– Мы думали, что вы с папой друг другу нравитесь, – говорит Богдан. – А еще – что ты любишь нас! – добавляет Варя. – Конечно, я очень люблю вас, мои хорошие, – улыбаюсь я детям и перебираю подрагивающими пальцами их спутанные волосы, а у самой сердце из груди выскакивает от таких неожиданных признаний и откровений. Что же мне делать?! Как уйти от них теперь, чтобы не разбить маленькие детские сердечки, которым и без того немало пришлось пережить?! И неужели они действительно поедут вместе со мной на съемочную площадку нового сериала-антологии, где я буду играть роль?! Разве Матвей Тихонович позволит?! А если позволит – отправит с нами няню или сам поедет?! Меня, если честно, никакой из этих вариантов не устраивает: на своей первой настоящей съемочной площадке мне хотелось бы сосредоточиться на работе, произвести правильное впечатление, показать себя с выгодных сторон режиссерам, операторам и продюсерам, с которыми потом, возможно, придется снова сотрудничать. Я все же начинающая актриса, а не няня. Варя и Богдан, конечно, довольно послушные дети, а еще очень умные и добрые, но их место – на детской площадке, а не на съемочной... Да и присутствие их отца будет сильно сбивать с рабочего настроя. Вот только если все это одобрят Антонина Сергеевна и Матвей Тихонович – мне некуда будет деваться. Придется играть по их правилам, контракт я все равно уже подписала, обратной дороги просто нет. Первый съемочный день – уже шестого февраля, в следующий понедельник. А мне еще в деканате отпрашиваться, оформлять в университете документы, чтобы потом брать на дом конспекты и задания, а на индивидуальные бегать по утрам, до начала съемок... Короче, неделька будет сумасшедшая! А тут еще и Варя с Богданом... Не знаю, что с ними делать, что им ответить, как быть?! За прошедший месяц они стали мне дороги, я полюбила их – да и Матвея Тихоновича тоже, но что с того?! Не замуж же мне за него выходить, право! Это просто бред какой-то... Через пять дней, в понедельник, я приезжаю на съемочную площадку во всеоружии: вызубренный сценарий, в голове – четкое понимание: кто моя героиня, какая она, ее предыстория, характер, мотивы... короче, все по Станиславскому. Если честно, от волнения меня немного потряхивает: до этого мне приходилось играть только в студенческих спектаклях – так что сейчас я чувствую огромный груз ответственности, ведь от того, как пройдут эти съемки, может зависеть вся моя дальнейшая карьера в кинобизнесе! И хотя мастер курса по актерскому мастерству и несколько других преподавателей велели расслабиться и действовать в потоке, поначалу у меня явно получается не очень хорошо: я волнуюсь, запинаюсь, заваливаю первые два или три дубля, и Антонина Сергеевна, дав всем остальным участникам процесса небольшой перерыв, отзывает меня в сторону, чтобы поговорить: – В чем дело, детка?! – голос ее звучит не строго, скорее обеспокоенно, и это меня немного успокаивает: значит, она не собирается орать на меня прямо здесь и сейчас. – Простите, Антонина Сергеевна, – я едва не реву. – Это для меня новый опыт, очень необычный и очень ответственный... я боюсь облажаться. – Но ты не облажаешься, – говорит женщина уверенно. – Почему вы так думаете?! – удивляюсь я. – Я видела тебя в работе. – На том утреннике, для ваших детей?! Это же... – Это было прекрасно, – перебивает продюсер. – Ты отлично работала с детьми, не выходила из образа, играла свою роль от начала до конца... Но это не единственное. Я также тайком от тебя приезжала в университет и наблюдала за тобой во время репетиций дипломных спектаклей – твоего и других ребят. Более того, я советовалась с твоим мастером и с деканом, они все назвали тебя талантливой девочкой, очень пластичной, гармонично вливающейся в любую роль, органичной, интересной, чувственной и яркой. – Ого! – я не могу сдержать слез, выступающих у меня в уголках глаз. – Неужели вам столько всего про меня наговорили?! – О да, и все это – чистая правда, – кивает Антонина Сергеевна. – Так что возьми паузу, выпей воды и соберись с мыслями, а потом возвращайся на площадку, нам нужно снимать. – Хорошо, спасибо, – я киваю и отхожу в сторону. Мне нужно прийти в себя, выдохнуть и затем вдохнуть полной грудью, умыться, выпить воды... но мне не дают такой возможности, когда из соседнего помещения съемочного павильона вдруг выскакивают счастливые Варя и Богдан, бросаясь мне навстречу с объятиями, а следом за ними неторопливым шагом выходит и сам Матвей Тихонович. – Эльвира! Эльвирочка! – кричат дети, я на автомате треплю их по волосам, а сама зависаю, глядя глаза в глаза на Матвея Тихоновича: – З-здравствуйте, – говорю, заикаясь, и по инерции протягиваю руку. – Привет, Эльвира, – улыбается как-то смущенно мужчина. – Приехали присмотреть за детьми? – спрашиваю я невпопад. – И поговорить с вами, конечно, – говорит Матвей Тихонович. – Правда?! О чем же?! – интересуюсь, невольно вздрагивая. – О том, что папочка очень хочет на тебе жениться! – громко и радостно сообщает Варя, хлопая в ладоши, а мы с Матвеем Тихоновичем сталкиваемся взглядами и оба краснеем от таких откровенных слов его дочери. 30 глава – Богдан, сынок, пожалуйста, возьми сестру за руку и идите, поиграйте немного в комнате у дяди Егора, ладно?! – просит Матвей Тихонович, имея ввиду Егора Валерьевича – руководителя штата гримеров на съемочной площадке. – Нам с Эльвирой нужно поговорить, как взрослым. – Ты ведь сейчас сделаешь ей предложение, папочка?! – радостно скачет по павильону Варя, я продолжаю краснеть, а Богдан, который понимает все гораздо лучше и глубже своей младшей сестры, просто осторожно утаскивает малышку в сторону, обещая нарисовать ей мордочку тигра на лице. Девочка мгновенно переключается – и вот уже радостно несется в сторону гримерок. После этого я наконец решаюсь поднять взгляд на Матвея Тихоновича: – О чем вы хотели поговорить? У меня мало времени, я здесь работаю. – Я знаю, – кивает мужчина. – Вы большая умничка, Эльвира. Вы заслуживаете эту роль и все роли в кино и театре, какие пожелаете... Я счастлив, что Антонина Сергеевна решила взять вас в свой новый сериал. – Надеюсь, вы не приложили к этому руку?! – спрашиваю строго, неожиданно испугавшись: а что, такое ведь и вправду возможно! Я чувствую вину за то, что недостаточно хороша для Матвея Тихоновича, а он в ответ чувствует вину за то, что несколько дней назад меня практически выгнали из его дома, и мне не захотелось возвращаться... Вдруг это он устроил все так, что мне предложили роль?! Чтобы держать меня поближе к своему заколдованному поселку, к своим детям и к себе... – Нет, конечно, – говорит Матвей Тихонович, и у меня от сердца как будто отлегает сразу: я ему верю. В этом он врать не станет. – Хорошо, – я киваю и собираюсь было уже пойти к своей гримерке, но он меня останавливает, хватая за запястье и прошивая теплом своей кожи до дрожи, до электричества где-то внутри нервных окончаний: – Подождите, Эльвира, пожалуйста. – Что такое, Матвей Тихонович?! – я выдергиваю руку и делаю шаг в сторону от него. – Разве та женщина... как ее там... Валентина Петровна... разве она неправильно сказала?! Мы с вами не пара, я – бедная студентка, вы – обеспеченный чиновник, между нами пропасть социального неравенства и большая разница в возрасте! То, что я провожу время с вашими детьми, – подозрительно! Я не хочу пачкать ни свою, ни вашу репутацию! Нам лучше больше не видеться! Никаких гостей, игр на полу под елкой, подарков, букетов и помощи! Это все неправильно, понимаете?! Неправильно! Вот только пока я говорю, он становится все ближе и ближе, словно наступает на меня, так что в конце концов мне приходится прижаться к стене павильона. Хорошо хоть, рядом никого нет, и никто не видит этого позора. – Эльвира... – шепчет он. – Уходите! – я мотаю головой и жмурюсь, чтобы не смотреть Матвею Тихоновичу в глаза – а то пропаду в прекрасной голубой бездне. – Почему же я должен уйти?! – спрашивает он твердо, нахмурившись, и его голос звучит у самого моего уха. – Разве мои дети не правы?! – И в чем же они правы?! – смеюсь я истерично. – В том, что я должна выйти за вас замуж, чтобы создать полную семью?! Мужчина усмехается: – Ну... в этом они торопят события, конечно, но... вы нравитесь мне, Эльвира, очень нравитесь, правда... И вы понравились мне с первого взгляда, когда тем чудесным вечером за несколько дней до нового года практически влетели в мои объятия на пороге моего собственного дома. И потом, когда так забавно упали на заледенелой дорожке, распахнули глаза – и сразу впились взглядом мне прямо в душу. И когда играли с моими детьми, помогали нам с котятами, пили горячий шоколад и любовались фейерверками. Вы несколько раз спасли моих детей – и они полюбили вас всем сердцем. Я не поверю вам, если вы скажете, что эти чувства не взаимны. Он смотрит мне прямо в глаза, и я тяжело выдыхаю, признавая правду: – Конечно, я полюбила Варю и Богдана. – А что насчет меня?! – спрашивает мужчина, по-прежнему сверля меня взглядом. – Ваша сестра сказала, что... – Моя сестра?! – вздрагиваю я. Аделия! Я ее убью! – Еще когда вы лежали в больнице, она сказала, что я понравился вам. – Ну... – я смущаюсь и краснею как помидор, одновременно радуясь, что Аделия хотя бы не сейчас сообщила ему, что я, кажется, влюбилась... – Вы очень умный, добрый, симпатичный мужчина, хороший отец и порядочный человек, и я... я... – он не дает мне договорить, вдруг обхватывая мое лицо большими теплыми ладонями и припадая к моим губам поцелуем. Я не успеваю ни испугаться, ни отпрянуть, ни тем более ответить... Просто замираю на месте, чувствуя вкус его губ на своих губах и жар мужского дыхания на своей мгновенно покрывшейся мурашками коже... В следующее мгновение он уже смотрит мне в глаза и говорит: