– Атака не подготовлена. Направление неизвестно. Ближайшей задачи не поставлено. Взаимодействие не отработано. Полки дивизии имеют приказ на удержание позиций, а не на атаку и преследование противника, – холодно и ровно, словно на занятии в Николаевской академии Генштаба, отчеканила Ирина Ивановна. – Вот это и есть измена, что «не поставлено» и «не отработано»! – не сдавался Штокштейн. – Мы бы их погнали!.. – Ровно до их пулемётов. И положили бы там всю дивизию. Над полем боя взлетели одна за другой две белые ракеты. А над отходящими цепями добровольцев так же внезапно поднялся белый флаг. – Это что ещё такое? – у Штокштейна была уже явно готова очередная тирада, но тема сменилась. – Предложение перемирия, что ж ещё. Вынести раненых, оказать им помощь. Такое повсеместно практиковалось с японцами. – Что за изменнические разговоры? – вновь вскинулся Штокштейн. – Хотят контры золотопогонные своих раненых выручать – пусть подходят с поднятыми руками, бросают оружие и сдаются в плен! – Там и наши раненые, – напомнила Ирина Ивановна. – Если б мы атаковали и пошли до конца, то уже помогали бы нашим! Это по вашей вине, начштаба Шульц, всё и случилось! – А ну, хватит! – зарычал Жадов. – Ротный, помашите этим… кадетам. Пусть не стреляют, мы тоже не будем, раненых надо вынести. Раненных по твоей милости, Шток! Приказа на наступление я не давал! А ты людей грудью на пули повёл! – Я сам грудью на пули пошёл! – зашёлся Штокштейн. – Пока вы тут в блиндаже отсиживались! Однако в ответ на размахивание белой тряпицей стрельба со стороны добровольцев и впрямь прекратилась. – Встали, – Жадов выпрямился во весь рост. – Тащ начдив!.. – Не «тащ начдив», а за мной! Наших будем собирать!.. Добровольцы и красные бойцы сошлись посреди смертного поля. Винтовки закинуты за спины, в ход пошли носилки. Совсем юный офицерик с красно-чёрными погонами, где красовалась единственная звёздочка, чуть поколебавшись, протянул пакет бинтов немолодому уже красноармейцу, пытавшемуся помочь товарищу с простреленной ногой; чуть левее двое бойцов Жадова, молча и словно бы стесняясь, помогли женщине в косынке с красным крестом положить раненого добровольца на носилки. И так же молча разошлись. …До самого вечера атак на позиции 15-й стрелковой не последовало. Гремело и справа, и слева, и казалось, всё будет хорошо. Отправленный батальон так и остался у Нечипоренко, хотя наступление белых стихло и там. – Кажись, выстояли, – зевнул Жадов. В блиндаже горела одна-единственная свеча, скупо освещая старую, имперскую ещё топографическую карту. – Выстояли, – кивнула Ирина Ивановна. – Так это, значит, и был главный удар? Товарищ Шульц молчала, красными и синими карандашами чертя на карте какие-то значки и измеряя расстояния курвиметром. – Нет, товарищ начдив. Не главный. Главного вообще, похоже, не было. Или же поисточились беляки, потери свои им восполнить уже некем, офицеры, какие хотели и могли, давно уже у них, а остальные – либо у нас, либо, как и большинство обывателей, просто ждут, чья возьмёт. – Мудрено говоришь, товарищ начштаба… – Жадов очень устал. И сейчас ему очень хотелось поверить, что самое страшное позади, что наступление врага отбито и можно будет «сидеть в окопах», и это, право же, куда лучше, чем подниматься в атаку, ожидая, что тебя вот-вот срежет пулемётная очередь в живот. – То главный удар, то не главный… то заслон, то не заслон… А вообще выпить бы сейчас наливочки стопочку да пельменями настоящими закусить, в Питере, помню, было одно заведение, ходил всегда… Ирина Ивановна рассеянно кивнула, продолжая чертить и вымерять. – Погоди, Миша, о пельменях мечтать. Мы с Нечипоренко удержались, а что у других соседей?.. – Отправь вестового… Где Яша, где наш комиссар? Пусть идёт политработу проводить. Что, дескать, героически отразили натиск противника, скоро и назад погоним… Ирина Ивановна только качала головой. И вдруг хлопнула себя по лбу: – Ах я, дура набитая!.. Жадов аж подскочил: – Что такое?.. – То-то я голову ломала, где Улагай с Келлером, где конница белых?.. Ни у нас, ни у Нечипоренко не появилась, как и дроздовцы с марковцами и корнилов- цами. – И что же? – Значит, всё ещё хитрее. Обходят они нас, Миша. Не стали прорываться самой короткой дорогой, не стали соседей наших опрокидывать, чтобы нам в тыл зайти. Обошли небось левый наш фланг, через Дон переправились всей массой и пошли прямиком к Вёшенской. Объединятся с мятежниками, да и ударят прямиком на Харьков, на Тамбов, на Воронеж… а захотят – и к Царицыну пойдут, и к Астрахани, яицких казаков поднимать. Для того-то и висели на нас на всех!.. – И что теперь? – сон с Жадова как рукой сняло. – Пошли нарочных. Пусть соседи будут готовы к отходу. – К отходу?! – Предлагаешь героически погибнуть в окружении, Миша? – Так тогда беляки ни до Харькова не дойдут, ни до Тамбова! Мы их тут на себя притянем! – Эх, Миша, Миша! Да не станет из белых никто на тебя окружённого в штыки ходить. Оставят заслоны, и вся недолга. И будем барахтаться. – Всё равно, – упрямо набычился Жадов. – Всё время бегать – до самого Питера добежим, а толку?.. Нет, сражаться надо здесь и сейчас. Никаких отступлений, товарищ начштаба! – Есть, никаких отступлений, товарищ начдив, – мрачно сказала Ирина Ивановна. – Разрешите тогда начать готовиться к занятию круговой обороны? – Разрешаю. И предупреди всех соседей. И Яшка, где Яшка, я ж его вызывал?! – Изъявили намерение, но так и не отдали приказа, – фыркнула Ирина Ивановна. – Отдаю! Вызывай его сюда, где он вообще шарится?! …Глухой ночью до штаба 15-й стрелковой дивизии добрался смертельно уставший всадник, раненый, с рукой на перевязи. – Эй, вставайте, кто ещё остался… – пробормотала Ирина Ивановна. – Ты о чём, товарищ начштаба? – Жадов оторвал сонную голову от подушки. Ирина Ивановна, похоже, так и сидела у стола в штабном блиндаже. – Книга одна. Неважно. Вставай, товарищ начдив. Сейчас узнаем, права я была или нет… Она оказалась права. Собрав все конные полки, Добровольческая армия форсировала Дон вдали от линии фронта, кавалерия сплошным потоком устремилась на северо-запад. – Штаб фронта приказывает нам немедленно отходить. – Дай сюда! Жадов почти вырвал бумагу, отмеченную понизу кровью гонца. – Что?.. «Согласны с вашим предложением… приказываем немедленно начать отвод дивизии на рубеж… сохраняя материальную часть и продовольственные припасы…» Какое ещё «наше предложение»?! – Наше предложение – отвести войска в случае угрозы окружения. Я его отправила заранее. На всякий случай. Потому что знала, Миша: ты-то решишь стоять насмерть и не отступать ни на шаг. – Ах ты ж!.. – Ну, можешь меня изругать, даже матом. – Ирина Ивановна пожала плечами. – Вот только бойцы наши едва ли захотят тут ложиться все, в безвестных степях. Командование фронта знает, что делает, и подкрепления идут. Нельзя белякам дать по частям разбить сперва нас, а потом и эти свежие дивизии. Жадов тяжело вздохнул. – Тогда будем отходить. Но только вот что, товарищ Шульц… ещё раз такое устрошь – сразу просись в тот же штаб фронта. Я тут командую, а не ты! – А я тут для того, чтобы ты, дорогой начдив, не угробил бы разом всю свою дивизию! – не поддалась товарищ Шульц. – Ни военспецов у тебя, Миша, ни военного образования; сердце горячее, руки чистые, совесть больная – всё верно; только, чтобы полками командовать, ещё кое-что нужно. Почему беляки теснят нас?.. Вот то-то же. А где в частях военспецы толковые… – Ладно! – зло прервал её Жадов. – Пошли, отдадим все приказы. Опять людям ночь не спать… Спать и в самом деле не пришлось. Однако не только из-за отступления: добровольцы, словно что-то учуяв, принялись кидаться осветительными ракетами, вновь загремела артиллерия – верно, били по пристрелянным за день ориентирам. – Не дадут так просто оторваться… – Заслон надо оставить, – озабоченно сказал Яша Апфельберг, как всегда, вывернувшийся словно из ниоткуда. – Если всё обойдётся, так уйдут тихо.