А картина на авторынке Черногорска была такова. Всем управлял «Кореец» — Тен, как я понял, однако уточнять не стал. Но пока никакого зверского криминала не происходило. Торговля крадеными авто разве что. Но этот бизнес может быть масштабным и рентабельным где-нибудь в Дрездене, а никак не в Черногорске. Там и машины подороже, и нас, русских дураков, колпашить легче. Единственное, что могло быть серьезным, — угон дорогих иномарок из Европы, под заказ. Но для этого как минимум нужно быть вхожим в международное преступное сообщество, а не просто в организованную преступную группировку Черногорска. Связана смерть Тена с этими делами или нет, покажет время. Я только начал разбираться в этом. ГЛАВА 3 Не прошло еще и половины дня, а уже была некая база, без которой невозможно раскрытие любого преступления. Я владел косвенной информацией. Но именно эта информация могла впоследствии оказаться решающей и основной. У меня было то, чего не имели опера городского УВД, которые, как я понял, также рьяно взялись за дело Тена. Если происходит убийство слесаря ЖЭУ, эти парни даже седалище не оторвут от стульев. Когда же дырявят голову депутату или известному бизнесмену — тут только успевай от них отмахиваться. И я нисколько не удивился, когда ко мне в кабинет без стука вошли двое. В отличие от простых оперов, как я, они носили кожаные папки и имели чересчур серьезные лица. Кожаной папки я отродясь не имел. А что касается лица, то зачем оно мне нужно, такое чересчур суровое? Я ведь чужим кормом не питаюсь, все больше подножный пользую. Другими словами, пользуюсь той информацией, которую добываю сам, а не другие. — День добрый, — приветствовал меня один за всех. — Что по делу Тена? Это, знаете, как в американских боевиках. Помните — на место убийства прибывают двое и заявляют: — Теперь мы здесь главные. Докладывайте все, что знаете, и отваливайте в сторону. Теперь вы будете только мешаться. Это — ФБР. У нас ФБР нет, но есть другие. Более хитрые. Они просто просят выложить всю обстановку и предлагают сотрудничество. Но я этих партнеров из ГУВД знаю хорошо. Кроме склада ума, от меня они отличаются еще тем, что имеют автомобиль. Пока я буду шагомером замерять расстояние, они быстренько проскочат по моим явкам и доложат о проделанной работе себе в Главк. А в конце дня опять подскочат и опять предложат сотрудничество. И так до того момента, пока я не выведу их на главного злодея. Вечером можно смело смотреть ТВ. На экране корреспондент будет рассказывать о расторопности разыскников ГУВД, тех, кто мне уже надоел за эти дни, и поздравлять их с успехами в деле очистки города от криминального элемента. Плавали, знаем. Поэтому, когда перед моим слегка осовевшим после сала с чаем взглядом предстали двое знакомых с папками из кожи каких-то зверей, я отправил их к следователю Следственного комитета Юре Вязьмину. Через полчаса общения с этим, скромно выражаясь, не очень далеким следователем они твердо уяснят для себя одну истину: Тен замешан в убийстве. То есть то ли он кого убил, то ли его убили. И потратят некоторое время на поиски Тена, который уже несколько часов благополучно снимает номер в городском морге. Двое, заметно скиснув, исчезли. Видимо, их успели предупредить в Главке об опасности, которую представляет следователь Вязьмин. Вместо них появился Валерка Жмаев. Я вскинул на него взгляд… Посмотрел на него и сглотнул слюну. Лицо дежурного было белее простыни коварной шлюхи после первой брачной ночи. — Ты… Гольцова куда-нибудь посылал? Воздух перестал поступать в мои легкие. — Ты посылал куда-нибудь Гольцова? — шипел мне в лицо он, а я видел лишь вздувшуюся вену на его шее… — Где Леха? — я говорил так тихо, что не был уверен, что сейчас меня кто-то слышал. Я вскочил и пинком отправил стул в сторону. Отлетев, он громко загремел по полу и упал на том месте, где еще недавно катался Веня… — Лешку порезали… — Где? — глухо спросил я, снова не слыша самого себя. Я прекрасно знал, где порезали Леху. Я понял это сразу, едва увидел белое лицо Валерки… — Стофато, одиннадцать. Во втором подъезде. Квартира двадцать семь. Жмаев этого просто еще не знал. Но это знал я. Я выбежал из райотдела. Ветер хлестал меня, как подлеца, по щекам. Он плевал мне в лицо острыми иголками колючего снега и выл в уши… У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, я увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах и рухнул на бок. Мне катастрофически не хватало воздуха. Терапевт в поликлинике МВД говорила, что астма не возникает из ниоткуда. Задыхаться можно и от нервного перенапряжения. Кажется, это был тот самый случай. Врач советовала прикупить баллончик с какой-то гадостью, так, на всякий случай. Не думал, что он мне может пригодиться уже через два месяца после очередной плановой диспансеризации… Леша. Леша… Будь я проклят. Отдышавшись, я смог наконец намотать на шею шарф и впервые после выхода из райотдела застегнуть куртку. Кажется, прошло. Осталось лишь подозрение, что пульс в висках смогут увидеть прохожие. Все, Загорский, успокойся… Начни мыслить рационально… Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор, пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрел на меня своими серыми глазами и говорил: «Сергей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею». Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Сергей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал». Бред. — Он в операционной, — сказала мне медсестра. Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть… Разве я тебя об этом спрашиваю?! — Вы сумасшедший, — добавила она, отшатнувшись. — Я попрошу главврача, чтобы он удалил вас из отделения. — Извините… Я не хотел вас обидеть, — я взял ее за рукав хрустящего, пахнущего процедурной халата. — Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг. Я сжимал в кулаке ее рукав и не знал, как спросить ее о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, животное чувство страха поселилось внутри меня сразу после того, как вошел Жмаев. И жило оно во мне до сих пор. — Отпустите мой рукав, — попросила девушка. — На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа. Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок. — Пойдемте со мной, — на этот раз под руку был взят я. Зачем я пошел — не знаю. Однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и силой усадила на кушетку. Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача. А тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки… Сколько прошло времени?.. Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был? Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?! Два шага — и я у палаты. — Да сядьте вы, в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный? — Где Леха?! — У вас что, амнезия? — девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. — Я же минуту назад говорила вам, что он на операции! Все, что сейчас умещалось у меня в голове, это информация о времени операции. Гольцову ее будут делать не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел. Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле. Я сидел на кушетке перед операционной, а мой друг Гольцов лежал там обнаженный, и в его шее копошились руки, блестящие от крови. Кровь блестела на резине, издевательски напоминая о том, что во благо это делается или нет — она все равно будет блестеть одинаково весело и живо… Я снова закрыл глаза. — Почему ты сам не пошел, гад?! — я даже не понимал, что своим воплем распугиваю суетящихся вокруг палаты людей в зеленых халатах. Но я кричал, потому что знал: меня бы не порезали. Потому что меня резали уже столько, что я даже в собственное общежитие вхожу готовый к склоке. Лешка, Лешка… Ну почему ты пошел туда один? Почему не захватил с собой Мишку Павлюка, участкового? Вы ведь живете в одном подъезде и обедать ходите вместе! Почему ты пошел туда один?! «Да потому что это ты его послал туда одного! — кричал мне в ухо хохочущий бес. — Это ты так сказал ему! Сказал так, что он и предположить не мог, что его начнут резать!.. Ты сказал: поди и приведи сюда бабу! Простую бабу в шубе! Ты не сказал ему: Лешка, осторожней там! Почему ты не сказал?.. Потому что ты сам знаешь, что осторожным нужно быть всегда! Но это ты знаешь!!! Так сам бы и шел! А Гольцов… Гольцов верил в тебя, Загорский… Верил, как самоед в истукана! Поэтому и вошел в квартиру как в гости! Потому что ты его не предупредил!» Не знаю, сколько еще прошло времени. Приезжал и Торопов — начальник нашего с Лешкой РОВД, и какие-то дяди из областного ГУВД, и коллеги-опера. Такое впечатление, что наши сыскари сторожили не Алексея, а меня. Кажется, Жмаев уже всем разболтал, что это я отправил Гольцова на улицу Стофато одного. Поэтому первый вопрос был всегда «Как Лешка?», а второй — «Как ты?». Как я?.. Я не хочу находиться в собственном теле! Вот как я… А так — все нормально. Алексея резали и шили шесть часов сорок минут. Когда его наконец вывезли из операционной, я приклеился к каталке. И никакие силы во главе с главврачом и полицией не могли бы меня от нее оторвать. Но оторвали. Один главврач и трое медбратьев. А больного укатили в реанимацию, и последнее, что я запомнил, было бледное, почти бесцветное лицо Лешки. Капельницы, катетеры, жгуты, повязка, закрывающая половину головы… — Разве можно сейчас что-то прогнозировать? — вздохнул хирург в курилке, жадно затягиваясь. — Время покажет. Иди отдыхай, старина. Если с ним что-нибудь случится, то не в эти сутки. Я докурил сигарету почти до фильтра, вдавил ее в край проржавевшего ведра с полустертой надписью «Р-р хлорки» и медленно вышел из курилки. Было начало девятого. В это время в больнице остаются лишь дежурные смены в отделениях. В моем отделении осталась Настя — так звали девушку, поднесшую мне по старой больничной традиции стопку с валокордином. Еще был врач-хирург, но он заперся в комнате отдыха. Я просто не знал, куда идти. В реанимацию меня не пустят, в отделе мне делать нечего. Сидя на кушетке, я лениво вертел на руке свою черную шапочку. «Утром убивают Тена. В пять. В девять я угощаюсь практически у порога квартиры, где проживает возлюбленная корейца. В обед в квартиру приходит Гольцов, и его там режут». Мистика какая-то. Неужели кто-то после убийства бизнесмена имел наглость задержаться в квартире до обеда? Если так, то на его глазах проходили все события: приезд полиции, опрос конкретных лиц, движения туда-сюда, из которых можно сделать первичный вывод о разрабатываемых версиях. Значит, неизвестный находился в квартире некой Ольги, до сих пор так и не установленной, в то время, когда проводился поквартирный обход подъезда. Значит, он и меня в окно видел. Видел, как я к Иринке-торгашке с расспросами приставал, как в гости к соседям этажом ниже зашел. И даже после этого наглец продолжал торчать в квартире? Аж до того самого момента, пока его не побеспокоил Гольцов? Вот тут и была неувязка. Если он настолько сдержан и хитер, то вряд ли стал бы открывать кому попало дверь. А в данной ситуации «кем попало» мог оказаться лишь очередной сотрудник полиции. Значит, неизвестный проник в квартиру за несколько минут до прихода Алексея, и тот застал его врасплох. Скорее всего, так. Иначе как объяснить, что Лешку обнаружили лежащим на пороге между лестничной клеткой и квартирой? Леше не для того открывали дверь, чтобы на пороге нанести несколько ножевых ударов и тут же сбежать. Дверь была открыта, и Алексей в нее вошел. Это было для кого-то настолько неожиданным, что тот не нашел объяснений своего нахождения в квартире. Что искал или искали в квартире? Нашли или нет? На все эти вопросы сейчас мог ответить только один человек. Алексей Гольцов. Но он находился в коме в палате реанимационного отделения и не знал, что до сих пор еще жив. Резко поднявшись, я вошел в ординаторскую. Настя сидела за столом и заполняла какой-то журнал. Сейчас она была уже без накрахмаленного медицинского колпака, и я с удивлением обнаружил, что у нее на голове не один из тех банальных хвостиков, на которые я насмотрелся во время неоднократных приездов по делам службы в больницу. Стандартная, ни к чему не обязывающая прическа медсестер — хвостик, перетянутый резинкой. У Насти была аккуратная, уложенная прическа. Теперь, когда схлынула безрассудная беспомощность от случившегося, я имел возможность рассмотреть девушку. Наверное, я делал это слишком долго и с известной долей бесцеремонности, так как она оторвалась от недописанного слова и удивленно вскинула брови в мою сторону.