Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлебца поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами. — Стаж,— вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович. Борменталь удивленно покосился: — Виноват?.. — Стаж,— повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой,— тут уж ничего не поделаешь, Клим! Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича. — Вы полагаете, Филипп Филиппович? — Нечего и полагать, уверен в этом. — Неужели…— начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился. — Spater… [8] — негромко сказал Филипп Филиппович. — Gut [9],— отозвался ассистент. Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову. — Я не хочу, я лучше водочки выпью.— Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане. Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности. — Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? — осведомился он у Шарикова. Тот поморгал глазами, ответил: — В цирк пойдем, лучше всего. — Каждый день в цирк? — довольно благодушно заметил Филипп Филиппович,— это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил. — В театр я не пойду,— неприязненно отозвался Шариков и перекрестил рот. — Икание за столом отбивает у других аппетит,— машинально сообщил Борменталь.— Вы меня извините… Почему, собственно, вам не нравится театр? Шариков посмотрел в пустую рюмку, как в бинокль, подумал и оттопырил губы. — Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна. Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головой. — Вы бы почитали что-нибудь,— предложил он,— а то, знаете ли… — Я уж и так читаю, читаю…— ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки. — Зина! — тревожно закричал Филипп Филиппович.— Убирай, детка, водку! Больше не нужна. Что же вы читаете? В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, и человек в звериной шкуре и колпаке. «Надо будет Робинзона…» — Эту… как ее… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола? — с Каутским. Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку. Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил: — Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного? Шариков пожал плечами. — Да не согласен я. — С кем? С Энгельсом или с Каутским? — С обоими,— ответил Шариков. — Это замечательно, клянусь богом! «Всех, кто скажет, что другая…» А что бы вы со своей стороны могли предложить? — Да что тут предлагать… А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять все, да и поделить… — Так я и думал! — воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти.— Именно так и полагал! — Вы и способ знаете? — спросил заинтересованный Борменталь. — Да какой тут способ,— становясь словоохотливее после водки, объяснил Шариков,— дело нехитрое. А то что ж: один в семи комнатах расселся, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет. — Насчет семи комнат — это вы, конечно, на меня намекаете? — горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович. Шариков съежился и промолчал. — Что ж, хорошо! Я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали? — Тридцати девяти человекам,— тотчас ответил Борменталь. — Гм… Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам — Зину и Дарью Петровну — считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей. Потрудитесь внести. — Хорошенькое дело,— ответил Шариков, испугавшись,— это за что такое? — За кран и за кота,— рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия. — Филипп Филиппович! — тревожно воскликнул Борменталь. — Погодите! За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием! Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны! Кто убил кошку у мадам Полласухер? Кто… — Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице,— налетел Борменталь. — Вы стои?те!..— кричал Филипп Филиппович. — Да она меня по морде хлопнула! — взвизгнул Шариков,— у меня не казенная морда! — Потому что вы ее за грудь ущипнули! — закричал Борменталь, опрокинув бокал,— вы стои?те… — Вы стоите на самой низшей ступени развития,— перекричал Филипп Филиппович,— вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!.. — Третьего дня,— подтвердил Борменталь. — Ну вот-с,— гремел Филипп Филиппович,— зарубите себе на носу,— кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? — что вам надо молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества! Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой? — Все у вас негодяи,— испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон. — Я догадываюсь! — злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович. — Ну, что же. Ну, Швондер и дал. Он не негодяй. Чтоб я развивался… — Я вижу, как вы развились после Каутского! — визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене.— Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше! Зина! — Зина! — кричал Борменталь. — Зина! — орал испуганный Шариков. Зина прибежала бледная. — Зина! Там в приемной… Она в приемной? — В приемной,— покорно ответил Шариков,— зеленая, как купорос. — Зеленая книжка… — Ну, сейчас палить! — отчаянно воскликнул Шариков.— Она казенная, из библиотеки!! — Переписка называется… как его?.. Энгельса с этим чертом… В печку ее! Зина повернулась и улетела.