— Лети к Аруге Иотилу! Он самый мудрый из льоров. Он нам помогал. Голос его гудел, отражаясь от стенок корзины-колодца. Софья зябко закрылась пледом, ровным счетом ничего не понимая. Если великаны так ненавидели льоров, то почему же отправляли к одному из них? Неужели кто-то и правда помогал им? Веры оставалось ничтожно мало, она поддерживала крайне слабо, как крошечное пламя от спички. Корзина сотряслась от того, что кто-то схватился за массивные ручки. Показались гигантские каменные лапы с острыми пиками крючковатых когтей. Донесся громогласный орлиный клекот. То ли птицы, то ли птеродактили, однако их крылья и хвосты содержали перья, тоже каменные. Серая скала, твердыня — два орла-близнеца. — Лететь? Но как? Эти птицы ведь из камня! — удивлялась Софья, понимая, что едва ли сумеет самостоятельно выбраться. Разве только раскачать корзину, которая почему-то не покрылась твердой породой, хитро свитая из неизвестного материала. — То, что они из камня, не значит, что они не летают, — почти рассмеялся Огира. — Не бойся, девочка, орел никогда не подведет. Попроси и за нас у мудрейшего! Мы ждем его помощи в борьбе с льорами. Лети же! Лети! Прощальные слова доносились уже откуда-то снизу. Орлы взлетели, расправив огромные крылья, земля исчезла, мир завертелся новой неизвестностью. Полет, падение, паренье — границы понятий стирались. Софья свернулась на дне корзины, пытаясь осмыслить все произошедшее с ней за короткий срок. Еще накануне она и не догадывалась, чем все это обернется. Хотя нет, она с момента появления первого послания Раджеда подозревала, что ей не избежать бед и тяжких испытаний. Может, не стоило дерзить льору, когда он вышел впервые из зеркала? Впрочем, с его настойчивостью никакие увещевания и разговоры не имели смысла. Он просто не ведал, что значит любовь, и привык лишь подчинять. Но Соня вспоминала, как он целовал ее руки, как тайной немой мольбой мерцали его обычно насмешливые глаза. Будто он просил разбудить его, его настоящего. Весь Эйлис молил, чтобы кто-то разбудил его, вытащил из-под саркофага неправильного сна. Только кто бы поведал Софье, где спрятана настоящая она? В каком уголке души? И что она о себе не ведала? Казалось, себя она тоже разбудить не в силах. Странница свернулась на дне глубокий корзины, точно эмбрион, словно ей еще предстояло по-настоящему родиться, а прошлая жизнь осталась в далеком зазеркалье. Ее несли орлы, задевая крыльями облака, вскоре снизу послышался плеск волн. Гордые создания воздуха летели над морем, перекрывая нечастным клекотом гул пенных валов. Где-то там, внизу, кипело столкновение стихий, где-то разворачивался непознанный хаос. А крошечная жизнь завернулась, как в раковину, в древний плед на дне плетеной корзины. Слез больше не осталось, только давящая усталость, которая, в конце концов, сомкнула веки тяжелым сном. Размышлять, что ожидает в обозримом будущем, не имело смысла. Повсюду — лишь неизвестность. *** Злые думы растекались чернильными каплями. Отмытое от облаков солнце неторопливо озаряло равнину, проходя лучами по камням и мертвым чувствам. Ни любви, ни сострадания — лишь долгий гнев, написанный на застывшей маске лица. Все черты еще больше заострились, взгляд неподвижно буравил пустошь в поисках беглянки. Как? Куда она могла исчезнуть? Ведь владения льора просматривались магическим зрением до самых границ, где начиналась завеса чужой магии. Вокруг башни вскоре сгустились тучи, набухли тяжелой шапкой, и разорвались бешеным взрывом молний. Все залы, коридоры и рудники одновременно огласил нечеловеческий возглас, рык, рев урагана, в который превратился голос могущественного колдуна: — Проклятье! Проклятье! Льор Раджед замолчал на миг, чтобы отдышаться, до угрожающих трещин сдавив раму волшебного зеркала, которое отражало ныне панораму его владений. Бешенство клокотало в сердце жадной химерой, источая на разные голоса рычание и сипение. — Огира… Это точно Огира! — шипел чародей, щелкая зубами, точно голодный волк. Вокруг него клобуком кобры развевалась аура неконтролируемой тьмы, всех самых мерзких замыслов и стремлений, всех алчных желаний. Тонкие вытянутые ноздри льора гневно раздувались, как у разъяренного быка. Он дал волю неконтролируемому гневу, превратив пальцы на правой руке в пять сияющих мечей, и снес ими несколько колонн в тронном зале. Красоты архитектуры повалились раскрошенными кусками, резные цветы лепнины разбивались в пыль. А Раджед все не мог остановиться, негодуя, что его план, его игра сбилась с курса. Развеять скуку — вот была цель. Теперь же наступала неопределенность. И ее льоры ненавидели больше всего. Разъяренный лев с горящими глазами, растрепанной гривой и острыми когтями — не человек. Когда волна буйного негодования, граничившего с сумасшествием, схлынула, льор вновь остановился подле зеркала. Он властвовал над всем, что отражало холодное стекло, и мог бы вернуть непокорную гостью из любой точки своих земель. Он видел, как она страдала, он намеренно наслал грозу и испугал ее знатной молнией — да, в силах льоров оказывалось и управление погодой. Раджед ждал, когда она произнесет его имя с мольбами вернуть ее в башню. Тогда бы он непременно откликнулся, излечил все раны, вновь обрядил бы в лучшие платья. Он рассчитывал, что девушка рано или поздно примет его условия, поймет, что лучшей доли ей не найти. Никто не способен терпеть страдания вечно, особенно, если им предлагают роскошь и красиво лгут о возможности получить магическую силу. Впрочем, твердость убеждений Софии раз от раза поражала все больше, заставляя усложнять испытания, бередя любопытство. Но в какой-то момент сбежавшая гостья пропала из поля зрения. Чародей вспоминал, что только однажды случилось нечто подобное: а именно, в тот день, когда каменные великаны подняли против него очередное обреченное на провал восстание. Кто-то доставил им артефакт из чужого льората, искажавший магию слежения, кто-то затуманил их примитивный разум сказками о великом благе, которое непременно настанет, если свергнуть правителя. Получалось, что вредоносный предмет не удалось уничтожить, потому что теперь неугомонная девчонка исчезла, покинула границы владений Раджеда, и явно летела над Янтарным Морем на восток в сторону второго крупного материка. И вряд ли она догадывалась, какие опасности ее поджидают. От этой мысли Раджед замер и заставил себя успокоиться, лишь нервно подергивались его тонкие губы, да оранжевые глаза метались, не видя конкретных предметов. Льор вновь приблизился к зеркалу, стремясь высмотреть хоть что-то за завесой чужой магии. — Куда она делась? — бормотал он, теребя и почти разрывая тонкую ткань жабо. — Проклятье! Она за пределами моих владений! Да кто это вообще был? Огира? Я думал, что уничтожил этих смутьянов еще двести лет назад. Мысли вслух не привели к улучшению поиска, где-то на середине Янтарного Моря владения Раджеда соприкасались с магией других чародеев, что образовывала непроницаемую завесу. — Как она могла до этого додуматься? Она считает, я здесь самый жестокий? Я?! Думает, что найдет поддержку у других льоров? — все говорил с собой Раджед. Он негодовал, бессильно водя рукой по стеклу, не просматривая ничего среди тумана, в который превратилась поверхность зеркала. Холодный замок замирал под звуками шагов подкованных сапог. Раджед Икцинтус метался, точно в клетке, ища свой просчет. В веселом самодовольстве он где-то проглядел засаду, злой умысел или целое восстание. Кто знает! И незнанье похищало покой да праздный оптимизм, которые плескались ярким солнцем, пока холодный образ смерти не представал вечным напоминанием о скорой судьбе мира. Из-за него накатывала ярость, из-за него янтарный свет обращался в огонь испепеления. Из башни пропала гостья, сделав хозяина в какой-то мере уязвимым. Раджед бродил от зеркала до смотровой площадки, размышляя, что делать и куда теперь направиться. Он не суетился, не торопился принимать решения, ведь если враг придумал хитрый план, то следовало ждать выдвижения условий. Хотя, может, и вовсе не стоило? В конце концов, очередная девчонка, даром, что из другого мира. Если бы он покинул башню, оставив портал без присмотра, то кто-то вроде Нармо Геолирта мог запросто воспользоваться им. Возможно, на то изначально и делалась ставка. Льор нахмурился, коря себя за недальновидность. Однозначно, отправляться за Софией на другой материк было небезопасно. Да не для одного чародея, а для целого мира Земли, на который уже давно положили глаз враги. Знали бы они, что не обретут и там счастья! В обычных людей им превратиться не светило, а великая магия несла лишь разрушения. Порой Раджед желал сам сбежать, особенно, когда видел, очередной окаменевший зал в башне. Но льор неоднократно замечал, как сильно выматывает его пребывание на Земле, точно сила иссякает в десять раз быстрее, утекает вместе с жизнью. Нет, однозначно, в мире Земли их всех ждала только смерть. И смерть же людям они принесли бы вместе с новыми усобицами. Неизвестно, скольких бы уничтожили, прежде чем сами окаменели или просто умерли. Раджед не ведал точно, что сулило льорам пребывание на Земле. Льоры были слишком тесно связаны с зачарованными самоцветами Эйлиса, своими талисманами. На Земле же поющих камней не существовало, значит, и льоры не могли обитать. Раджед понимал, что его враги не поверят ни единому доводу, до последнего вцепятся в возможность вырваться из исчезающего мира. Бросить портал — подставить под удар целый мир. Бросить Софию — самый логичный исход, как пожертвовать пешкой. Ведь правитель обязан думать не только о своих прихотях. Хотя что ему до другого мира? Или все же он надеялся сбежать? Тяжелый обруч сдавливал виски непрошеной болью, проникавшей в сердце, точно искусный ювелир тонким резцом обтачивал камень. Раджед остановился посреди янтарного зала, где он последний раз видел вблизи Софию, где вдыхал аромат ее волос. Бросить Софию — невозможно. Раджед не позволил бы никому причинить ей настоящего вреда. К тому же в нем играл инстинкт собственника: он имел право делать с «гостьей», что вздумается, укрощать и соблазнять. Но другие… Нет, другие не смели даже пальцем ее тронуть. Сердце все сжималось и ныло, явно не от одного алчного желания обладать и властвовать всецело, потому что к вещам — которыми становятся и люди — так не относятся, за них настолько не переживают. Это непривычно томило и угнетало, отвлекая от построения четкого плана. Раджед носился по башне. Сначала вверх, потом зачем-то вниз. Он был на руднике, как будто желая уловить заблудившийся в темноте звук шагов той, что покинула плен. Слишком вольная птица, хоть хитер птицелов. В этой птице точно к смерти что-то стремилось, не утаить в золотой клетке. Если не телом, то душой покинет, оставив только комочек пуха и перьев. Просчитал, не учел, не увидел заранее. Что если ее он искал, как живое напоминание о тех, кто умел не уступать? О тех, кто умел любить, как его мать, беззаветно, не за подарки. Но то лишь сказания давних времен. Их память стиралась веками, кто-то вел дневники, кто-то отпускал ее в темный океан забвения. Правленье проклятых королей длилось слишком долго, только бесполезно, как в унылом томлении по смыслу и истинной цели. Но они утратили саму тягу к ней. «Эйлис потерял душу», — все звучали слова, предсмертная мольба. А Земля, наверное, не до конца. Еще оставались честные, не принимавшие правил жестоких игр. И неужто София оказалась одной из таких? Не верилось. Льоры не умели полагаться на слова, не доверяли очертаниям, ведь каждый умел насылать иллюзии. А к сердцу и вовсе не прислушивался никто, его обмануть легко и без магии. Раджед сам обманывал сотни раз. И оттого не верил никому, выходило, и самому себе. Но когда встал выбор бросить ли Софию или рискнуть Землей, он сомневался лишь мгновение — нет, не бросить, не покинуть. Защитить. Льор потер виски, отгоняя давящий обруч; он незаметно для себя очутился в зале, где под колпаком безмятежно спала маленькая девочка, из-за которой все и началось. Не укради ее, София не последовала бы в Эйлис. Быть может, он поторопился, пошел на крайние меры слишком рано. Впервые Раджед серьезно засомневался в своей правоте. Чародей сел на край обширного ложа, рассматривая маленькую пленницу. Она и не подозревала, что случилось. И лучше бы ей не просыпаться до возвращения на Землю. Лучше ей не знать, что ее планета окажется в огромной опасности, если Раджед проиграет Нармо Геолирту и его союзникам. Всего семеро… Шесть могли оказаться врагами. К примеру, малахитовый льор слишком долго молчал. Враги повсюду, даже если улыбаются, точно друзья. Янтарный льор тоже нередко улыбался, готовясь нанести решающий удар. Он вспоминал, как усыпил бдительность одного предателя, а потом на светском приеме пронзил его насквозь когтями-мечами. Тогда еще устраивались балы, тогда еще льоры не совсем расползлись каждый по своей норе. Чума окаменения долетала как дурные вести с дальних рубежей, не мешая плести хитрые интриги. Но вскоре все превратилось в единственную цель: заполучить портал в мир Земли. Тяжелые думы окутали грузом забот, напомнили о прожитых столетьях. А рядом безмятежно дремало создание, что прожило не больше трех лет, крошечный срок по любым меркам, еще невероятно чистое духом, не ведающее о заговорах и подлости. Раджед почти завидовал, что утратил все лучшие черты, что связывали его с детством, с порой искренности. — Рита… Рита… — тихо говорил он, зная, что его не услышат. — Странные у вас имена. Может, отправить тебя домой и правда? Что если Нармо нападет… И где твою дурочку-сестру носит теперь? Я тоже хорош… Хорош… Он почти с нежностью и затаенным трепетом рассматривал ребенка, одновременно ощущая щемящую горечь из-за того, что Эйлис уже никогда не услышит детский смех. И в том были виноваты они, все они, каждый. Кто действиями, кто бездействием разваливший, раскачавший мироздание. — София, зачем я себя так мучаю? — прошептал Раджед, но тут же нервно обернулся, словно устрашившись, будто кто-то услышит. Враги повсюду, в каждой тени, ползущей из угла. Чародей вновь осклабился, точно дикий зверь, шипя негромко: — Огира! Ты поплатишься за это! Он подавил в себе проявления слабости — милосердие, сострадание, печаль — все лишнее, им ныне правил гнев. Он вновь подходил к зеркалу, улавливая отдаленные колебания янтаря, который София, очевидно, не выбросила. Теперь она парила где-то над Жемчужным морем, что распростерлось на востоке от Янтарного. Раньше на дальних островах правили могущественные, но тихие чародеи под покровительством камня глубин, но их род прервался из-за завоеваний Аруги Иотила еще три сотни лет назад. Они слишком не любили сражаться. Глупые жертвы своего смирения. Раджед отчасти презирал их за это, потому что сам никогда не останавливался, даже когда ему претила своя собственная жизнь, изъязвленная гневом. *** Каменные орлы несли ее в корзине через море, окутанное туманом. Софья приоткрыла глаза, видя над собой лишь бесконечное небо, затканное паутиной облаков. Напоенный йодистым ароматом моря воздух приятным теплом касался кожи. Похоже, изменился климат, по крайней мере, озноб уже не прошивал острыми иглами. Соня смотрела наверх, где лишь силуэты гигантский птиц разрезали небеса. Корзина не колыхалась, столь плотно и бережно обхватили ее когти. Вероятно, птицы за многие века научились аккуратно переносить свой груз. Ноша на дне приподнялась, однако за краем ничего не увидела, не сумев подтянуться. Да и опасалась выпасть, ведь внизу клокотали, ударяясь о рифы, волны. Значило ли это, что приближалась земля? Но чья? Чужая, неведомая, отделявшая неизвестным количеством миль от Риты. На душе теснилась тоска, от нее в корзине делалось еще невыносимее, точно заперли в узкой раковине, закрыли на много лет створки, обрекли на безмолвие. Софья приникла к узкой щели, которая обнаружилась между туго свитыми прутьями: предстала лишь водная гладь, временами искажаемая легкими волнами. Однако внизу среди зыбкой дымки маячила какая-то суша, а на ней обломки, развалины гигантской башни. Соня испугалась, что именно туда и несут ее молчаливые провожатые. Среди развалин явно никто не ждал. Похоже, это была башня давно поверженных льоров. Сколько же их навечно ушло в чертоги забвения? Корзина скользила средь потоков ветра все дальше и дальше. Девочка отвлекалась от невыносимого хоровода мыслей лишь наблюдениями через зазор, но монотонные волны миллиардами близнецов перекатывались по зеленоватой поверхности воды, лишь изредка донося запахи соли и водорослей. А где-то в мире Земли пело лето. Но суждено ли было вернуться? И через какой срок? Соня испугалась, что портал искажал заодно и время. Кто бы ее разубедил в опасении, что за часы пребывания в Эйлисе дома не пройдет сотня лет? Но о грядущем страхе приходилось не мыслить, слишком много сил отнимало ожидание. И, наверное, нет более тяжелой доли для тех, кто не наделен силой — ждать и молить судьбу о милости. Орлы все несли ее среди облаков, то спускались ближе к волнам, то воспаряли под самые тучи. Хрящи минут сплетались в кости часов, тянулись и молчали, как все вокруг. Но лучше внимать молчанию, чем лжи. Наконец донесся отчетливый звук: корзина стукнулась днищем о камень, орлы разжали когти, опрокидывая странный транспорт. Софья ухватилась за бортик, потому не очень больно ушиблась. Но все тело вздрогнуло новой волной усталости и слабости, которая уже граничила с отрешенностью. Жизнь и смерть, оказывается, отделены лишь зыбким восприятием и страхом. К земным мытарствам притачали сестринский долг и любящая тревога за Риту. Она все еще оставалась в далекой башне янтарного льора, а старшую буквально вытряхнули из корзины посреди огромного зала. Софья осмотрелась: от стен сочилась сырость, точно помещение давно не топили, в узких витражных окнах застрял среди синих бликов редкий свет, украденный вековой пылью. Место казалось необитаемым. «Это и есть башня… мудрейшего?» — удивилась Соня. На всем лежал отпечаток глубокой древности тех времен, когда вещам не умели придавать филигранно красивый вид. Тяжелая дубовая мебель, узкие окна — вот и все, что отличало от пещеры зал. Соня зябко закуталась в рваный плед. Тишину нарушил лишь прощальный клекот орлов, которые ловко подхватили корзину и исчезли, вылетев в раскрывшиеся сами собой ворота, которые замыкали длинную галерею с колоннами. Софья нерешительно остановилась, утопая в полумраке. Сердце замерло, точно природа перед грозой. Если великаны предали ее, отправили к развалинам на верную смерть, то способа выбраться уже не существовало. Ожидать, когда ее заберет Раджед — нет, такой мысли даже не возникло. Она ненавидела его уже не как обиженная девочка, а как взрослый человек, что питает неприязнь к злейшему врагу, который вторгается в дом, рушит счастливую жизнь, забирает родных. Так ведут себя только враги. И от них помощь не принимают даже на грани смерти. Но за громкими призывами приходилось просто двигаться дальше, через пустоту, через мрачный зал. Шаги едва-едва нарушали тишину, плед стелился по полу, точно мантия. Вдруг донесся усталый скрипучий голос, словно темнота решила поговорить с нарушительницей спокойствия: — Кто здесь… Кто… Кто ты? — Софья, — вздрогнула пришедшая, невольно называя свое имя. Она совершенно не умела лгать или скрываться. — И кто ты, Софья? — продолжил голос, но запнулся, точно кто-то рассматривал ее, протянув с удивлением: — Ты… человек! Поразительно. Как давно я не видел людей. Тогда она пошла на голос, очутившись у противоположного конца огромного прямоугольного зала. И там обнаружилась укутанная мраком лестница, ведущая к подобию каменного шатра, замурованного наполовину в стену. Из него выступал запыленный темно-синий балдахин, под которым стоял широкий трон. Соня пригляделась и заметила силуэт, что восседал на этом кресле. Сначала почудилось, что там никого нет, лишь пятно паутины и сумрака, но вскоре глаза различили грузного старика с длинной всклокоченной бородой. Он носил сизо-голубую шубу с шелковыми узорами и меховой подбивкой, как у боярина. На голове у старца влитой фигурой покоилась тяжелая золотая корона с необработанными синими каменьями разного размера. Весь его облик сквозил ветхостью и невыразимой усталостью, точно воплощая саму старость. София запнулась на некоторое время, но поняла, что, скорее всего, это и есть Аруга Иотил, поэтому обратилась с посланием: — Каменные великаны сказали, что вы мудрейший, что вы поможете. Это ведь вы прислали орлов?