– Вещи все целы! Помилуйте, барыня, у нас дом приличный, не малина воровская! Аккуратно вывезли всё и сложили! Управляющий все бумаги имеет!.. Так это вы, выходит, были? То-то я смотрю – узнавать не узнаю, а лица-то вроде как знакомы!.. Только где ж вы, барыня, были?.. – Где надо, – с каменным лицом уронила бабушка. – Ну, веди тогда к управляющему, любезный. А заодно объясни, что это у тебя за безобразия на стенах написаны? Почему не убраны? – Уберём, барыня, закрасим! Дому вообще ремонт требуется! Чека у нас тут разор навела, да, слава богу, прогнали мазуриков!.. – Чека? В смысле Чрезвычайная Комиссия? – Она, – кивнул дворник. – Как переворот-то случился, ну… леворюция эта… – Революция… – Да барыня, что ж вы так побледнели? Прогнали ж мазуриков! И государь вернулись! Аль не знаете?! – Знаем, знаем, любезный, – поспешил Николай Михайлович. – Ну, коль управляющий здесь, то… – Здесь, барин, третьего дня вернулся. Пойдёмте, он-то во всём разберётся… Управляющий и в самом деле разобрался. Робкие его попытки выяснить, куда же барин с барыней пропали аж на семь лет, Мария Владимировна пресекла со всей решимостью. Мол, главное – вернуть вещи. И кстати, нет ли иной квартиры, свободной? Очень уж ей нравится этот дом, где сумели сохранить их с супругом собственность! – Сохранили, как есть сохранили! – залебезил управляющий. – Извольте-с сами убедиться, госпожа, ничего не пропало!.. И квартира есть, как не быть!.. Многие-с уехали, и того-с, с концами, контракты не продлили!.. А многие и того-с, с прошлой весны как съехали, так и всё!.. – Значит, 1915-й. Революция разгромлена. Добровольцы победили, – бабушка сидела, зажмурившись и запрокинув голову. – Что ж, Николай Михайлович, дорогой, всё-таки у них получилось!.. Получилось у наших кадетов!.. Уверена, они тут сражались; надеюсь только, что живы… – Даст Бог, живы. – Профессор перекрестился. – Вот ведь удивятся!.. А Юлька с каким-то странным и горьким сожалением подумала, что вот, кончается, не начавшись, их дружба. Ведь Феде, Пете и Косте сейчас уже по восемнадцать лет, если не по девятнадцать. О чём им говорить с двенадцатилетней девчонкой?.. Проблему, почему они оказались не в 1909 году, а в 1915-м, Николай Михайлович решительно отставил. Как и болезненный лично для него вопрос, почему не случилось никаких изменений в их 1972-м, несмотря на успех кадетской миссии в 1917-м. – Потом все вопросы, потом! Сперва устроиться здесь, а потом уже разбираться! Почему случилось то, что случилось, – выясним непременно, но не сразу! Проще всего оказалось с паспортными книжками. В хаосе революции и гражданской войны очень многие остались без документов, масса архивов сгорела, оказалась растрёпана, рассеяна, и вот пожалуйста – по предъявлению всего лишь каких-то «выписок из церковной метрической книги» добропорядочным подданным Российской Империи Марии Владимировне и Николаю Михайловичу Онуфриевым были выписаны паспорта. Относились они к дворянскому сословию, что подтверждалось выписками из соответствующих родословных книг Харьковской губернии. Над университетскими дипломами пришлось попотеть; от полноценной копии отказались, не под силу было от руки всё это воспроизвести в Ленинграде осенью семьдесят второго. Заменой стали «заверенные копии», готова была история о «пожаре в имении, уничтожившем семейные архивы», однако она не пригодилась. Теперь всё можно было валить на великую Смуту. Юлька и Игорёк ходили по городу. Он казался и тем же, что они видела в 1909-м, и совершенно другим. Куда меньше работало магазинов, и народу на улицах стало куда меньше. По Неве не ползли в таких количества суда и судёнышки, замерли баржи у Гагаринского пенькового буяна, там, где в 1972-м высилось Нахимовское училище. Но над Зимним дворцом развевался Императорский штандарт. Государь, не любивший это место и предпочитавший ему уютную гатчинскую резиденцию, на сей раз изменил себе и оставался в столице, наводя порядок. – Ба с дедом счастливы, ты знаешь. – Юлька сидела с Игорьком на лавочке Летнего сада. – Будут лекции теперь читать… Да, Онуфриевы-старшие безо всякого труда получили места на физико-математическом факультете питерского университета. Многие профессора сгинули безвестно, многие бежали – и далеко не все стремились вернуться. А ещё Николай Михайлович собирался решительно порвать с практикой невмешательства в научный прогресс и для начала развернуть производство антибиотиков. «Это не так сложно. Технологии уже все практически есть, осталось только чуть-чуть подрихтовать…» Питерская осень надвигалась, минули август и сентябрь. Несмотря ни на что, университет 1 ноября начал занятия. Юлька, Игорёк и ба (которая тоже должна была преподавать, но на специально учреждённом женском отделении – уступка Государя консерваторам, возражавшим против отмены всех и всяческих ограничений) отправились на первую лекцию. Это была «общая физика» для только что зачисленных, и народу набилось много – профессоров не хватало. А в первом ряду среди других студиозусов сидел круглолицый юноша в старомодных круглых очках, донельзя знакомых. Его соседи пересмеивались и перешучивались, он же методично раскладывал тетради и остро отточенные карандаши, явно собираясь конспектировать. Носил он военную форму с погонами подпоручика. – Гляди! – Юлька пихнула Игорька в бок. – Смотри! Это же… – Точно! – ахнул Игорёк. – Пойдём, пойдём скорее!.. Пока не начали!.. Они выбежали из-за высокой кафедры. Юноша в очках их не заметил, всецело поглощённый раскладыванием – в должном, одному ему ведомом порядке – письменных принадлежностей. – П-прошу прощения… – Юлька вдруг оробела. – Простите, но не вы ли… господин Ниткин? Юноша вздрогнул, уронил очки, попытался подхватить, промахнулся – хорошо, что Игорёк успел поймать их в последний момент. – Не может быть!.. – Мы познакомились в мае. В кафе-мороженом на Невском, – тихонько сказала Юлька. – А потом мы с Игорем пришли к те… к вам домой, возле Исаакия… – Юля! Игорь! – Петя Ниткин вскочил с места, карандаши рассыпались, тетрадь упала на пол. – Господи, спасибо тебе!.. А мы-то уже и надеяться перестали… Ждали сперва возвращения вашего, а потом… И вот, столько лет прошло… На них стали оглядываться, и Петя прикусил язык. – Мы поговорим. После лекции. И когда Николай Михайлович появился на кафедре, Петя вновь разинул рот и долго не мог закрыть. …Но лекцию записывал с неимоверным старанием. После занятий они все вместе сидели в новом, недавно открывшемся заведении на Биржевой линии и говорили, не в силах наговориться. Петю интересовало абсолютно всё, и главное – что же случилось, почему гости исчезли на столь долгий срок? Однако Николай Михайлович вопросы эти пресёк со всей решительностью, кою так и тянуло назвать «большевицкой». – Никто не знает, уважаемый Пётр. Мы познали далеко не все законы движения между параллельными потоками. Скажу больше, сама Юля для нас – абсолютная загадка, энигма. Так что лучше пока даже не спрашивать, ответа на данный момент не существует. Петя кивнул. Его это, похоже, совершенно не разочаровало, напротив – Юлька помнила, что он обожает загадки. – А вы совершенно не изменились, я вижу! – Нельзя сказать, что «совершенно», всё-таки у нас сейчас январь 1973-го, а не май 1972-го. Юля с Игорем эвон как подросли! Юлька слегка покраснела. А Петя уже рассказывал, что творилось у них. Очень кратко – про минувшие кадетские годы («учились, шалили… иногда»), куда подробнее – про революцию, как вспыхнули волнения в столице, как их подхватила Дума и запасные полки, опасавшиеся отправки на фронт… – Погодите, Петя, какой мог быть фронт? Разве Первая мировая у вас тоже началась в 14-м? – Нет. Это всё балканские дела. Государь хотел вмешаться, а тут началось из-за каждого угла – мол, мало нам японской, мало смертей ни за что, так теперь опять!.. Все афишные тумбы обклеены были листовками, я помню… Николай Михайлович покивал. – Так-так… узнаю стиль… И что же, подействовало? Петя вздохнул, соглашаясь. – Подействовало. Теперь-то я понимаю, очень умелые руки это всё направляли и готовили. И с германцами заранее сговорились. А потом р-раз – и понеслось. Государь низложен, в Морском канале – германские дредноуты, в Ревеле и Риге – немецкие десанты под видом «союзников свободы». Гвардия выдвинулась к Стрельне, да там в большинстве и осталась. Мы сперва ничего не поняли, наш старший возраст двинулся в Петербург, а там уже полный хаос. Ну, а потом большевики власть взяли. Куда быстрее, чем у вас. – Вот, значит, чем они заняты были… – пробормотал профессор. – Кто «они», Николай Михайлович? – почтительно осведомился Петя, хотя видно было, насколько он сгорает от нетерпения. – Руку даю на отсечение, не обошлось тут без товарища Никанорова и его сподвижников. Помните такого, Петя? – Ещё б не помнить!.. – Мы этого не обнаружили своевременно, – горько сказала Мария Владимировна. – И он действовал куда хитрее, чем могло показаться. И похоже, обогнал нас в технологии переноса, если сумел так точно отрабатывать попадания в нужные ему моменты этого потока. Конечно, у нас нет прямых доказательств, но очень уж похоже. Революции так просто не случаются. Февралю семнадцатого у нас предшествовали два с половиной года мировой бойни, что и сподвигло запасные полки к бунту. – А Никаноров, похоже, действовал по тому же шаблону, – подхватил профессор. – По шаблону, но и куда хитрее. Особенно интересны его связи с немецким Генштабом и то, как вообще удалось убедить кайзера влезть в подобную авантюру. – Очевидно, у него имелось достаточно времени всё подготовить, – заметила бабушка. – Сейчас, впрочем, это имеет больше академический интерес. От вас, я так понимаю, эти субчики ускользнули? Петя виновато развёл руками, словно это лично он упустил Никанорова с сообщниками. – Что ж, придётся чуть задержаться в семьдесят третьем, – вздохнул профессор. – Никаноров опасен. Тем более что у них в руках – машина для переноса, и явно мощнее нашей. Причём, как верно сказано, в чём-то лучше нашей… …Они говорили ещё очень долго. Петя пересказывал военные приключения и, уже совсем выдохшись, сообщил последние новости: что Константин Сергеевич и Ирина Ивановна теперь в возрождаемом корпусе, а Александровский полк, во главе с полковником Чернявиным, отправился на «линию боевого соприкосновения» с польскими войсками, и Фёдор Солонов с ними. – Война будет? – тревожно спросила Юлька. Петя вздохнул. – Никто не знает. Должна бы быть – уж слишком много нашего и под ляхом, и под немцем, и под австрияком! – а и сил воевать нет. Потому и я здесь, а не в полку. Петя Ниткин стал их проводником по новому Петербургу. Повидались в Гатчино с Аристовым и Ириной Ивановной, получили приглашение на свадьбу; с помощью генерал-майора обзавелись ещё какими-то документами для Юльки и Игорька.