— Понятия не имею. А что, это важно? Лифт звякнул, сообщив Харри, что пора ехать. Юнас рисовал снеговика. По его задумке тот должен был улыбаться и петь: пусть это будет веселый снеговик. Но ничего не получалось, он только таращился с большого белого листа бумаги без всякого выражения. В большой аудитории было почти совсем тихо, лишь поскрипывал мел в руке у отца, стоявшего у доски, и ручки студентов шуршали по бумаге. Юнасу ручки не нравились. Ручку не сотрешь, ничего не исправишь, какой рисунок получится, такой и останется навсегда. Утром Юнас проснулся и подумал, что мама, наверное, уже вернулась, и помчался к ней в спальню. Но там был только отец. Он одевался и велел Юнасу тоже одеваться, потому что сегодня они пойдут в университет вместе. Аудитория ступенями спускалась далеко вниз, туда, где стоял отец, и была похожа на театр. С тех пор как они с Юнасом вошли, отец не сказал студентам ни слова. Только кивнул, показал Юнасу, куда сесть, а сам пошел к доске и принялся писать. А студенты, видимо, к этому привыкли, потому что сразу же начали записывать. На доске было полно цифр, буковок и каких-то странных закорючек. Что они означают, Юнас не знал. Отец как-то раз объяснил ему, что это такой специальный язык, называется «физика», и сам отец все объяснял студентам только на этом языке. А когда Юнас спросил, можно ли на нем рассказать сказку, отец ответил, что физика рассказывает только правду и для всяких дурацких баек не подойдет, как ни старайся. Некоторые закорючки были смешные. И даже симпатичные. Мел сыпался отцу на рукав. На ткань пиджака как будто выпал белый ровный слой снега. Юнас попробовал нарисовать отца, глядя ему в спину. Но и тут никакого веселого снеговика не вышло. И вдруг в аудитории стало совсем тихо. Ручки перестали шуршать. Потому что перестал поскрипывать мел. Он застыл на самом верху доски — отцу даже пришлось поднять руку высоко над головой. Казалось, будто мел застрял в доске, а отец висит, ухватившись за него, — прямо как мультяшный волк, когда тот повис над пропастью, уцепившись за веточку, а до земли очень-очень далеко. И тут плечо у отца затряслось, и Юнас подумал, что тот пытается выдернуть мелок из доски, чтобы продолжить писать, а тот не поддается. В аудитории раздался всхлип, будто все разом открыли рты и выдохнули. И тут отец вытащил наконец мелок, дошел до двери и, не оборачиваясь, исчез за ней. За новым мелом пошел, подумал Юнас. Студенты вокруг него шептались все громче и громче. Он расслышал слова «жена» и «пропала». Посмотрел на почти целиком исписанную доску. Отец пытался написать, что она умерла, но мел мог писать только правду и поэтому застрял. Юнас попробовал стереть снеговика. А вокруг него щелкали замки, студенты собирали свои сумки, вставали и выходили из аудитории. На неудавшегося снеговика упала чья-то тень. Юнас посмотрел наверх. Это был дяденька из полиции, тот высокий, с некрасивым лицом и добрыми глазами. — Пошли-ка поищем твоего папу, — предложил он. Харри деликатно постучал в кабинет, который, судя по табличке, принадлежал профессору Филипу Беккеру. Ответа не последовало, и он открыл дверь. Человек за столом поднял опущенную на руки голову: — Разве я разрешил кому-то… Он осекся, увидев Холе, и перевел взгляд на мальчика, стоящего рядом. — Юнас! — с раздражением обратился к сыну Филип Беккер. — Ведь я сказал тебе, чтобы ты никуда не уходил! — Глаза его были красными. — Это я взял его с собой, — заступился Харри. — Да? — Беккер взглянул на часы и встал. — Ваши студенты ушли, — сказал Харри. — Ушли? — Беккер снова опустился на стул. — Я… я хотел дать им немного отдохнуть. — Я понял, — отозвался Харри. — Всем нам иногда полезно немного отдохнуть. Мы можем с вами поговорить? Беккер отослал Юнаса в кафетерий, наказав ждать там, а сам объяснил: — Решил не водить его сегодня в школу. Все эти вопросы, слухи… не хочу всего этого. Я уверен, вы понимаете. — Ясно. — Харри достал сигареты, но, увидев, как решительно замотал головой Беккер, убрал пачку в карман. — Уж это-то понять куда проще, чем то, что вы написали на доске. — Это квантовая физика. — Звучит туманно. — Мир атомов вообще туманная вещь. — Как это? — Они ломают все известные нам законы физики. Как, например, предмет может находиться сразу в двух местах? Нильс Бор как-то сказал: если тебя квантовая физика не испугала, значит, ты ничего в ней не понял. — Но вы-то понимаете? — Нет, конечно! Вы в своем уме? Это же чистый хаос. Но я предпочитаю тот хаос этому. — Какому? Беккер вздохнул: — Мы, то есть наше поколение, стали менеджерами и секретарями наших детей. И Бирта — больше остальных. Все эти дни рождения друзей, внеклассные занятия и футбольные тренировки… Их столько, что я схожу с ума. Вчера мне позвонили из какой-то клиники, потому что Юнас пропустил прием у врача. Вечером у него тренировка по футболу, причем я даже не знаю где. А он, как и все нынешние дети, поди и не знает, как на автобусе-то ездить! — У Юнаса проблемы со здоровьем? — спросил Харри и достал блокнот, в котором никогда ничего не писал, но вид которого производил бодрящее действие на свидетелей. — Ничего особенного. — Беккер раздраженно махнул рукой. — Насколько я понимаю, вы пришли по другому поводу? — Да, — ответил Харри. — Я хотел бы знать, что вы делали вчера после обеда и до самого вечера. — Что? — Это моя работа, Беккер. — Это имеет какое-то отношение к… к… — Беккер кивнул в сторону сегодняшней газеты, которая лежала на неровной стопке бумаг. — Нам пока ничего не известно. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. — Скажите, вы меня подозреваете? Харри промолчал и только посмотрел на часы. Беккер громко простонал: — Ладно, бросьте! Я же действительно хочу помочь. Вчера я весь вечер сидел здесь, работал над статьей, которую надеюсь вскоре опубликовать. — Кто-нибудь из коллег сможет это подтвердить? — Знаете, почему норвежские исследователи занимают в мировой науке положение маргиналов? Потому что их самолюбование значительно превышает их знания. Я был, как обычно, один-одинешенек. — А Юнас? — Он приготовил себе поесть и сидел перед телевизором, когда я пришел. — В котором часу это было? — Думаю, сразу после девяти. — Ага. — Харри сделал вид, что записывает. — Вы просмотрели вещи Бирты? — Да. — Нашли что-нибудь? Филип Беккер провел пальцем по губам и покачал головой. Харри смотрел на него не отрывая глаз. Но Беккер выдержал его взгляд. — Спасибо за помощь, — поблагодарил Харри, сунул блокнот в карман и встал. — Пойду скажу Юнасу, чтобы он возвращался. — Пожалуйста, пока не надо. Харри нашел кафетерий, где сидел Юнас и рисовал, высунув кончик языка. Он встал рядом с мальчиком и взглянул на лист бумаги, на котором пока не было ничего, кроме двух кривых кругов. — Снеговик. — Да, — кивнул Юнас. — Откуда вы знаете? — Зачем мама возила тебя к врачу, Юнас? — Не знаю. — Юнас принялся за голову снеговика. — А что это за врач? — Не знаю. — А где находится его кабинет? — Я не должен никому говорить. Даже папе. Юнас склонился над лицом и стал пририсовывать снеговику волосы. Длинные волосы. — Я же полицейский, Юнас. Я стараюсь найти твою маму. Карандаш нажимал сильнее и сильнее, волосы становились чернее и чернее.