— Совет одобрит? — А ему нужно знать? — Не знаю… — чуть растерялся я. — Я как-то уже привык, что всё коллегиально решается… — Коллегиально — это, конечно, прекрасно. Но, сейчас эта коллегиальность может нас погубить. Совет — это простые люди, как ты или я. Со своими страхами, сомнениями… Почти все — нормальные, желающие процветания и добра себе и своим соседям, желающие, чтобы станица жила и развивалась. Но страх и сомнения есть в каждом. А ещё человек до последнего верит в лучшее. Верит, что всё обойдётся, что все невзгоды пройдут стороной! Но мы-то понимаем, что это не так, верно? Потому, надо сделать так, как надо, а потом, будь, что будет… — А почему ты именно мне об этом говоришь? — А потому, что у тебя выбора особого нет. Ты — заложник этой ситуации. Так что, кому как не тебе? — Логично. Так, что делать-то нужно? — После совета всё обсудим. Скажи — своих поднять сможешь? — Батю и Серёгу — наверное. — Хорошо, — довольно кивает староста. — А я думаю, подключу пару-тройку наших опытных ребят. Ну и Лешего, само собой. Он, кстати, первым и предложил подорвать их, к чертям собачьим. Ладно, пошли, совет скоро соберётся. Ещё обо многом нужно подумать… * * * Я едва могу протиснуться сквозь толпу окружившую стол, за которым, уже по традиции, в тёплое время года, заседает совет станицы. Весь двор и вся прилегающая территория окружена встревоженными людьми. Теперь это уже не заседание группы представителей… Теперь это своеобразный референдум. — Я, так понимаю, все собрались? — с трудом усаживаясь на скамью, подпираемую сзади станичниками, вопрошает Иваныч. — И, как я понимаю, не только совет… — Нас это тоже касается! — нервно выкрикивает кто-то из толпы. — Да я, что спорю? — как-то отрешённо бурчит староста, окидывая взглядом тревожные лица членов совета. — А Яша где? — интересуется он, недосчитавшись Будницкого. — Хрен его знает, — озираясь на окружившую стол толпу, рычит Леший. — Давайте без него! — доносится безликий женский голос. — Ну, раз станица просит… — разводит руками Иваныч. — Не томи! — бросает «Табакерка». — А то мы всё по слухам да по слухам! Чего «Астматик» сказал? — Да на хер его слать! — кричит кто-то из толпы. — Сказал, что завтра в три приедет, — не обращая внимание на выкрики, начал Иваныч. — Говорит, тех, кто быков его положил выдать, а ещё «Кулибина»… — «Кулибина»-то, за что?! — раздались негодующие возгласы. — Согласен со станичниками, — кивнул Спиридон. — За что? — А вот спроси у него… — съюлил староста. — Чтобы пахал на него! — выкрикнул кто-то, тоже, как и я, до недавнего времени, не догадывающийся что «Кулибин» вовсе не «он». — Не дело это, — скривился «Шрам». — Хер ему по самые гланды! — Поддерживаю, — глухо, потупив взгляд, высказался Леший. — Ну, я думаю, — снова взял слово Иваныч, — вопрос только один — отдать им на верную смерть Игоря, — кивает на меня, — и «Кулибина» в рабство, или же вспомнить о том, что мы свободные люди? — Хрен этому бандюге! — загудел кто-то глубоким басом. — Я этих ублюдков сам бы пристрелил! Они давно выпрашивали! — Правильно! — поддержал его кто-то. — Двоих порешили и остальных порешим! — А если не порешите?! — раздался женский голос. — Что с нами, с детьми будет? Мы тут причём? В толпе начинала разгораться полемика. Во взгляде членов совета читалось самое разное. У кого-то откровенный испуг, у кого-то злоба, у кого-то смятение, граничащее с паникой, а у кого-то апатия. Точнее, этот кто-то, сейчас уставившийся перед собой пустым взглядом — это я. Чувствую, на левое плечо ложится чья-то рука. Через секунду чувствую тяжесть и на правом. Оборачиваясь, вижу отца по одну сторону, Кристину — по другую. Чуть сзади, участливого машет рукой Серёга, плотно зажатый меж толпы, а потому, делающий это весьма комично. Этот чуть веселит. Совсем чуть-чуть… — Так! — гаркает Иваныч и гул становится немного тише, однако, всё же не сходит на нет. — Понимаю, вопрос щекотливый! У каждого есть мысли об общем благе, и у каждого есть мысли о чести. Есть ли между ними конфликт — не знаю. Наверное, у кого как… А потому, предлагаю просто взвесить все «за» и «против», чтобы потом никого ни в чём не винить. Принимается? Руки членов совета медленно и нерешительно тянутся вверх. Моя тоже, хотя не понимаю, что конкретно имеется в виду. По растерянным взглядам некоторых голосующих понятно, что я не одинок в своём неведении. — Есть у нас такая традиция, — справедливо решает провести ликбез староста, доставая из под стола старые механические весы, с раскачивающимися чашами, — когда есть стыдливый, но требующий решения вопрос — мы голосуем. Голосуем тайно. Каждый берёт по одной монете, — в наглядность отсчитывает он необходимое количество округлых медяков и выкладывает тремя неравными стопочками на стол, — и бросает в одну из этих коробочек, — продолжает подкреплять свою речь материальными свидетельствами Иваныч, выставляя две жестяные баночки, одну округлой формы, другую в форме квадрата. Открывает обе, показывает, что в них пусто и закрывает крышками с продолговатыми прорезями, как в копилках. — Весят они, — поясняет, водружая их на противоположные чаши весов, и те сначала раскачиваются, но уже через несколько секунд застывают в хрупком равновесии, — одинаково. Круглая коробка — «да», квадратная — «нет». Мешок! — призывно огласил он и тот, кто понял о чём речь, начал шарить рукой под столом, пытаясь нащупать в небольшой нише, что располагается под столешницей, то, что просит староста. — Есть! — отзывается Спиридон, извлекая небольшой чёрный мешок из-под стола. Атрибут ритуала тайного голосования следует по рукам пока не доходит до Иваныча. Староста ставит обе коробочки в мешок и разворачивает его, так, чтобы образовался жёлоб. — Сейчас, разойдитесь от стола! — командует он и толпа медленно и неуверенно пятится. — Круглая — справа от вас, квадратная — слева. Справа — «да», слева — «нет». Прошу. Каждый подходит ко мне и кидает одну монетку. Вашей руки никто не видит! Голосуйте, так как считаете нужным и да простит вас Бог! — А Яша? — раздался голос из толпы и, очевидно одного из тех, кто выдвинул в совет этого спорного, со всех сторон, человека. — А как же его голос? — Никак! — гаркнул кто-то. — Расступитесь! — гаркает вновь. Сквозь чуть разошедшуюся в стороны толпу протискивается один из постовых — рослый косматый парень, затянутый в камуфляж. — Что такое? — нервно спрашивает Леший. — Иваныч, — игнорирует вопрос постовой и протягивает старосте картонную коробку. Тот кивает на стол, и постовой аккуратно ставит её на предложенное место. — Что это? — интересуется староста. — Бандиты привезли. — Что там? — Сами посмотрите… — отступил на шаг боец. — Там ещё записка… Я попытался разобрать, через отделяющее меня от коробки расстояние, но лишь увидел, что-то неразборчиво намулёванное на крышке коробки. — Чего там? — Прочитай! — наперебой начали гудеть, как простые станичники, так и члены совета. — «Это мой подарок, — начал читать вслух Иваныч. — Я знаю, что у вас кишка тонка, чтобы избавляться от крыс, как это следует делать. А ещё это моё вам напоминание о том, что ровно в 15:00 с вами будет то же самое… С уважением, Астматик». — Что внутри? — Открывай! — Не тяни! — снова загудел люд. Иваныч, чуть робко, вытаскивает заправленные друг под друга уголки картона. Коробка открывается, и из неё подкаченными вверх глазами смотрит тот, кто по регламенту должен сидеть за этим самым столом… — Яша! — многоголосо охает толпа. — Яшу убили… — Как убили? — Голова, голова в коробке… — гудит толпа. — Тихо! — бьёт по столу Иваныч. — Заткнитесь! — вторит ему Леший и тоже лупит так, что, коли столешница не была в четыре пальца толщиной, то наверняка бы и вовсе треснула. — Чего раскудахтались?! А чего вы ждали от этих отморозков?! Что они мужикам по «шпале» отпустят, а баб по попке шлёпнут? Хрен там! Это выродки, которые, если мы не перестанем вести себя как стадо баранов — вырежут всех, как скот! — Короче, — жёстко останавливает его Иваныч. — Голосуем! — поднял он чёрные края мешка. — Вас — чётное количество. Значит, по традиции, я тоже беру голос. Начинайте и помните — «Да» — справа. «Нет» — слева. «Да» — мы берём в руки оружие. «Нет» — отдаём на растерзание двух хороших людей, одному из которых обязаны очень многим. А потом — ждём, чего эти ублюдки захотят ещё. Выбирай, совет! Вереница из 34 человек медленно огибает стол и после все усаживаются на свои места. По взгляду не понять, кто какое решение принял. Все они потуплены, растеряны. Я знаю только за себя — моя баночка круглая. Наверняка, туда же опустили свои монетки Спиридон, Табакерка, Леший. А ещё, скорее всего, Шрам и Макс. Вот и Иваныч демонстративно, уже без мешка, кидает свою монетку в прорезь круглой крышки. Нас уже семеро. Нужно, как минимум, ещё восемь. Вот он — момент истины. Староста усаживается на место, ставит коробочки перед собой, подвигает ближе весы. Сначала берёт квадратную — ставит на левую чашу. Потом круглую — водружает на правую. Весы начинают играть. То одна чаша возвышается над другой, то вторая. Кажется, эти безумные качели никогда не прекратят своё движение. Но вот, весы на миг замирают, правая чаша обрушивается вниз и уже не поднимается. Над округой нависает беспокойный гул. Иваныч устало кладёт голову на стол. — Станичники! — возвещает Леший. — Решение принято! Готовьте оружие. Кто готов стоять за наш дом — через два часа жду на площади в сквере. Будем проводить инструктаж! А пока — расходитесь. Стволы заряжайте…