Ложкин только теперь опомнился и дрожащей рукой смахнул со лба капельки пота. - Уф… - с облегчением произнес он. Пит легко поднялся с пола, положил в карман выпавший у старика пистолет и, продолжая улыбаться, сказал: - Стар стал, Папаша. Не тот глаз. Не та рука. По ним надо бы и характер укорачивать. Старик продолжал хрипеть, схватившись руками за грудь, потом, сев на кровать, стал натужно, багровея, кашлять. Отдышавшись, он с нескрываемым одобрением произнес: - Ловок, шельма. Первый в живых остался после такого разговора. - Еще и не тому обучены, - весело отозвался Пат, сев на прежнее место и очень спокойно закуривая. - Но разговор у нас не окончен. Старик с легкой гримасой боли потер горло и угрюмо спросил: - Тогда выкладывай, что обо мне знаешь. - Пожалуйста, - охотно отозвался тот. Понизив голос, как бы не доверяя своему спутнику, он начал перечислять, загибая пальцы, все, что успел узнать у Ложкина. Лицо старика все больше мрачнело. Когда же Пит назвал его прежнюю кличку, он невольно вздрогнул и бросил тревожный взгляд на Ложкина, который нарочито не проявлял интереса к их разговору. Потом старик привычно пожевал губами и с усилием произнес: - Кончай. Нас, и верно, одна веревка связала. Была не была. Давай бумагу, почтеннейший. Он размашисто подписался, потом по указанию Пита сунул руку в плоскую коробочку и рядом с подписью оттиснул отпечаток всех пяти пальцев. - А теперь такое дело окропить требуется, - объявил сразу повеселевший Ложкин. Старик кивнул головой и стал вытаскивать из своего необъятного буфета бутылки с водкой, закуску, посуду. Ложкин деятельно ему помогал. В это время Пит, воспользовавшись суетой, незаметно достал из кармана небольшой пузырек и, отойдя в сторону, сделал из него несколько глотков. Когда все было готово, старик пригласил к столу. Пили много, стаканами, почти не закусывая, как будто стараясь заглушить все тайны, сомнения, обиды и тревоги. Кровью налились глаза Ложкина, лицо его медно блестело от пота, он все время пытался петь псалмы. У старика щеки и нос стали свекольного цвета, он беззвучно хихикал, скаля кривые, острые зубы, я махал на Ложкина руками. Пит совершенно не пьянел, но старался показать, что и ему тоже весело. Пили весь день и вечер. Потом уснули прямо за столом. Среди ночи Папаша проснулся. Ложкин храпел, изредка чмокая губами, из полуоткрытого рта его вырывались хриплые восклицания. Пит лежал тихо, дышал ровно и легко. Папаша приподнялся и тенью скользнул к буфету. Он уже взялся за ручку одного из ящиков, когда за его спиной раздался тихий, повелительный оклик: - Советую не шутить. Папаша отпрянул от буфета. Голос Пита был совершенно ясным, казалось, он и не думал спать. - Потом советую запомнить, - продолжал он. - Я с тебя глаз не спущу. Кроме того, все, что я тебе говорил, известно… Ну, скажем так, третьему лицу. И если что случится, то тебе несдобровать, Папаша. Мы люди деловые, пора бы понять. Папаша, уже давно овладевший собой, лениво ответил: - Да ты что подумал? Я, почтеннейший, просто решил на кровать перебраться. - Это пожалуйста, - иронически произнес Пит. - Косточки береги, пригодятся. Оба умолкли, и Папаша, улегшись на кровать, долго гадал, заснул или нет его гость. Наконец, так ничего и не решив, он уснул сам. Утром состоялось совещание. - Как зовут, говоришь, этого инвалида, пенсионера и даже орденоносца? - спросил Пит. - Купцевич. Яков Федорович Купцевич, - морщась от головной боли, ответил старик. - Его вон дружок, - он кивнул в сторону взъерошенного, невыспавшегося Ложкина. - Мой, - усмехнулся тог, сладко потягиваясь. - Куплю и продам вместе с его пенсией и дачей. О господи! - А зацепить его за что? - снова спросил Пит. - Зацепить? - ядовито переспросил старик. - Да его не то что зацепить, а все потроха можно вывернуть к чертовой матери. На, считай. Он стал перечислять, загибая тонкие, сухие пальцы. Когда их не хватило, он спросил: - Будет с тебя? - Пожалуй, - задумчиво ответил Пит. - Тут, однако, вот какой казус получается, уважаемые, - с сомнением в голосе заговорил старик. - Эту малинку я, признаться, заморозил. С пацаном одним там встречался. А он, кажись, завязал, чтоб его… Носа не кажет, денег не просит, к телефону тоже не подходит. Докопаться, я думаю, до него не могли: он ни на одном деле не был, чист. Стучаться в уголовку тоже не станет. Но все же… Пит молча слушал и, казалось, колебался. - Сделаем так, - наконец объявил он. - Вы с Софроном все-таки пойдете туда, но только завтра. А сегодня надо эту квартиру обнюхать со всех сторон, подослать кого-то. Если все в порядке, завтра пойдете вы. - Ну, раз так, то пошлю туда Митьку Плотину, - неохотно ответил старик. - Парень ловкий, все разнюхает. На том и порешили. Потом старик ушел, а Ложкин и его загадочный «хозяин» снова улеглись спать. Проснулись они только к вечеру. Папаша уже был дома. Он передал слова Митьки Плотины: «Все чисто, мусора нет. Яшка ждет гостей завтра в три. Маячок горит. Требуется пощупать соседа». - Что ж, пощупаем, - многозначительно ухмыльнулся Ложкин. На следующий день Пит дал им последние инструкции. Папаша молча выслушал его натянул старенькую, на вылезшем меху шубу и взялся рукой за дверь. В это время в высоком кирпичном доме близ Белорусского вокзала закончились последние приготовления к засаде. Гаранин неподвижно сидел за столом, не спуская глаз с окна. Из угла в угол нетерпеливо шагал Воронцов, засунув руки в карманы. Все молчали. Сергей стоял у двери своей комнаты и напряженно прислушивался. Знакомое чувство предстоящей схватки овладело им, дрожал каждый нерв, и в голове вихрем проносились мысли: «Зверь идет в западню… Самый опасный… Только бы не упустить…». Сергей с волнением ждал условного сигнала. Маленькая стрелка часов приближалась к трем. Папаша замешкался у двери, потом опустил руку и повернулся к незнакомцу. - Пожалуй, не стоит мне туда идти, уважаемый, - тихо произнес он. - Нутром чую. - Да ты это что… - угрожающе начал было Пит, но, встретившись взглядом с холодными немигающими глазами Папаши, вдруг понял: «А ведь прав, - и тут же решил: - Им рисковать нельзя». Оба, не сговариваясь, посмотрели на Ложкина. - Пойдешь ты, - сухо сказал ему Папаша. - Пожалуйста, не испугался. Мы не из таких, - с вызовом ответил Ложкин. Пит кивнул головой. - Пойдешь. И чтобы все было чисто. Ну, а если заметут… - Кого? Меня? - злобно ощерился Ложкин. - Ну, нет. Живым больше не дамся. У нас свой планчик есть, - и, застегивая пальто, самоуверенно добавил: - О рабе божьем Софроне поминки справлять не придется. Аминь. - Нет, еще не аминь, - покачал головой Пит, - сюда ты больше не вернешься. Здесь буду я. Но завтра где-нибудь надо свидеться. Где бы, Папаша, а? - повернулся он к старику. - Может быть, в вашем кафе? - Зачем в кафе? - живо откликнулся тот. - Свидитесь вы, уважаемые, в цирке. Вот что я вам предложу. Хе-хе! И зверушек заодно поглядим. Забавные такие зверушки. Вот я сейчас. Он шаркающей походкой приблизился к буфету и выдвинул какой-то ящичек. - Вот тебе, Софрон, билетик. На завтра. День воскресный, народу у нас в цирке будет тьма. Весьма удобно. Ложкин ухмыльнулся и взял билет. - Ох, и дока же ты, старый хрен! - снисходительно сказал он. - Хитрости в тебе на сто человек припасено, ей-богу. Вот только дрейфить стал. Папаша и Пит переглянулись. - Вот теперь, Софрон, будет аминь, - сказал Пит. - Отправляйся. Когда Ложкин ушел, он выразительно посмотрел на старика и сказал: - Ну что ж, Папаша. Пройдемся и мы. Разыскать мне надо в Москве матушку мою, если, не дай бог, жива она еще. - Это как же понять?