На лекции Николая Михайловича приходило всё больше и больше студентов, потому что читал он их, по выражению Пети Ниткина, «яростно». А кроме этого профессор с ба занимались и другими вещами. «Налаживаем производство тут кое-чего», – как сказала бабушка. Так уж получилось, что Юлька и Игорь оказались предоставлены сами себе. И конечно, оказалось, что не всё так радужно и замечательно в 1915 году, дорогам не помешал бы асфальт вместо брусчатки (хотя брусчатка кое-где оставалась в центре Ленинграда даже в Юлькины времена), масса лошадей оставляла в воздухе весьма своеобразное и малоприятное амбре, о кинематографе и мечтать не приходилось. Да и по любимым книгам Юлька скучала – не потащишь же в иной поток целую библиотеку! Конечно, тут есть и «Три мушкетера», и весь «Шерлок Холмс», и Майн Рид, и Фенимор Купер, и есть любимая теперь Чарская, но нет «Волшебника Изумрудного Города», нет «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею», нет «Туманности Андромеды», нет «Военной тайны» и «Голубой чашки», нет сказок Прокофьевой, нет «Незнайки» и вообще Носова… ужас, сколько всего нет! Они с Игорьком словно зависли меж двух миров, не в силах выбрать, не в силах оставить ни один из них. Да и нужно ли выбирать? Она до сих пор не слишком понимала, как Онуфриевы-старшие собирались поступить с ней и Игорьком. Ну хорошо, у Юльки была мама, и прошла уже почти половина её командировки. А Игорёк? Где его родители? По молчаливому уговору Юлька никогда об этом не спрашивала. «Экспедиции», как-то обмолвился Игорёк. «Ох, знаем мы эти «экспедиции», – совсем по-взрослому подумала Юлька. И ещё подумала, что за всё время её жизни у Онуфриевых никто из родителей Игорька им не позвонил, не прислал письма или телеграммы. На стенах не было никаких фотографий. Подозрительно. Очень. И кстати, где сейчас Илья Андреевич Положинцев?.. Тем же вечером она задала этот вопрос вслух. – Илья Андреевич вернулся обратно, в наш поток, – с оттенком печали сказала бабушка. – Вернулся после очень тяжёлого ранения, он ведь чудом выжил… – А как же он вернулся? Ведь машины уже не было? Или она была? Или была другая? – не отставала Юлька. – Вернулся потому, что его вынесло обратно, как и вас, как и многих других, – пояснила Мария Владимировна. – Теперь мы понимаем – продолжительность зависит от энергии переноса. Помнишь, мы обсуждали? Чем сильнее ты подбросишь камень, тем выше он подлетит. Так и здесь. Машины ведь не только позволяли нам переноситься, они поддерживали – до определённой степени – пребывание наших посланцев там. Но надолго они задерживались не столь часто. Иногда возвращались к нам и вновь отправлялись туда. По-разному бывало. – А вы? Как же вы? Ну да, вас провела я, но… – В худшем случае мы вновь окажемся в 1 января 1973 года, милая. И ты поможешь нам вернуться, – улыбнулась бабушка. – Но как мне кажется, способности твои возрастают. И ты словно вшиваешь нас в ткань здешней реальности. Это очень сложно объяснить, ещё сложнее обсчитать. Николай Михайлович за такие гипотезы, не подкреплённые матаппаратом, меня на смех поднимет, это он умеет. Однако главное – нас если и выбросит отсюда, то совсем нескоро. Часть деталей для аппарата уже тут, остальное Стас сейчас готовит. Так что мы не пропадём. – А другие, которые в этот поток отправлялись, они тоже так, как мы, – р-раз и обратно в ту же секунду? – Нет, – очень серьёзно сказала бабушка. – Проходило некоторое время, всякий раз разное. Иногда – сколько присутствовали там, столько же отсутствовали и здесь. Иногда выходило быстрее, но никогда – медленнее, и мы головы сломали, пытаясь объяснить этот парадокс. Так и не смогли, вот только с твоим появлением что-то начало проясняться. Время-то в том потоке шло явно быстрее, иначе мы бы и Пушкина не спасли. И вроде бы оно идёт быстрее, но никак не может обогнать наше. – А, это как про «непреодолимую Апорийскую дорогу»? – вспомнила Юлька. – О! – восхитилась бабушка. – Ты знакома со знаменитыми апориями Зенона? – Не, – покраснела Юлька. – Просто вспомнила… книжка такая есть, я её люблю… «Магистр рассеянных наук». Там была такая дорога, Апорийская, которую никто не мог пройти, а героиня просто пробежала до конца, и всё… – Именно, – улыбнулась бабушка. – Вот тут нечто подобное. «Их» время словно постоянно догоняет наше и никак не может догнать. Впрочем, так ли это сейчас важно, дорогая? Даже если какие-то загадки мы пока разрешить не сможем, это не значит, что не надо радоваться жизни и думать о каких-то иных вещах? – А мы с Игорьком тут не будем учиться? – Юлька поняла намёк и сменила тему. – Вы говорили, ба… – Говорила. Да вот только не знаю теперь, хорошая ли это мысль. Уж больно программы разные, по языкам особенно. …Они вернулись, проведя в Петербурге 1915 года почти два месяца; и да, вернулись в тот же день, час и минуту 1 января 1973-го, когда уходили. Возвращение прошло безо всяких происшествий, все спокойно покинули институт; продолжались новогодние каникулы, однако у Юльки на душе становилось всё тревожнее. Как, и в самом деле, она станет жить, если старшие Онуфриевы окончательно поселятся в ином потоке? Что станет с Игорьком? Наконец она не выдержала и в упор спросила бабушку. – Очень просто, милая. Твоя мама за чем поехала на Чукотку? За деньгами, чтобы купить кооперативную квартиру. Ну так вот, с деньгами мы поможем. Появилась возможность, после визита… туда. – Но это ж… ужасно дорого! – пробормотала ошарашенная Юлька. – Мама не возьмёт! Никогда не возьмёт! – Не возьмёт, – кивнула бабушка. – Особенно если «дать» просто так. Но как наследство – вполне. – Наследство? – недоумённо пробормотала Юлька. – К-какое наследство? – Самое обыкновенное. Бывает, что у людей есть дальние родственники, о которых они даже не подозревают. Не волнуйся, всё будет в порядке. Юлька так не думала, но Мария Владимировна явно давала понять, что разговор окончен. – И подумай сама, Юленька, если твоя мама захочет с тобой отправиться туда, к нам, – будь уверена, она сможет рассчитывать на весьма обеспеченную жизнь. – Там же женщин много куда не пускали! – Юлька изрядно поднаторела в реальностях 1915 года. – Женщина-инженер – да не бывало там такого! – А теперь будет, – невозмутимо парировала бабушка. – Но это на твоё усмотрение, дорогая. – А Игорёк? Он-то с кем останется?! – С нами, конечно. Пока. Но при этом он, само собой, потом сможет выбирать, где ему находиться. Главное – учиться, а там видно будет. – А его родители? Где они? В экспедиции? Бабушка как-то по-особенному поджала губы, вскинула подбородок. – Не будем об этом, Юленька, милая. Очень тебя прошу. Ты всё поймёшь – в своё время. Игорёк, к которому Юлька подступила с настоящим допросом, только помотал головой. – Да я маму почти и не помню. Они с отцом всё время в «экспедициях». Я, пока маленький был, даже и не спрашивал, отчего так, ну знаешь, как дети… – А что за экспедиции? – Не знаю. За границей где-то. В Африке, в Азии… Меня туда не брали, в отпуска родители не приезжали… Знаешь, Юльк, я на самом-то деле с ба и дедом хочу. Революцию там задавили, нормальная жизнь будет. Ну, а кино или книжки… ты ж нас не бросишь, верно? Не знаю, как там с машинами для переноса будет, удастся ли тут новую устроить, полковник-то, Петров который, наверняка бдит! Да и наши, Стас и другие из лаборатории дедовой, тоже за ним следом собираются. Только бы вот с Никаноровым ещё разобраться… – Так он небось в 1915-м так и остаётся? Если, конечно, ба права и он вообще там был. – Вот будет с ним много хлопот, нутром чую!.. …Как ни странно, всё так и исполнилось. На Юльку и её маму вдруг невесть откуда свалилось завещание – отличная трёхкомнатная кооперативная квартира в строящемся доме на Пискаревке. Чего это стоило оформить – Юлька догадывалась, несмотря на юные годы. Однако вот как-то же смогли Онуфриевы-старшие, одолели бюрократию; маме на Чукотку улетели несколько телеграмм-«молний», но оказалось, что вернуться раньше она не сможет, только прилетит в отпуск. А потом Онуфриевы снова отправились обратно. На сей раз Юльке удалось их провести точно, причём впервые получилось попасть, куда и целили, – в день конца 1915 года, всего на сутки отстоявший от возвращения. Это она придумала сама и решила просто попробовать после памятного её фиаско (как Юлька считала, это было именно фиаско) с семью потерянными годами – и всё получилось. Видать, нужно было один раз «проложить трассу», как шутил Николай Михайлович. Жизнь кипела ключом. Читались лекции, проводились семинары, готовилось к запуску «дело» с лекарствами, а также с какими-то усовершенствованными электродвигателями, «регулируемыми электроприводами» и электрогенераторами; Онуфриевы-старшие были счастливы, и глядя на них, как-то повеселел и Игорёк. Он готовился сдавать экзамены за классы реального училища, и Юлька вдруг с грустью поняла, что её друг, похоже, сделал-таки свой выбор. А ей оставалось только ждать маму и… И тоже делать свой выбор. И в этот раз в Ленинград Юлька вернулась одна. Она просто не могла оставаться тут дольше. Они с Игорьком росли, и месяцы, проведённые в другом временном потоке, не могли не сказываться. Это было самое трудное, самое горькое возвращение. Конечно, было условлено всё, что только могло быть условлено, обговорены даты, написаны послания для Стаса и других соратников профессора; и всё равно Юлька горько плакала, когда настала пора отрываться от потока. Возвращение было нетрудным. Ученики Николая Михайловича молча вскрыли адресованные им конверты, но о чём там шла речь – Юльке так и не сказали. Как-то незаметно, потихоньку-полегоньку проходила зима 1973-го. Прилетела в отпуск мама; побегав по инстанциям, они с Юлькой стали обладателями заветных ключей от собственной квартиры. Мама опять плакала, только теперь от счастья. …А потом как-то так вышло, что возвращаться на Чукотку из отпуска оказалось необязательно. Какие-то планы пересмотрели и скорректировали, «группу урезали», и мама осталась в Ленинграде. …Переводиться в другую школу Юлька отказалась наотрез, хотя добираться на улицу Войнова с Пискарёвки было непросто – долго трястись на «сотке» (автобусе номер 100). Место Игорька в классе теперь пустовало. Юлька узнала, что его документы «забрали в связи с переездом», и где он теперь будет учиться – никто не знал. Всё это время Юлька несказанно мучилась. Мучилась, раздираемая сомнениями – что делать? Признаться во всём маме? Но мама едва ли поймёт профессора с Марией Владимировной: для неё «беляки» были лютыми врагами, которых победили доблестные красные конники Будённого и Ворошилова. Пару раз Юлька осторожно подступала к этой теме, но мама только отмахивалась. Она была так счастлива внезапно свалившейся на голову квартирой, что даже не задавалась вопросом, откуда взялся этот неведомый родственник. Юлька в одиночестве брела теперь из школы домой. Визиты в институт прекратились; она попыталась как-то пройти в другой поток сама, без машины, но ничего не получилось. Приближался, однако, назначенный день, когда Юлька должна была провести с собой в пятнадцатый год учеников Николая Михайловича, всю его лабораторию, посвящённую в тайны. И – мыслимое ли дело?! – тут внезапно объявился пропавший то ли в новгородских лесах, то ли в ином потоке дядя Серёжа. Товарищ Никаноров. Он подстерёг Юльку у школы. Вынырнул из-за угла, огромный, небритый, исхудавший. Глаза горели недобрым огнём. – Ну, здравствуй. – Он нависал над Юлькой, и ей вдруг стало очень страшно. – Зд-дравствуйте… – выдавила она кое-как. – Поговорить бы надо. Пойдём-ка!.. – Я без мамы ничего говорить не буду и никуда не пойду! – Юлька попятилась. – Ты, дрянь, пойдёшь со мной, потому что я так сказал! – и он попытался схватить её за руку.