— Молоток, что могу ещё сказать? — одобрительно кивнул Табакерка. — Это ты не того пацана, что со Спиридоном и Леной живёт, вытаскивал? — Его. — Твой? — Чего, «мой»? — Сын. — Да, ну! — брезгливо отмахиваюсь, словно от мухи. — Мне сколько, по-твоему? — Ну, в жизни бывает всякое! — развёл руками Табакерка. — У меня вот, Кристя, в двадцать родилась! «Значит, по возрасту уже на выданье» — отмечаю про себя, поскольку Мише уже явно за сорок. — Так, а какое он к тебе отношение имеет? Если не секрет, конечно… — продолжает допытываться хозяин. — Да, как тебе сказать, — почему-то чуть смущаюсь, по неясным самому мне причинам, — просто пацан — сын моей хорошей знакомой… — Бабы твоей? — Нет, не бабы! — начинает чуть раздражать назойливость хозяина. — Просто подруги, — уточняю на всякий случай. — Поехали проведать и, ты знаешь, так там всё уныло и, как бы тебе сказать… — Колюче, — вдруг выдаёт свой вариант прилагательного Табакерка. — Всё угловато, схематично. Все такое, ломающее любую индивидуальность и творческие порывы. Всё как форма для штамповки. Штамповки биоресурса… От изумления у меня начинает отвисать челюсть. Вглядываюсь в лицо «Табакерки», который ещё минуту назад был для меня заурядным станичником. Даже не замечаю, как юная и прелестная Кристина приносит нам горячий чайник и чашки. Даже её удаляющаяся и прекрасная в своей юной притягательности фигурка, уже не может приковать к себе мой взгляд. Внимание просто поглотил этот, кажущийся мне теперь странным, человек. — Чего умолк? — как ни в чём не бывало, вопрошает Миша. — Откуда вы всё это знаете? — Мы же договорились на «ты»?! — Да какая разница! Откуда? — повторяю свой вопрос. — Я был там, — просто отвечает Табакерка. — Три года. Я всё там знаю. От входных ворот и этих дурацких указательных линий, и заканчивая тем, какие болты крепят к стенам хомуты водопроводных труб. Я был там три года. Потом сбежал. — Ни хрена себе… — только и нашёлся я. — Ага, — согласился Миша и наполнил чашки благоухающим горячим напитком. — Ромашка! — объявил он. — Выпей. Успокаивает. — Спасибо, — принимаю предложенную мне чашку и делаю глоток. — А мы точно об одном и том же месте говорим? — вдруг усомнился я в искренности хозяина. — Насколько я знаю, подобные школы организовали лет десять назад, не больше. А вам… — Сорок четыре, — совершенно спокойно уточнил Миша. — Только, «тебе», мы, кажется, договорились? — Пардон. — Ты всё верно говоришь, — откинулся на спинку Табакерка. — Сама система таких школ появилась не так давно. Но вот, на базе чего они появились? — И, чего же? — озвучиваю ожидаемый вопрос. — Вот! — назидательно поднял он указательный палец вверх. — А раньше, какие-то из них были просто интернатами, а какие-то специнтернатами. А специнтернат, это такое, очень общее название, просто звучит благочестиво. На самом деле, большинство из них — просто тюрьмы для малолеток, которых ещё нельзя сажать по тюрьмам. А в том, о котором мы говорим, ещё в 2008 году стали применять новые, по тем временам, методики. Это было не просто обучение, психологическая или воспитательная работа. Это было — всё это и ничто сразу, одновременно! Абсолютно все занятия, будь то уроки, досуг, поход в столовую, внеклассное чтение, просто прогулки — всё было подчинено одной системе. Знаешь, как будто разные по форме и вкусу печеньки нанизаны на одну и ту же острую, такую, нитку, которая постоянно попадает между зубами. Кусаешь — чувствуешь, как она больно выпивается в десну. И как бы ни кусал, какое бы печенье не грыз — она всё равно режет. А потом привыкаешь. Уже не обращаешь на неё внимания. Вот так и там. Нас заставляли привыкать к своему месту в этой жизни — месту сброда, что должен быть благодарен, что ему оставили право на жизнь. А-а, — махнул он рукой, — так не объяснить. Это нужно прочувствовать на себе. — И ты сбежал? — Да, — уверенно кивает Миша. — Я понял, что начинаю сходить с ума. Это, кстати, даже приветствовалось. Почему-то психов все жалели, и им даже преференции были. В общем, ещё чуть-чуть и всё, ку-ку! — повертел он пальцем у виска. — И как? — Воспользовался паникой. — А если подробнее. — Сам панику навёл — сам воспользовался. Устроил диверсию с водопроводом. Шум, гам, МЧС, — его лицо расплылось у мечтательной улыбке, — короче — благодатная почва, чтобы «сделать ноги». — Получилось? — задаю глупейший вопрос и сам поражаюсь своей глупости. — Ну… — даже как-то замялся Табакерка, — я же здесь, а не в дурдоме! — Ну, да… — снова мямлю под нос. — Ладно, — чуть хлопает по столешнице Миша. — Извини, у меня сейчас дела кое-какие, коль уж проснулся… А вообще — заходи в гости. Буду рад. Как я уже говорил, новых людей тут редко увидишь. — Хорошо, зайду обязательно. Мы встали, пожали друг другу руки. — Ой! — вспомнил я, уже практически у калитки. — А как насчёт сигарет? — Слева, — равнодушно бросил с порога Табакерка. — Что «слева»? — От тебя слева ящик. Оглядываюсь и, действительно, вижу слева от себя нечто на вроде гибрида сундука и собачьей будки. Точнее, именно сундук, но с довольно искусно притороченным к ней ровным отрезком шифера, очевидно исполняющего роль крыши. Сам же ящик стоит на ножках, сантиметров по двадцать в высоту, очевидно служащих сваями, препятствующими намоканию снизу. Вопросительно киваю на него, получаю в ответ кивок одобрения. Открываю крышку-крышу и нутро «табачной будки» являет мне ещё три ящичка. Два с россыпью табака, один с коричневыми сигаретами, перетянутых между собой бумажной ленточкой. На вид в каждой перетяжке по десять сигарет. Оборачиваюсь и ещё раз одариваю хозяина вопросительным взглядом — снова получаю одобрение и уже смело перекладываю в карман штормовки четыре перевязки, то есть — сколько и просил, в пересчёт на стандартные пачки. — На будущее, — вместо прощания объявляет Табакерка, — там всегда есть сигареты. Приходи — бери. — Спасибо. А… — А, это потому, — предвосхитил он мой вопрос, — что такие же как ты, не только с утра, но и по ночам, периодически, приходят. В магазин идти лень, а Табакерке ведь ни спать, ни жрать не надо! — решает покапризничать он напоследок. — Вот и сделал такую вот будочку, для собственного спокойствия. Пользуйся! — Буду знать, — удивляюсь его изобретательности. — Ну, бывай! — машет он прощаясь и захлопывает за собой дверь. — Во дела, — бормочу, почти что про себя. — Будочка, блин… Отойдя от дома моего нового знакомого пару десятков шагов, достаю из кармана одну из перемоток, вытаскиваю сигарету, верчу в пальцах. Коричневая, на первый взгляд, бумага, оказалась ни чем иным, как настоящим табачным листом. То есть, по факту, это не сигареты, а маленькие сигары. К тому же, их диаметр казался ощутимее больше, нежели стандартный, привычный мне с пятнадцати лет. Да — я рано начал курить. Но, как ни странно, мне никогда не доставляла особых хлопот моя вредная привычка. Разве что, в подростковом возрасте, когда взрослые гоняли, да когда сигареты заканчивались в самый неподходящий момент. Нюхаю миниатюрную сигару. Запах терпкий, чуть сладковатый — совсем непохоже на то, к чему привык. Ощущаю губами приятную шершавость табачного листа. Чиркаю зажигалкой, жёлтый огонёк сначала неохотно лижет закруглённый коричневый кончик, но чуть распробовав, вгрызается в него и рубленные листья начинают разгораться. По привычке делаю глубокую затяжку и буквально сгибаюсь пополам в приступе удушливого кашля. Такой крепости я никак не ожидал. Прокашлявшись, недоверчиво смотрю на зажатый в пальцах коричневый цилиндрик. Делаю аккуратную, быструю затяжку, разбавляя дым свежим воздухом. На этот раз удаётся сдержать кашель и почувствовать вкус… Да уж, таких сигарет я ещё не пробовал. Того, что я взял, нам с Серёгой хватит явно дольше, чем на один день… Глава 25. Яркие мазки… В детстве, начиная с самого раннего и заканчивая тем возрастом, когда родители стали разрешать мне пользоваться общественным транспортом, без сопровождения, меня возили к бабушке на другой конец города. Тогда природу ещё можно было назвать Природой, с большой буквы, и на окраине она была куда лучше, чем в загазованном центре. К тому же, бабушка жила в той части, где преобладал частный сектор, соответственно и уклад жизни там был несколько иной, чем в районах бетонных многоэтажек. Развлечения, соответственно, тоже были сродни сельским. Так, практически всё лето, я проводил вдали от шума автомобилей и иных прелестей центра многомиллионного города. Помимо бабушки, присматривать за мной должны были отец с его младшим братом. Однако, в отличие от школьников, у взрослых дядей нет летних каникул, и они вынуждены каждый будний день уходить на работу до самого вечера. Ну, а бабушка пребывала уже не в том возрасте, чтобы следить за сорванцом «от и до», к тому же дел по хозяйству у неё было всегда невпроворот. А потому, летом я был как подорожник — сам по себе, и нельзя сказать, чтобы меня это как-то огорчало. Напротив — было весело. Ведь, точно так же, к бабушкам и дедушкам на лето свозили и других детей, плюс местная шпана тоже была, вполне себе, весёлой и интересов схожих имелось огромное количество. Как раз там я впервые испытал то, что принято называть любовью. Не знаю, было ли это именно то самое чувство или же просто в организме двенадцатилетнего мальчика стали происходить первые гормональные изменения, но однажды я понял, что к одной из местных девчонок меня начало тянуть, прямо-таки, патологически. Девочка была младше на год, звали её Люсей и, как назло, дружила она с моим тамошним товарищем. Кодекс «пацанячей» чести, предписывающей друзьям не ссориться из-за девок и врождённая стеснительность, от которой мне удалось избавиться только к совершеннолетию, не давали мне признаться Люсе в своих чувствах. Однако, несмотря на все «но», тянуть меня к ней не переставало. Это была, какая-то, прямо-таки, физическая зависимость, которую в следующий раз я испытал лишь ближе к старшим классам, но тогда я уже знал, что это. А вот в двенадцать лет мне всё казалось в новинку и, я всерьёз думал, что моё сердце может не выдержать неразделённой детской любви. Правда, поболело детское сердечко всего недели две. Потом, как ни странно, мой товарищ перестал гулять с интересующей меня особой и, одновременно с этим, к ней пропал и мой интерес. Хотя, как потом выяснилось, девочка тоже дышала ко мне неровно, что, кстати, и стало причиной расставания с бывшим ухажёром. Саму девочку я уже и не помню, разве что только имя. А вот то чувство — такое нежное, но, одновременно, неприятно и тоскливо посасывающее нутро и не дающее найти спокойного местечка — я помню до сих пор. И, что самое страшное, я начинаю испытывать его снова. С момента моего похода за сигаретами к Мише Табакерке и знакомства с его дочерью прошли почти две недели. И за это время, то глупое тоскливое чувство, которым меня заразила ещё в детстве мерзавка по имени Люся, сначала пустило свои ростки, щекочущие изнутри солнечное сплетение, а потом, каждый день стало разрастаться и заполнять мой организм своей ядовитой колючей порослью, в геометрической прогрессии. Я даже стал вспоминать об алкоголе, который мог, хотя бы на время, решить данную проблему. Однако, спиртного в станице не водилось и я всё больше превращался в унылое задумчивое создание, с тягой к бесконечным походам в гости к местному табачнику. Надо сказать, что Миша оказался, действительно, весьма общительным и весёлым мужиком и, отнюдь, недурственным собеседником. Потому эти походы не были, лично мне, сколь-нибудь тягостными, да и хозяину дома моя компания, судя по всему, пришлась по вкусу. В третий мой визит, к посиделкам присоединилась-таки воздыхаемая мною особа и, после, составляла нам компанию каждый раз. Однако, большего, чем болтовня и многозначительные переглядывания, не происходило. Весьма престранно, но во мне вновь пробудилась та самая робость, коей я страдал в детстве, а потому, по непонятной мне самому причине, я стеснялся предложить девушке прогуляться наедине. Хотя, всякий раз уходя от Табакерки, я был убеждён, что она согласилась бы, и обещал себе, что в следующий раз непременно поговорю об этом с Кристиной. Однако, приходя в гости вновь, я опять робел и молниеносно забывал о данном самому себе обещании. И от подобного положения дел моё душевное состояние можно было назвать гнетущим томлением, что, в отсутствии алкоголя, разгоняло лишь задорное мужское общение, либо работа, занимающая собой всё моё сознание. Однако, сегодня работа такова, что мне только и остаётся, что думать о своих чувствах и нереализованных возможностях, на пути продвижения отношений на принципиально новый уровень. Проще говоря, работа заключается в том, чтобы большую часть времени просто ничего не делать. Но с условием — ничего не делать нужно в строго определённом месте — единственном на всю станицу магазине. Представляет он из себя два отгороженных друг от друга стеной помещения. Первое — непосредственно торговый зал. Хотя, определение «торговый» не отражает сути, поскольку здесь всё бесплатно, по определению. Второе — склад. В первом помещении по всей длине тянутся многоуровневые стеллажи, заставленные различного рода продовольственными и хозяйственными товарами, с довольно узкими просветами, для того, чтобы меж ними мог пройти человек, максимум два. Вдоль стен стоят холодильные камеры с продуктами, для коих комнатная температура губительна. Например — мясо, рыба, которую, кстати, разводит наш сосед, и некоторые скоропортящиеся овощи. Моя же задача заключается лишь в редкой инспекции всего этого хозяйства и, при опустении той или иной секции, восполнении её со склада. С учётом того, что никто про запас много не набирает (так здесь не принято) я, в основном, сижу, погружённый в свои собственные мысли. Товар мне пришлось принять лишь однажды. Примерно в десять утра, Серёга, который довольно часто подвозил в магазин различные нужности, ненадолго скрасил моё одинокое уныние. Он привёз партию керамических кухонных ножей, что делал местный мастер и помог расставить мне их на полку. Потом и он уехал, вновь оставив меня одного. Покупатели ничего не покупали, а просто брали с полок то, что им было нужно и иногда, для проформы, интересовались моими делами. Я, сухо улыбаясь, отвечал, что всё хорошо, и они, удовольствовавшись дежурной фразой, покидали магазин. Хотя, сейчас отсутствие покупателей мне на руку. Сегодня Кристина работает в первую смену, то есть — с восьми. Сейчас уже начало второго, а значит, уже она должна освободиться, а значит, и зайти в магазин. Я знаю, что её отец всегда просит прихватить по дороге то или иное для готовки, либо хозяйства. А Кристине, как раз по дороге. Работает она в здешней парикмахерской, совсем недалеко, метрах в трёхстах от магазина. Так что, по идее, она уже должна была зайти. Смотрю на часы — 13:23. Странно. Неужели за 23 минуты нельзя преодолеть триста метров? Где её носит? Впрочем, смогу ли я продвинуться хоть на шаг ближе к ней, если столько дней просто стоял на месте — вопрос открытый. Может, как всегда, буду, словно дурачок, трещать на отрешённые темы, усердно делая вид, что Кристина интересует меня лишь как собеседник. Конечно, и поболтать с ней есть о чём — девушка весёлая и эрудированная, но, почему-то мне хочется говорить с ней о всяких глупостях, о которых обычно щебечут влюблённые и от того кажутся со стороны, как минимум, умственно-отсталыми. 13:47. А её всё нет. Наверное, уже и не будет. Печально, но, может это и к лучшему. По крайней мере, не буду корить себя за ещё один упущенный шанс… Об открытии входной двери возвещает подвешенный над ней колокольчик. В нетерпении вскакиваю с продавленного кресла в дальнем от входа углу зала, всматриваюсь в щели меж заставленными полками. Убедившись в бесперспективности такого занятия, иду вдоль торцов высоких стеллажей. На секунду мне кажется, что вижу именно Кристину, сердце подпрыгивает, но уже через секунду опускается на своё привычное место. В магазин зашла наша соседка, что живёт в паре домов от нас и периодически заходит в гости, так, поболтать о том, о сём… Мы никогда не отказывали ей в компании. Ведь женщина она одинокая, детей нет. Даже поговорить, по сути, не с кем. А тут мы, новые люди. Очевидно, «старые» уже наслушались. А мы ещё нет — вполне интересно проводим время за чаепитиями. Надо сказать, что, по моему скромному разумению, Жанну, а именно так зовут вхожую в наш дом женщину, прельщает отец. Ей около сорока, довольно красива — длинные русые волосы, увесистая высокая грудь, приличная фигура. Отец — хоть и старше, но тоже неплох собой и вовсе не выглядит на свои годы. Оба одинокие. Они были бы неплохой парой. И, думаю, она это понимает. Не зря же так часто заходит «просто поболтать»… — Добрый день, — машу ей со своего конца зала. — О! Игорь! — удивляется она. — Ты сегодня здесь работаешь? — то ли спрашивает, то ли утверждает соседка, расплывшись в свойственной её умилительной улыбке. — Как видишь, — с видом воплощенной безысходности развожу руками. — К сожалению, другие места на этот день «забили» раньше, чем я удосужился это сделать.