Юлька кивнула. – Начнём с того, что ты просто станешь представлять себе тропу. Как бы открывать дверь, но не переступать порог. Знаю, знаю, сказать куда легче, чем сделать. Но надо начинать, надо пробовать. Сперва с машиной, а потом и без неё. И надо торопиться. Задача, в общем, – добраться до нужного нам потока, но в него не входить. Они торопились. В лабораторию Юлька теперь ходила «словно на работу», как выражался дедушка. Очень быстро выяснилось, что она и впрямь может «стоять на пороге» – зависать на самой грани неведомого пространства, окидывая взглядом предстоящий путь и намечая дорогу. Золотистый поток расстилался под нею, она не плыла над ним, а словно глядела с высоты, стоя на обзорной площадке. Она действительно научилась открывать себе дорогу туда, умела увёртываться от белых водоворотов и грозящих засосать воронок; умела скользить над золотым сиянием; правда, глаза её не могли различить никаких деталей, но это было и хорошо – она же не хотела оказаться по-настоящему в том мире, завязнуть там на месяцы, не умея сама открыть себе дорогу назад? Однако для того, чтобы научиться это делать, ей требовалось подходить к опасной черте всё ближе и ближе, склоняться над бездной, вглядываться в неё. И она старалась. И как прежде, то, что Игорёк держал её за руку, помогало вернуться, причём всё лучше и лучше, всё увереннее и увереннее. Однако она не покидала пределов лаборатории. Ученики Николая Михайловича постепенно снижали выдаваемую машиной мощность – но Юлька, хотя «нырять» становилось всё труднее, тем не менее обретала и всё бо́льшую уверенность. «Полковник Петров» заявился к ним в лабораторию дождливым октябрьским вечером. Осень уже вступила в свои права, листья пооблетали, над Ленинградом ползли низкие серые тучи, лизали крыши, словно голодные псы. – И что у вас за манера являться после окончания официального рабочего дня? – сварливо осведомился Николай Михайлович. – Мы тут, понимаете, в преддверии любимого праздника седьмого ноября трудимся не покладая рук, даже детей вот сюда таскаем… Чем могу помочь, гражданин начальник? Разобрались наконец в нашей схеме? Или так и не смогли, за консультацией решили обратиться? Яда в голосе профессора хватило бы на десятерых, но полковник и бровью не повёл. – Скажите, Николай Михайлович… когда вы в последний раз видели товарища Никанорова? Профессор свёл брови, как бы в глубоком раздумье. – Давненько с ним не сталкивался. Его новый отдел на другом этаже, на НТС[9] он не ходит… на защиты тоже… наверное, летом последний раз он мне на глаза попадался. А что случилось? Только не говорите, что собираетесь нас везти на опознание тела! Серёжа мне немало крови попортил, однако он небесталанен, жалко было бы… – Нет-нет. Опознавать пока что нечего. – Пока что? – совсем нахмурился Николай Михайлович. – Товарищ Никаноров исчез. Он не вернулся из отпуска, он не подаёт о себе вестей. Его начальство забило тревогу. Нет ли у вас каких-то соображений, где он может находиться? – Рад бы помочь вам, полковник, но, увы, не могу, – профессор развёл руками. – Сергей – сложный человек, однако он не алкоголик, не асоциальный тип. Не увлекается ни картами, ни… «излишествами всякими нехорошими», как говорил в таких случаях Трус. – Он уведомил руководство, что собирается в туристический поход по тайге. Мы проверили информацию – на турбазе, что он указал в докладной, Никаноров не появлялся. На соседних – тоже. Равно как и на отдалённых. Поверьте, профессор, мы искали очень серьёзно. Так что же, вы ничего не можете сказать? – Помилуйте, голубчик, да что же я вам скажу? Сами же знаете, сколько доносов на меня он написал! Откуда ж мне знать, где ему быть? Может, он в одиночный поход ушёл. С палаткой. Просто в леса. – В леса… – с неопределённым выражением повторил полковник. – А вы не допускаете мысли, профессор, что леса эти могут оказаться… финскими? Все так и оторопели, даже ко всему привычные дедушка с бабушкой. – Что?! Леса могут оказаться финскими? Помилуйте, что за чепуха! Вот уж кто-кто, а Сергей бы этого никогда не сделал, обещай ему хоть какие блага. Он к нам с супругой относился, мягко говоря, без приязни, но напраслину я на него не возведу. Советской России он был верен. Трудился на благо страны. Имеет большие заслуги в деле укрепления её обороноспособности. Отмечен государственными наградами… – Академик Сахаров тоже имеет большие заслуги. И был отмечен самыми высокими наградами, – без улыбки сказал «Петров». – Это не является гарантией, отнюдь. – «Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис», как говорил в таких случаях Остап Бендер. Но нет, уверяю вас, вы ошибаетесь. Сергей Никаноров где-то здесь, на родных просторах. Просто… не выходит на связь. – Его отпуск закончился. Он не вышел на работу. Телефон в его квартире не отвечает. Поскольку товарищ Никаноров был вовлечён… впрочем, это неважно. Важно лишь то, что было осуществлено вскрытие его квартиры, в присутствии понятых жилое помещение было тщательно осмотрено. Там никто не появлялся самое меньшее несколько месяцев. Видно было, что хозяин не выбежал в спешке: комнаты и кухня старательно убраны, электроприборы выключены, в том числе и холодильник. – А документы? – вырвалось у Марии Владимировны. – Все документы, уважаемая гражданка Онуфриева, на месте. Паспорт, партбилет, диплом, всё остальное. Доставка корреспонденции отменена. Оплату за квартиру осуществляла… близкая подруга гражданина Никанорова, проживающая на собственной жилплощади, для чего Никаноровым ей были оставлены денежные средства, весьма приличные, между прочим. – И подруга эта, разумеется, ничего не знает? – Разумеется, – кивнул «Петров». – А чем же мы тогда можем помочь? – Мы проверяем все версии, даже самые… маловероятные. – С «финскими лесами»? – В том числе. Профессор снова развёл руками. – Как уже сказал, вероятность данного события даже не стремится к нулю, а нулю равняется. Это абсолютно невозможно. – Ну что ж, – вздохнул «Петров», – и тут ничего… Иного не ожидал. Так… теплилась слабая надежда, потому и зашёл неофициально, а не вызывал никого повестками, поодиночке и всё такое прочее. – Мы были бы рады вам помочь, полковник, поверьте. Но, увы, мы не из тех, кому Сергей Никаноров стал бы поверять свои тайны. Очень надеемся, что всё это окажется обычным недоразумением. Чисто житейской причиной. Ну, знаете, как оно бывает – «я встретил девушку, полумесяцем бровь…». Однако «Петров» никуда не торопился. Не спрашивая разрешения, прошёл, сел возле установки. Побарабанил пальцами по лабораторному столу. – Видите ли, в чём дело, товарищи учёные. Как я уже сказал, мы провели самый скрупулёзный… осмотр квартиры Сергея Валентиновича. – То есть обыск, – уточнила бабушка, поджимая губы. – То есть обыск, – охотно согласился полковник. – Гражданин Никаноров очень старался, уничтожая все следы. Что само по себе весьма подозрительно, согласитесь, – отправляясь в турпоход, вы не сжигаете письма и дневники. – А он именно сжёг? – Мы ничего не нашли. Никаких личных бумаг. Так не бывает, уважаемый профессор. Что-то с этим человеком, тяжёлым и упрямым, было не так, подумала Юлька. Что-то он скрывает, что-то недоговаривает. – Сергей всегда был нелюдим. – Да, ни законной жены, ни детей… – Его страстью была работа, – сказал профессор. – Буду справедлив, скажу по чести, хотя он и слал свои votum separatum о моей скромной персоне в соответствующие инстанции. – Да, работа была его страстью, – кивнул полковник. – Но не только. История нашей страны, история революции, предреволюционных лет, гражданской войны… На лицах четы Онуфриевых не отражалось ничего, кроме вежливого интереса к словам представителя «органов правопорядка»; их молодые ученики, увы, такой выдержкой не обладали. Юлька аж вздрогнула, заметив те взгляды, которыми они обменялись. И полковник, разумеется, заметил их тоже. – Как уже было отмечено, обыск вёлся очень тщательно. Была проверена в том числе и вся одежда, все карманы – всё. И вот что нам удалось обнаружить, – «Петров» полез в карман, достал аккуратно сложенную бумагу. Развернул, продемонстрировал. – Это, разумеется, фотокопия. Но изображённое здесь… наводит на странные мысли. – Позвольте? – профессор невозмутимо протянул руку. – Да, пожалуйста. Это ж не подлинник… Юлька, сгорая от любопытства несмотря ни на что, вместе с Игорьком уставилась через плечо деда. Никаноров писал на листке бумаги в клеточку, явно из ученической тетради. И там были изображены две прямые с засечками-делениями, словно у линейки. Возле засечек проставлены даты, по большей части – конец XIX века и начало ХХ, вплоть до 1937 года. А вот дальше – дальше чисто. И стоит одна-единственная отметка – их настоящий, нынешний год, 1972-й. И от этого 1972-го тянулись многочисленные стрелочки к другим годам. 1881, 1885, 1900, 1904 и так далее. Вдоль стрелочек – торопливо набросанные каракули и обрывки формул. Ряды чисел сбоку. Юлька, разумеется, мгновенно поняла, что всё это значит, и сердце у неё ушло в пятки. – Хм, – спокойно сказал профессор, возвращая листок. – Решительно не вижу ничего, что могло бы заинтересовать столь серьёзную и уважаемую организацию, как ваша. Уж чем-чем, а шифром для передачи за границу секретных сведений это точно не является. – А чем же тогда это может являться? – вкрадчиво осведомился полковник. – Помилуйте, ну откуда ж мне знать? – А что это за формулы? Что за расчёты? Николай Михайлович пожал плечами. – Написано крайне сумбурно, для себя, не для того, чтобы поняли другие… Ну, вот это явно похоже на дзета-функцию Римана… – В комплексной полуплоскости, – добавила Мария Владимировна. – Но зачем это, для чего – ума не приложу, полковник. – Возле чисел стоит указание «мощ. по Т.». Напрашивается, «мощность по Тесле». – Вполне возможно. Но опять же, я не знаю, чем гражданин Никаноров занимался в последнее время, поэтому подсказать вам, что это значит, увы, не могу. Дзета-функция Римана применяется во многих областях – теоретическая физика, статистика, теория вероятностей… Всё это вполне подходит к тому, над чем работает и наш институт. – А «мощность по Тесле»? «По Тесле» вы у нас один специалист, профессор.