хорошо и не изменила рельеф, редко принимая на свои колеи одиноких, и поэтому всегда подозрительных, представителей советского автопрома, обладателями которых были некоторые местные жители. Впереди был небольшой поворот направо, видимость которого закрывали заросли дикорастущего кустарника, вот после него можно было прибавить газу — на этом участке дорога до леса была приемлемой. Башкир мягко начал выполнять небольшое круговое движение рулём, готовым через секунду включить повышенную передачу и придавить педаль, как в лучах света фар он увидел стоящий прямо перед ним поперёк дороги со съеденными ржавчиной крыльями «Москвич 412». За последние дни чувство приближающейся опасности было обострено настолько, что в его голове даже не мелькнула мысль ударить по тормозам и остановиться. — Пригнулись! — резкий крик Башкира не требовал возражений. Он вывернул руль дальше вправо и заставил акселератор увеличить количество поступающего топлива в цилиндры двигателя внутреннего сгорания. Двухтонный джип, съехав с дороги, направился прямо на высокие кустарники, заставляя их прогибаться под массивным «кенгурятником» давящий мощью табуна из 170-и лошадей, выведенных в Японии. Изначально это показалось безрассудным действием, но короткая автоматная очередь по лобовому стеклу, сделанная в упор, подтвердила правильность маневра. И в тот же момент раздался удар по капоту. Башкир приподнял голову и увидел, как, оставив вмятину на нём, сползал вниз под бампер стрелок. Он не слышал хруст его костей, но чувствовал, как переднее левое колесо машины, словно мощная мясорубка, без особых усилий, лишь слегка оторвавшись от земли, перемололо тело, оставив заднему на слёзы только раздавленное месиво, которое оно уже не заметило, сравнивая лишившуюся рёбер жёсткости, мягкую мёртвую плоть с землёй. За рулём второй машины находился Боцман, который мгновенно среагировал на изворот впереди идущей и также вывернул руль, только в обратную сторону, выехав на поле. Большое количество сорняка не давало возможности джипу завязнуть во влажной земле, и он устремился прямо в бывшую ниву, успешно скрываясь в ночной тьме от прицелов автоматов. Следующий град пуль, ударивший сбоку и сзади, недвусмысленно намекал Башкиру снова пригнуться. Но даже в этом положении он сумел вырулить назад на дорогу и только, когда почувствовал её, выровнял машину, в секунды увеличивая расстояние от места засады. Выстрелы нападавших уже больше напоминали салют холостыми патронами почетного эскорта на военных похоронах. Никакого урона, только свист покрытых медной оболочкой изделий из мягкой стали, говорил об отличие с данным ритуалом. Башкир поднял голову и, вывернув машину на обочину, резко остановился. Пусть была и не самая высокая степень бронирования кузова, но своё дело она выполнила, как минимум, на «хорошо». Ни одной царапины на телах, ни одной капли крови, лишь только яростное желание нанести «ответку». Четыре двери одновременно открылись и такое же количество силуэтов, пригнувшись, разбежались от машины по разные стороны, приняв лежачее положение на земле в ожидании команды. Тут же Башкир услышал, как заглушился звук двигателя второй машины в поле и, поняв, что с остальными тоже всё в порядке, решил вспомнить некоторые навыки из воинской службы. Ещё там, в армии, он снискал уважение офицеров и сослуживцев, метая осколочную гранату на 70 метров и при этом всегда умудряясь попасть в заданный квадрат (несколько лет занятий боксом не были даром). И хоть с тех пор прошло немало времени, память, особенно в такой обстановке, всецело восстановило каждое сокращение мышц, каждое движение, каждый рывок. Находившимся в засаде не было никакого резона тратить патроны, выпуская их бессмысленно в тёмную бездну осенней ночи и судя, по всему, они заняли оборонительную позицию, отдав свой ход противнику. Башкир вышел на дорогу и несколько секунд вглядывался в сторону поворота, где их ожидали, просчитывая своим мозгом координаты и силу броска. Небольшой разбег, замах, скрестный шаг и предмет, названный в честь безобидного фрукта, но несущий смертельную опасность, взмыл в воздух. Он сразу залёг в небольшую канаву на обочине и пока происходил этот непродолжительный полёт, правая рука достала, зажав крепко пальцами вторую гранату. Глухой раскат с поднявшимся белым облаком дыма показало, что расчёт был идеально точным и это сразу подтвердили разрезавшие темноту крики боли от полученных ранений. Второй бросок не требовал корректировок, и после повторного взрыва наступила тишина. — Добьём этих гадов, — отправив короткую очередь для поддержки отсутствия желания поднимать голову у оставшихся в живых, Башкир короткими перебежками, выплёвывая из ствола две-три пули, по обочине бросился в сторону засады, приглашая остальных совершить этот короткий осенний биатлон по пересеченной местности. Боцман прекрасно понял его план и, зная, что гранат больше нет, поднял свою группу и также решительно рванулся к противнику, не забывая посылать впереди себя несколько маленьких с заостренными наконечниками изделий военно-промышленного комплекса. Не надо было быть сильным тактиком, чтобы знать — после артподготовки, только наступление, ибо в ней пропадает весь смысл. Перекрестный огонь, ставшим популярным в Первую мировую войну не утратил своей практичности, отбивая у врага волю к ответным атакующим действиям. Со стороны засады не было не единого выстрела, что в глубине души напрягало Башкира. Это могло быть только по двум причинам. Первая, и самая маловероятная, все погибли после взрывов гранат, а вторая, оставшиеся невредимыми или с небольшими ранениями, отступили. Он всегда считал, что в таких ситуациях оставлять в живых, это создать себе проблему на будущее. Башкир обошёл машину, перекрывшую им дорогу, кузов которой с одной стороны был побит шрапнелью, но стекла, на удивление, остались целыми, до максимума обострив слух и зрение, которым могли бы позавидовать многие. Ещё не исчезнувшее в генах звериное чутьё подсказывало, что здесь никого нет. Он снял с пояса полицейский фонарик и включил его, то же самое сделали и другие — посещение ночного леса без источников света не было бы хорошей идеей. — Боцман и Белый, прочесать лесополосу за кустарником и оставайтесь там, на стрёме, пока не позову, к домам не приближаться. А мы здесь всё облюбуем. — За что уважаю тебя, так это за чёткость команд. Выполняем, — и, кинув взгляд на небольшую воронку, Боцман не удержался от улыбки и с наигранным упрёком, нравоучительным тоном, добавил, — а я говорил, больше гранат надо было брать. Что теперь волкам в логово кидать будем? Фонариками забросаем? Башкир не успел подобрать на эту реплику жесткое колкое слово, как Боцман, вытянувшись по стойке смирно, опередил его вопросом по делу: — Разрешите выполнять? — и, увидев испепеляющий взгляд бригадира, сам себе ответил. — Так точно! Есть! Лучи фонариков забегали в разные стороны. Башкир сразу направился к колее проложенной им среди кустарника, в поисках стрелка, прокатившегося на капоте. Это не заняло много времени. Выражаясь медицинским языком, у него была тупая травма грудной клетки несовместимая с жизнью, а если сказать проще, он попал под пресс. Навскидку ему было лет двадцать или чуть больше, хотя застывшее и перекошенное от боли лицо, стремительно прибавляло возраст. У кого-то эта картина вызвала бы рвотный рефлекс, но для Башкира в ней не было ничего сверхотвратительного. Он присел над трупом и начал проверять карманы короткой кожаной куртки ради праздного интереса. Его мало волновало личность погибшего, но вдруг попадётся что-то заслуживающего внимания. Как, и ожидал, ничего интересного: дешёвый мобильный телефон, ключи, пачка сигарет с вложенной внутри зажигалкой, мелкие купюры. Это был представитель из той низшей категории уголовной братии, которой с лихвой хватало для счастья иметь возможность пострелять с автомата и потом, считая себя уже великим гангстером, рассказывать с решительным угрюмым лицом молодым девочкам о криминальных разборках. На завтра такоё мясо забывают, и никого уже не будет волновать, где он похоронен. — Башкир, тут ещё один жмурик. Иди, посмотри. Мне кажется, я его где-то видел. Не могу вспомнить.