— Конечно нет, — закивал Харри. — Мы хотим вызвать вас как свидетеля. Свидетеля, который смог бы рассказать, что происходит там внутри. Всем известно, что проститутки издавна водят в «Леон» клиентов, но вот детей туда стали водить лишь недавно. А в отличие от обычной проституции детская проституция, как вы изволили выразиться, незаконна. Теперь представьте себе, что будет, когда мы сообщим об этом прессе. Ветлесен уставился на снимок и яростно потер лицо. — Мы, кстати, видели, как от вас выходила дамочка из новостей второго канала, — добил его Харри. — Как биш ее зовут?.. Ветлесен не ответил. Казалось, его потрясающая моложавость линяет прямо у них на глазах: лицо Идара Ветлесена становилось старше с каждой секундой. — Позвоните нам, если все же найдете маленькую щелочку в ваших нерушимых принципах относительно врачебной тайны. Харри с Катриной даже не успели дойти до двери, как их остановил голос Ветлесена: — Детей приводят ко мне на обследование. А вовсе не… — По поводу чего? — перебил Харри. — По поводу болезни. — Одной и той же? Какой? — Это неважно. Харри двинулся к двери: — Значит, для вас будет не важно и то, что мы вызовем вас для дачи свидетельских показаний. Мы же ничего незаконного не нашли. — Подождите! Харри обернулся. Ветлесен поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями: — Болезнь Фара. — Фара? — Да, Фара. Редкое, серьезное заболевание, похожее на болезнь Альцгеймера. Человек утрачивает способности на когнитивном… то есть познавательном уровне, затем возникают проблемы с двигательным аппаратом. Обычно первые симптомы проявляются после тридцати, но бывает, что и в детском возрасте. — Хм. Значит, Бирта и Сильвия знали, что у их детей эта болезнь? — Они пришли ко мне, потому что подозревали это. Болезнь Фара трудно диагностировать. Бирта Беккер и Сильвия Оттерсен побывали у многих врачей, и никто не мог поставить их детям диагноз. Думаю, обе они искали через Интернет, вводили в поисковики симптомы, вышли на болезнь Фара и, конечно, здорово напугались. — И тогда они обратились к вам? К пластическому хирургу? — Я специализировался на болезни Фара. Случайно. — Что значит «случайно»? — В Норвегии всего около восемнадцати тысяч врачей. А знаете, сколько болезней существует на свете? — Ветлесен кивнул на свои дипломы на стене. — Болезнь Фара случайно оказалась в программе курсов по заболеваниям нервной системы, которые я посещал в Швейцарии. У нас в Норвегии болезнью Фара не занимается никто. Вот так я и стал специалистом по этой болезни, хотя, разумеется, не успел изучить ее достаточно глубоко. — Расскажите все, что знаете о Бирте Беккер и Сильвии Оттерсен. Ветлесен пожал плечами. — Раз в год они приходили сюда со своими детьми. Я их осматривал. Никаких ухудшений не находил. Кроме этого я ничего об их жизни не знаю. Ни о жизни… — Он запнулся и тихо добавил: — Ни о смерти. — Ты ему веришь? — спросил Харри. Они ехали мимо пустыря. — Не совсем, — ответила Катрина. — И я тоже. Думаю, нам надо сосредоточиться на нем, а Берген оставим на потом. — Не согласна, — возразила Катрина. — Тут явно есть связь. — Да? И какая же? — Пока не знаю. Звучит дико, но, мне кажется, есть какая-то связь между Рафто и Ветлесеном. — Что ты имеешь в виду? — Рафто мог изменить внешность с помощью пластической операции. — У Ветлесена? — У него самого. Это объясняет выбор жертв: и у Сильвии, и у Бирты дети наблюдались у одного и того же врача. Может, именно в клинике Рафто их и увидел. — Ты рано выходишь на прямую, Катрина. — Ты так считаешь?.. — Такие расследования похожи на головоломку, пазл. Вначале мы собираем разные кусочки и вертим их так и сяк, прикидывая, куда каждый из них встанет. А ты слишком рано пытаешься эти разрозненные кусочки соединить. — Да мне просто захотелось озвучить свою мысль. Чтобы самой услышать, насколько идиотски это звучит. — А звучит по-идиотски. — Мы разве не к управлению? — с удивлением спросила она. Харри услышал в ее голосе едва заметную дрожь и скосил на нее глаза, но лицо Катрины было непроницаемо. — Я хочу проверить то, что сказал Ветлесен, кое у кого из моих знакомых. Который, кстати, его знает. Матиас вышел навстречу Харри и Катрине в белом халате и желтых резиновых перчатках. Он встретил их в гараже одного из корпусов больницы «Гёустад», того, что выходит окнами на третью кольцевую дорогу. Матиас помог им поставить машину на место — похоже, оно было закреплено за ним, но пустовало. — Стараюсь больше ездить на велосипеде, — объяснил Матиас и открыл при помощи пластиковой карты дверь, ведущую из гаража в подвальный этаж Института анатомии. — Этот выход очень удобен, когда приходится заносить или выносить трупы. Я бы с удовольствием предложил вам кофе, но мы только что закончили с одной группой студентов, и вторая уже на подходе. — Извини за беспокойство. Ты и впрямь выглядишь усталым. Матиас вопросительно посмотрел на Харри. — Мне вчера звонила Ракель и сказала, что ты работал допоздна, — объяснил Харри, мысленно проклиная себя и стараясь, чтобы выражение лица его не выдало. — Ах, ну да, — кивнул Матиас. — Ракель и сама задержалась. Ужинала с подружками и сегодня даже взяла отгул. Когда я звонил недавно, она была занята генеральной уборкой. Женщины… Кто их поймет? Харри улыбнулся и спросил себя, существует ли на этот стандартный вопрос адекватный ответ. Человек в зеленой униформе больничного санитара провез к двери в гараж металлическую каталку. — В университет Тромсё отправляем? — спросил его Матиас. — Попрощайся с Хьелльсеном, — улыбнулся тот в ответ. В его ухо был вдет целый ряд колечек, тесно прижатых друг к другу, как у женщин племени масаи. Только те носят свои кольца на шее, а эти придавали лицу санитара какую-то раздражающую асимметричность. — Хьелльсен? Правда, что ли? — Матиас остановился. — Тринадцать лет на службе. Теперь очередь Тромсё копаться у него внутри. Матиас приподнял простыню. Харри увидел лицо. Кости черепа проступали сквозь кожу, разглаживая старческие морщины на бесполом, белом, как гипсовая маска, лице. Харри знал: это потому, что труп забальзамирован, все кровеносные сосуды заполнены смесью формалина, глицерина и спирта. Эта смесь противостоит разложению тканей. К уху была прикреплена металлическая пластинка с трехзначным числом. Матиас стоял и смотрел, как санитар катит Хьелльсена к гаражной двери. А потом — словно стряхнул оцепенение и пришел в себя. — Простите. Все оттого, что Хьелльсен пробыл у нас очень долго. Он был здесь профессором анатомии, когда институт только создали. Фантастическое строение… Такие ярко прорисованные мускулы. Нам его будет не хватать. — Мы тебя надолго не задержим, — сказал Харри. — Хотели попросить, чтобы ты рассказал, как Идар относится к пациентам-женщинам. И их детям. — Ты имеешь в виду то же, что и я? Харри кивнул. Матиас отпер перед ними следующую дверь. Они вошли в помещение с металлическими столами и висящей на одной из стен доской. Столы были оборудованы лампами и раковинами. На каждом из них лежала пачка одноразовых перчаток. Скорее всего, вопросы Харри займут место в голове Матиаса между чьей-то плюсной и большой бедренной костью. Слегка попахивало хлоркой, совсем как в отделе судебной медицины, подумал Харри. Матиас сел на стул, Харри на вентиляционный короб, а Катрина подошла к одному из столов и уставилась на три выложенных в ряд мозга, гадая: муляжи это или?.. Матиас довольно долго размышлял, а потом сказал: — Я никогда не замечал сам и не слышал от других, чтобы между Идаром и его пациентками или их детьми происходило что-то сомнительное. Он так нажал на слово «пациентки», что Харри спросил: — А с непациентками?