— И что? — не понимаю его восторга. — Как, «что»? Это же икона! — Ну, и? — Ну, на торпеду, например, примастим. Будет как оберег… — Дурак ты, Фёдор, как тебя там, по батюшке… — Можно просто — Фёдор, — чуть погрустнев, но всё равно довольно весело парирует Федя. — Так вот, дурак ты — просто Фёдор. Какой оберег? Вот эта картонка? — щёлкаю грязным ногтем по зажатой в Фединой руке карточке. — Эта, — уверенно кивает он. — Это, кстати, Николай Угодник — покровитель путешественников. — Ну, спасибо, что просветил. Ты и вправду веришь во всю эту чушь? — Почему чушь? — Потому! — встаю, возвышаясь над невысоким Федей. — Потому, что у Бога не может быть бизнеса. У Бога, если он, конечно, справедлив, не может быть прислужников, которые трахают детей! А как ты думаешь — угодно Богу, чтобы его слуг, тех, что рясы понацепляли, возвышали словно его самого? Что скажешь, верующий? — Ты вырос в городе — я в деревне. Это два разных мира. И церкви, очевидно, у них разные. Какой ты помнишь свою? — Какую свою? — Ну, — замялся Федя, — возле дома, например. — Я не помню возле дома. Зато помню главный собор… — И, что же ты помнишь? — Пасху, — признался я автоматически, так как яркое воспоминание, буквально, само всплыло в моём сознании. — Я помню — мы с отцом решили пойти на праздничную службу. Ну, точнее, он решил. Говорил, надо, хотя бы знать свои традиции, а уж чтить их или же нет — каждый решает сам. Помню, как при входе в храм, ещё задолго до начала службы, выстроилась большая очередь, целая толпа. Причём, действительно, задолго — часа за два, наверное… — Для людей это событие, — кивает Федя. — Да, событие. Но мне запомнилось не это. Я запомнил, как приехал митрополит. Толпа растянулась далеко от входа в храм и, с наплывом народа, заняла практически весь внутренний двор. Люди были веселы, они радовались празднику, радовались друг другу, даже дождю радовались. А потом, у ворот, потеснив толпу, остановился чёрный «БМВ». Не помню уже какой серии, но очень крутой такой джипак. Люди начали роптать, мол, «что такое, здесь люди, куда прёшь» и тому подобное. Через несколько секунд, выбежали какие-то «попята» и начали распихивать народ и джип, потихоньку, по сантиметру вкатывался во двор. Потом, в дело вмешалась полиция — тогда она ещё так называлась. Эти ублюдки начали просто впрессовывать людей друга в друга, кого-то даже дубинками лупили — я не видел сам, но слышал звуки. А народу деваться некуда. Столько собралось, что некуда этой жиже из людей вытекать — везде понаставили железных переносных заборов — все как в клетке. В общем, мы с отцом как-то удачно так в забор вжались, он меня собой прикрыл, чтобы не раздавили, а я выглядываю из-под его плеча. Смотрю — менты народ прессуют-прессуют, наконец спрессовали так, что джип проехать смог мимо собора, к какому-то зданию, наверное, канцелярии или что там у них… Пригляделся — поп выходит. Жирный такой, дородный. А потом, когда на службу всё-таки пробились, смотрю — тот же поп перед алтарём стоит. В общем, митрополит это оказался. Представляешь? Он сидел и смотрел, как для того, чтобы его брюхо провезли лишние двадцать метров, людей калечили. Тот, кто о человеколюбии говорил! О взаимопомощи, о любви, о добродетели! Потом у отца спрашиваю: «Пап, как так?» А он пожал плечами и говорит: «А вот так!» Было мне тогда восемь, и было это в 2018-м. После я в церковь не ходил… — Печально… — вздыхает Федя, по отечески хлопает по спине, кивает на бревно, предлагая присесть. — Знаешь, у нас всё по-другому было. — Что, тачка поскромнее? — грустно усмехаюсь и закуриваю. — Нет, просто, по-другому… Как-то раз забрёл в хутор паренёк, совсем потерянный… Штаны, рубаха — всё рваное… — Это, не ты случаем был? — просовываю палец в дырку на рукаве его куртки и упираюсь в плечо. — Нет, не я, — отвечает он, негрубо хватая меня за запястье и извлекая палец из найденной им норки. — Так пацан тот, ничего не помнил — ни кто он, ни откуда… Ещё говорил с трудом. Это даже не разговор, а так, набор звуков был. Но людей понимал. Не знаю, как понял, или кто подсказал, в общем, когда набрёл на наш хутор — пришёл к церквушке нашей и сел подле. Вроде как ночью это было. Наутро, кто на службу шёл, подумал — попрошайка какой объявился. А потом наш отец Сергий увидел, к себе отвёл. Накормил, в баню сводил, одежду дал. В общем, пацанёнок так у него и остался. Со временем он его грамоте выучил, только вот говорить тот толком и не мог. Так — отдельные слова да звуки. Когда пацан у нас появился, ему на вид лет шесть было. Столько же он у отца Сергия и прожил. Поскольку никто не знал, кто пацан да чей, его так и звали Сергеевым. Вроде как фамилия получилась. А потом отец Сергий умер. Сердце… Тогда хоронили всем хутором — хороший он был, любили его. И когда отпевать надо было или молитву какую прочесть — некому читать уже было, как оказалось. Что-то бабки побубнили, те, что Сергию в церкви помогали, да и опустили гроб в могилку, прикопали. Бабы некоторые, даже всплакнули, чуть. В общем, похоронили, уходить стали. Идём уже, значит, и слышим, голос позади. Оборачиваемся — сидит Сергеев над холмиком, руки сложил и молитву читает. Все так и одурели! Кто-то даже перекрестился. Чудо, не иначе? В общем, с того дня защебетал пацан, и не только молитвы. Моя сестра тогда его к себе взяла. Вот такая история… — Слушай, — вдруг осенило меня, — а ты это не про Эдика, случаем? Он же твой племянник, как я слышал… — Про него, — чуть улыбнулся Федя. — Эдуард Сергеев… — нарочито протягиваю. — Слушай, а почему «Эдуард»? — Не знаю, — развёл он руками, — сестра так решила. Знаю, что сына очень хотела и даже имя подобрала — Эдик. А у неё одни дочки шли… — А ты… — хитро кошусь на Федю. — А ты не брешешь, случаем? — Да, вот те крест! — размашисто крестится Федя, впрочем, не без улыбки. Потому, как именно понимать его ответ, я так и не разобрался. Просто махнул ему, мол — «Да, ну тебя…» — Эй! — послышался голос Спиридона. — Едет… Мы все высыпали посреди фермы и молча смотрели, как прямиком через иссушенное поле, поднимая столбы пыли, едет бежевый седан, подпрыгивая на кочках. — А это точно он? — интересуюсь у Спиридона. — Точно, — кивает старик, — так по-дурацки, только он может ездить… Автомобиль и вправду ехал весьма своеобразно — плохо входил в повороты, наезженной, еще многие годы назад, грунтовой дороги, игнорировал колею, периодически наезжая на маленькие, образовывавшиеся на земле валы, от чего рисковал перевернуться. В общем, машина, всем своим поведением демонстрировала явную неискусность своего водителя. Через несколько минут автомобиль остановился в нескольких метрах от нас и из него вышел смуглый мужчина лет сорока пяти. — Как здоровье? — добродушно вопрошает Спиридон. — Не жалуюсь, — улыбается тот и крепко жмёт его руку. — Знакомься, — чуть отходит в сторону старик, — Фёдор, Эдуард, Сергей, Игорь. Ну, жену мою ты знаешь… — Моё почтение, — делает небольшой реверанс незнакомец, имя которого Спиридон озвучивает с явным запозданием. — А это — Шимун. — Кто? — чуть взвизгивает Сергей. — Шимун, — повторяет уже сам доктор, у которого я только сейчас замечаю иностранный акцент. — Узбек, что ли? — не унимается Сергей. — Сириец, — поясняет Спиридон. — Ой, бля! — вполне по-русски и совершенно без акцента ругается Шимун, хватается за голову и бежит к багажнику из которого, через мгновение, вылезает мой отец. — Ты чего — охренел, чурбан? — остаётся в недоумении всё, кроме моего языка. — Нормально всё! — примирительно выставляет вперёд распахнутую ладонь Сан Саныч. — По-другому нельзя. Я же в розыске, а там, на выезде, постовые… — Там, по-другому никак! — подкрепляет стороннее оправдание своего поступка Шимун. — Ладно, извини, как там тебя… — машу рукой в сторону доктора и, наконец, обнимаю отца. — Ты как? — наконец задаю ничего и, в тоже время, очень много значащий вопрос. — Нормально, нормально, сына! — похлопывает по спине отец и, не отрываясь от меня, жмёт руку Сергею. — Вижу, компания большая собралась… — Большая, — соглашаюсь через смешок, — в машину еле поместились, — не без гордости киваю на нашего «боевого коня». — Трофей… А где Лиза и пацаны? — Вот, здесь история… — хмыкает отец. — Пойдёмте, присядем. Располагаемся в коровнике, подле машины. Кто садится прямо на землю, десятилетия назад усыпанную соломой, давно превратившейся в пыль, кто пытается примоститься на широком переднем бампере. Начинаем жевать гостинцы, что привёз Шимун. Еда не ахти какая — искусственная колбаса, хлеб из кормовых злаков, консервы из модифицированных овощей. Обычная пища для большинства членов современного общества. «Пища Богов» для экономического подвала, «тошнотворное дерьмо», для тех, кто решает, чем будет питаться люд завтра и сколько это будет стоить… После крысиной похлёбки всё кажется пластмассовым. Даже баланда грязного барака сейчас представляется не такой уж и гадостью. Ведь, вкус-то, был! А здесь, где-то, что-то, вдалеке… И, тем не менее, с голодухи всё заходит «на ура». Жуём, слушаем. — Ситуация непростая, — начал обрисовывать положение дел Шимун, — Димитар болен и болен сильно. Не смертельно, конечно, но нужны антибиотики. — А у тебя их, типа, нету? — сквозь собственное чавканье, выражает Сергей своё недоверие. — Есть, — чуть раздражённо поясняет врач, — не перебивайте. Я колю антибиотики, но все препараты, кроме всякой мелочёвки, подотчётны. С этим всё, более чем серьёзно. Всё проверятся автоматически, через истории болезни… — Короче, — сокращает рассказ отец, — нужно достать лекарства. Шимун сейчас лечит пацана. Ещё неделю или около того, его нужно держать под наблюдением. Он нас спрятал в ФАПе — закрыл в одной из комнат и никто кроме медсестры ничего не знает. Но нужно достать лекарства на замену, иначе у него будут очень крупные неприятности. — Это подсудное дело, — снова берёт бразды повествования сириец. — Раньше только за наркотические препараты могли осудить, сейчас список сильно расширился. — И чего делать? Где их брать? — интересуюсь, понимая безальтернативность положения, не прекращая пережёвывания содержимого консервы. — Тут недалеко, поселение — Спиридон знает, — пояснил Шимун. — Там есть человек — «Тесла» зовут. — Кличка, что ли? — встревает Сергей. — Прозвище, — снисходительно кивает Шимун. — У него много чего выторговать можно. Лекарства, в том числе. — А, что мы ему можем предложить? — задаю конструктивный вопрос. — Думайте! — разводит руками сириец. — Думайте, господа… Иначе, у меня не останется другого выхода, как сдать пацана судполу. — Чего?! Ты охренел? — А чего вы хотите? У меня не останется выбора, ещё раз повторяю! Если отчетность по препаратам разойдётся с мониторингом историй болезни моих пациентов — всё, кирдык! Отчёт автоматически отправляется каждую неделю! И по историям, — уточнил врач, — и по препаратам. Ведь, выдаёт ампулы опять же автомат! Нестыковка — разбирательство. Разбирательство — статья. Я, извините, чем могу — помогу. Но ломать свою жизнь, как вы, я не собираюсь! — Вот гад… — усмехаюсь сквозь зубы. — Помолчи, — толкает под локоть отец. — Он помог. Между прочим, рисковал, неслабо так… — Ладно, — встаёт с корточек Сергей и потягивается всем телом. — Ничего у нас просто не бывает… «Спирт», рассказывай про вашего «Теслу». Думать будем…