– Верно, бывший царь, товарищ Дзержинский. Бывший царь приехал к нашим дивизиям и предложил им сложить оружие под его честное слово. Многие поверили. Сопротивление прекратилось. Белые высвободили крупные силы, которые сейчас срочно перебрасываются на север. Долгое молчание. Тяжёлая тишина. Скрипит старый паркет. – Я приказал отводить все боеспособные наши части к Москве. Пусть беляки забирают пустое пространство, оно только заставит их распылить свои войска. Ударная группа готова, мы перейдём в наступление, как только авангарды противника упрутся в нашу оборону. Пусть у них наступит… – Галавакружэниэ от успэхов. – Совершенно точно, Иосиф Виссиарионович. Головокружение от успехов. Они думают, что со взятием Москвы у нас всё развалится, – глубочайшее заблуждение! У нас – вся Россия, до Тихого океана, а у них?.. – Не так и мало, учитывая донской и кубанский хлеб, донецкий уголь и прочее. – Верно, товарищ Рыков. Но, товарищи! На заседании 29 июня, насколько я помню, товарищ Сталин предложил весьма элегантный и дерзкий план. Я, с военными заботами, признаться, не в курсе, как сейчас обстоят дела?.. – Нэмцы так и нэ двинулись за Днэпр, таварыщ Троцкий. Гэтманцы попытались, но были разбиты бэлыми. – Но почему же Вильгельм медлит? Момент такой выгодный! – Очэвыдно, дэмарши вэликобританского и французского правитэльств возымэли дэйствие, товарищ Троцкий. Гэрманцы испугались. – Допустим, а что же сами англичане?.. – Война у них не пользуется поддержкой в парламенте, насколько можно судить по лондонским газетам. Они не хотят ни всерьёз помогать нам, ни, слава богу – простите, случайно вырвалось, привычка, – белым. – Так что же, товарищ Рыков, они так и будут наблюдать? – Боюсь, Лев Давидович, что главная цель держав l’Entente cordiale – не допустить захвата германцами обширных территорий на Украине. Прибалтийские губернии они, похоже, уже считают окончательно перешедшими к Германии, а вот за Украину готовы бороться. При этом вмешиваться в наш «конфликт» с бывшим царём не намерены. Ждут. – Ждут… понятно, чего ждут. Ждут, когда и мы, и царь окончательно ослабнем и будем вынуждены принять какой-нибудь их арбитраж… – Вы угадали, Лев Давидович. Я только что получил послание от фганцузской миссии, что великие дегжавы пгедлагают нам вступить в пегеговогы с «пгавительственными силами Юга Госсии». – Как интересно, Владимир Ильич… – Да! Да! Агхиинтегесно! А знаете, для чего? – Чтобы противостоять Германии и вытеснить её с Украины, не иначе. – Именно! Именно! Чтобы мы напали бы на немцев! Начали евгопейскую войну! – Едва ли мы к ней готовы, Владимир Ильич. – Да-да, Алексей Иванович, никто и не говогит, что мы к ней готовы, товагищ Гыков! Мы должны вступить в таковую войну – если она случится – как можно позже, с одной-единственной целью – совегшить миговую геволюцию! – Тут, Владимир Ильич, дорогой, у нас никаких разногласий. Но пока мировой революции не случилось, нам надо разгромить беляков. Мой план предусматривает три этапа: сперва остановить их на подступах к Москве, затем окружить и разгромить их ударные части и, наконец, решительным преследованием покончить с белыми вообще. Для этого кроме ударной группы Егорова мы сосредоточиваем в самой Москве большую группировку войск – из числа мобилизованных и добровольцев. Старые полки неважно показали себя в последние недели. – Когда же вы хотите наступать? Конница белых идёт прямо на Тулу! – Как только они втянутся глубже и завяжутся бои на первой линии московской обороны. Беляки окружили наши дивизии, ну, а теперь наш черёд. Теперь окружать будем мы!.. – Прекрасно, Лев Давидович, но что вы предполагаете делать с военспецами? Ваше сообщение об измене в штабе Южфронта, признаться, внушает серьёзные опасения за исход всей операции! – У нас в крепости до сих пор содержатся гвардейские офицеры, попавшие в плен ещё прошлой осенью. Предлагаю отобрать из их числа пополнение для новых дивизий. – Погодитэ, Лэв Давыдовыч, но это жэ отъявлэнныэ контррэволюцинэры! – Это, Иосиф Виссарионович, офицеры гвардии. Их семьи в основном здесь же, в столице. Большинство у нас в заложниках, в лагере. Вызовем добровольцев, тех, кто откажется, уведомим об ожидающей их близких судьбе. Вот, кстати, списки. Шелест бумаг. – Солонов Алексей Евлапьевич, генегал-майог… Солонов… Солонов… знакомая фамилия… – Вера Солонова, Владимир Ильич. Была одно время близка нашему кружку, лет семь назад. Потом отошла от активной партработы. – Да-да, именно! Помню её, помню… Значит, отошла? Ну что ж, кто отходит тот отходит. Примите, Лев Давидович, все меры к задержанию всех необходимых лиц. – Не волнуйтесь, Владимир Ильич. У товарища Ягоды в этом большой опыт. Седьмое июля Александровский полк встретил уже на станции Горбачёво. До Тулы – семьдесят восемь вёрст. В пути от Орла их бронепоезд даже ни разу не обстреляли, красные словно растаяли в ночи. И рельсы остались нетронуты. – Заманивают, – уверенно заявил Петя Ниткин. С ним никто не стал спорить; собравшаяся на бронепоезде четвёрка бывших александровских кадетов, а ныне прапорщиков молчала. – А может, и нет? – наконец пожал широкими плечами Севка. Покрутил обручальное кольцо на безымянном пальце – не привык ещё. – Может, и впрямь разбежались все? – Эти не разбегутся, – сквозь зубы сказал Фёдор. И точно – на станции бронепоезд уже ждали. В бинокль хорошо были видны оборудованные позиции, перебегающие красноармейцы. Трёхдюймовки ударили с закрытых позиций – недолёт. «Единая Россiя» подалась назад. Александровцы же, напротив, пошли вперёд. Но опять же, пошли как умели – редкой цепью, короткими перебежками. Казалось невероятным, что эта горстка солдат способа опрокинуть засевших в глубоких траншеях красных; бронепоезд начал пристрелку, стараясь держаться подальше от встающих разрывов. К свистящей рядом смерти нельзя привыкнуть. Можно лишь сжиться с ней, сделаться для врага «сложной мишенью» да полагаться на Господа. Петя Ниткин в атаку всегда шёл с молитвой, бормотал себе под нос – а помнил он их множество. Лев Бобровский ругался. Севка просто и незамысловато кричал «ура», ну а Фёдор Солонов всегда молчал. Ему первому надлежало выбрать цель. Его задача – свалить начальствующих на «той стороне», и крики тут – только помеха. Артиллерия красных открыла огонь шрапнелью, и разрывы вспухали всё ближе – командовал батареей дельный артиллерист. – Мы у них как на ладони, – подполз к Фёдору Ниткин. – Так наступать не можно! В обход надо. Но Фёдор и сам видел, что надо. Орудия с бронепоезда старались нащупать пушки красных, но без наблюдателя сделать это удалось бы лишь по особой Господней милости. – Не скапливаться, вторая рота! – гаркнул Фёдор, привставая. – Занять позицию! Вести огонь! Первая рота, за мной!.. Вид пятящихся, убегающих «беляков» вызывал в красных окопах бурю восторга. Вторая рота залегла, принявшись добросовестно осыпать противника беглым огнём. – За речушкой у них батарея. – Лев Бобровский лучше всех умел на слух угадывать расположение вражеских орудий и почти никогда не ошибался. Речушка Локна – даже не речушка, а, пожалуй, ручей, длинный и узкий пруд. Первая рота александровцев скорым шагом шла в обход, совсем рядом гремели разрывы, заглушая винтовочный треск. Команду Фёдора, конечно, заметили. Но этого александровцы и ждали – пока красные разворачивали пулемёты, первая рота одним броском одолела последнюю сотню саженей, ворвавшись на батарею. Фёдор Солонов терпеть не мог штыковые атаки. Были они, по его мнению, несусветной глупостью и признаком нерадения воинских начальников. Врага надо поражать с дистанции, чтобы он тебя не достал. А «грудь на грудь» – так только петухи бьются, вот и пускай. Поэтому он сейчас с колена всаживал пулю за пулей в заметавшуюся прислугу. Кто-то упал; кто-то бросился бежать; и батарея совсем уже было оказалась в руках александровцев, но тут наперерез бегущим выскочил седоусый и седобородый командир, выстрелил в воздух, схватил за шиворот одного, толкнул другого, глоткой остановил третьего и четвёртого с пятым. Дрогнувшие было батарейцы повернули, дружно наваливаясь на первую роту. Фёдор выцелил седобородого, но тут рядом с ним в землю ударила пуля, рука у него дрогнула, выстрел пропал даром. Фёдор только и мог, что обругать себя последними словами. Однако геройский порыв батарейцев длился недолго. Александровцы встретили их огнём «фёдоровок» в упор, гремел Севкин «гочкис», и на сей раз красные артиллеристы не выдержали. Их седой командир отходил последним и замешкался – Севка Воротников, изловчившись, прыгнул на него сбоку, сбил с ног, прижимая к земле. Батарея красных замолчала, а затем послышалось громовое «ура!» и «Россия!» – наступали главные силы полка. Пехота красных дрогнула и начала рассеиваться – грубо говоря, побежала. – Ваше имя. Седобородый, немолодой уже военный в красноармейской форме, но с явной офицерской выправкой стоял перед Аристовым спокойно, невидяще глядя сквозь командира александровцев. – Станкевич, Антон Владимирович, – ровно ответил он. Две Мишени отчего-то вздрогнул, как показалось Фёдору. – Чин в русской императорской армии? Должность? – Полковник. Старшинство с шестого октября десятого года. Командир 90-го Онежского пехотного полка. – Должность у… у красных? – Начдив-55.