А Харри сказал: — Я разговаривал по телефону с адвокатом Кроном. Он ясно дал понять, что Стёп не желает отвечать на вопрос относительно своего алиби. И на другие вопросы. Мы, конечно, можем его арестовать, но у него есть полное право никаких показаний не давать. Единственное, чего мы добьемся, — оповестим весь мир, что Снеговик жив и по-прежнему на свободе. Хотелось бы знать, с чего это он вдруг онемел? Комедию ломает или ему вправду есть что скрывать? — Но звезда, суперизвестный человек — и вдруг убийца? — недоумевал Скарре. — Да быть такого не может! — О. Джей Симпсон[3], — выпалил в ответ Хольм. — Роберт «Беретта» Блейк[4], Фил Спектор[5], отец Марвина Гэя[6]. — Да кто таков этот Фил Спектор?! — Давайте быстренько ваше мнение: есть Стёпу что скрывать или нет. Не думая, валяйте. Хольм! Бьёрн Хольм почесал свои котлетообразные бакенбарды: — Подозрительно, что он на конкретный вопрос не хочет отвечать. Видать, связан-таки со смертью Ветлесена. — Братт? — Мне кажется, Стёпа только забавляет, что он находится у нас под подозрением. Его газета ничего об этом деле рассказать не может, зато нынешняя ситуация укрепит его имидж «аутсайдера», мученика за правду. — Точно! — подхватил Хольм. — Я поменял мнение. Он бы не стал так рисковать, кабы и впрямь был виновен. Он спит и видит оказаться в центре сенсации. — Скарре? — Блефует он. Это просто чушь. Любимая игра либералов в права личности и все такое. — Ну ладно, — сказал Харри. — Допустим, вы правы и он не врет. Тогда нам надо попытаться выкинуть его из дела, причем как можно скорее, а самим двигаться дальше. Можем мы выяснить, кто находился с ним во время убийства? — Можем, — ответила Катрина. — Я звонила одной знакомой, девчонка работает в «Либерале». Она сказала, что за пределами редакции Стёп не слишком общительный малый и время в основном проводит в квартире на Акер-Брюгге в гордом одиночестве. Если не приводит к себе женщин, конечно. Харри посмотрел на Катрину. Она напоминала ему чрезмерно усердного студента, который вечно опережает профессора на целый семестр. — Значит, дамочки к нему залетают стаями? — усмехнулся Скарре. — По отзывам моей подруги, Стёп большой проказник по этой части. Как только она сама попала в его поле зрения, он дал ей понять, что, если она хочет оправдать его профессиональные ожидания как журналист, ей придется раздвинуть ноги. — Вот сукин сын! — фыркнул Скарре. — Да, она того же мнения, — подтвердила Катрина. — Но как бы то ни было, теперь она журналист до мозга костей. Хольм и Харри хохотнули. — Спроси у нее, может, она назовет парочку его подружек, — попросил Харри, вставая с места. — А потом позвони, пожалуйста, другим служащим редакции и задай тот же вопрос. Пусть чувствует, что мы дышим ему в затылок. Ну, погнали. — А ты? — спросила Катрина, оставаясь на месте. — Что «я»? — Ты-то нам не рассказал, как ты считаешь: врет он или нет. — Ну, — улыбнулся Харри, — во всяком случае, не все, что он сказал, было правдой. Все уставились на него. — Он сказал, что не помнит, о чем беседовал с Ветлесеном во время последнего телефонного разговора. — И что? — А то! Если ты узнал, что парень, с которым ты недавно разговаривал, разыскивался как серийный убийца и к тому же покончил с собой, то разве не попытаешься немедленно вспомнить весь разговор, вертя так и эдак каждое слово, чтобы понять, мог ты раньше обо всем догадаться или нет? Катрина медленно кивнула. — Кроме того, — продолжал Харри, — меня интересует, почему Снеговик объявился, написав мне то странное письмо, еще до того, как я стал его искать. А теперь, когда я подошел к нему достаточно близко, он так расстроился, что попытался подложить вместо себя Ветлесена. — Может, у него в обоих случаях был мотив, — предположила Катрина, — и он специально указал тебе на Ветлесена? Может, у него с ним были какие-то особые счеты? И он показал тебе дорогу, по которой ты должен идти? — Или, может, — вступил Хольм, — он просто хотел эдак щелкнуть тебя по носу. Убил Ветлесена, затаился и втихаря празднует победу. — Да бросьте! — фыркнул Скарре. — Вас послушать, так можно подумать, что между Снеговиком и Харри какие-то личные разборки. Все трое молча посмотрели на него. — А что? Что такое-то? — наморщил лоб Скарре. Харри снял пиджак с вешалки: — Катрина, поезжай, пожалуйста, опять к Боргхильд. Скажи, что теперь мы имеем полное право ознакомиться с медицинскими картами. Я прикрою, если надо. И потом расскажешь, что там у Арве Стёпа… Ну, все всё сказали, а то я уже пошел? — Та женщина из Твейты, — напомнил Хольм, — Камилла Лоссиус. Ее до сих пор не нашли. — Держи на контроле, Хольм. — А ты куда? — спросил Скарре. Харри улыбнулся: — Пойду поучусь играть в покер. Харри стоял у двери Валенка на седьмом этаже блочного дома на Фрогнерплас и чувствовал то же самое, что и много лет назад, когда во время каникул жил в Уппсале. Там, за этой дверью, — последний шанс, последний выход из положения, потому что ко всем остальным ребятам он уже звонил. Валенок, или Асбьёрн Валлнек, как его назвали при рождении, открыл и молча посмотрел на Харри. Он тоже знал. Как и тогда. Последний шанс. За маленькой прихожей располагалась тридцатиметровая квартира, которую при желании можно было назвать гостиной, совмещенной с кухней, а без такового — комнатенкой с кухонькой. Какая же тут стояла вонь! Дело в том, что у Валенка жутко потели ноги. Потели и воняли. Он унаследовал эту особенность — как и прозвище — от своего отца, который был уверен, что простая деревенская обувь впитывает неприятные запахи. Правда, у Валенковой вони был один плюс: она заглушала любые другие запахи. Горы немытой посуды, кучи окурков, пропитанные потом футболки, развешанные по спинкам стульев, — все это уже никого не трогало. Наверно, не врали, подумал Харри, что именно вонь от ног Валенка послужила причиной его грандиозного проигрыша в полуфинале чемпионата по покеру в Лас-Вегасе. — Давненько, — буркнул Валенок. — Да. Спасибо, что нашел время встретиться. Валенок улыбнулся, как будто Харри отмочил шутку. А Харри, у которого не было никакого желания оставаться здесь ни на минуту сверх необходимого, перешел к делу: — Так почему главное в покере — увидеть, когда блефуют твои соперники? Валенок, видимо, тоже был не прочь пропустить светские разговоры: — Народ считает, что покер — это подсчет, ставки и теория вероятности. Но когда играешь на высоком уровне, все игроки могут делать одинаковые ставки, так что дело вовсе не в этом. Лучших из лучших отличает умение видеть остальных насквозь. Перед тем как отправиться в Вегас, я знал, что буду там играть против лучших из лучших. А как они играют, я видел по спутниковому каналу «Гемблерс». Записал их игры на видео и, когда парни блефовали, изучал каждый — даже самый незначительный — жест. Прокручивал на медленной скорости, отмечал мельчайшие детали мимики, что и как они говорили, как себя вели. И когда я это все отработал как следует, я уже мог предугадать, есть ли у любого из них на руках приличные карты или он блефует. Один почесывал себе правую ноздрю, другой гладил пальцем рубашку карт. Так что я отправился туда в полной уверенности, что смогу победить. Но к сожалению, не подумал, что у меня и самого-то куча признаков, по которым меня можно просчитать. От горького смеха, прозвучавшего как рыдание, все большое бесформенное тело Валенка заколыхалось. — Выходит, когда я буду допрашивать какого-нибудь парня, ты увидишь, врет он или нет. Валенок покачал головой: — Все не так просто. Во-первых, мне нужно посмотреть на него на видео. Во-вторых, я должен «увидеть его карты» и понять, когда он блефует. Тогда я смогу сравнить и проанализировать, как он ведет себя, когда лжет. Ведь так настраивают детектор лжи, да? Сначала человек должен произнести чистую правду, назвать свое имя, например. А потом — что-то, о чем заведомо известно: это вранье. Сравнить, и тогда с определенной долей вероятности можно сказать… — Чистую правду, значит, — перебил его Харри, — и чистую неправду. На одной кассете. — Но, как я и говорил тебе по телефону, я ничего не гарантирую. Харри нашел Беату Лённ в «Обители скорби» — комнате, где раньше, пока числилась в отделе ограблений, Беата проводила почти все свои рабочие часы. «Обителью скорби» называли кабинет без окон, напичканный видеомагнитофонами и прочей техникой всех мастей, на которой просматривали записи ограблений, увеличивали снимки, идентифицировали людей по фотографиям и аудиозаписям телефонных разговоров. Но теперь Беата Лённ была начальником криминалистического отдела, частично пребывая при этом в отпуске по уходу за ребенком. Аппаратура работала, и от сухого горячего воздуха на ее бледных, почти бесцветных щеках расцвел румянец. — Привет, — сказал Харри, закрывая за собой тяжелую металлическую дверь. Маленькая подвижная женщина поднялась с места, и они обнялись. Оба были слегка смущены. — Ты похудел, — сказала она. Харри пожал плечами и спросил: — Как дела… и все такое? — Малышка спит, когда положено, ест, что положено, и почти не плачет, — улыбнулась она. — Для меня сейчас это главное. Он подумал: надо сказать что-нибудь про Халворсена, чтобы показать, что он помнит о нем. Но правильные слова не шли на ум. Беата, будто посочувствовав этим мукам слова, спросила, как его дела.