— Что ты, леший, по всей квартире гоняешь! — сердилась Дарья Петровна.— Выливай в раковину. — Да что в раковину,— ловя руками мутную воду, отвечал Шариков,— она на парадное вылезет. Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках. — Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам. — Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки. — В калоши станьте! — Да ничего. Все равно уже ноги мокрые. — Ах, боже мой! — расстраивался Филипп Филиппович. — До чего вредное животное! — отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке. Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, и очки вспыхнули. — Вы про кого говорите? — спросил он у Шарикова с высоты.— Позвольте узнать. — Про кота я говорю. Такая сволочь! — ответил Шариков, бегая глазами. — Знаете, Шариков,— переведя дух, отозвался Филипп Филиппович,— я положительно не видел более наглого существа, чем вы. Борменталь хихикнул. — Вы,— продолжал Филипп Филиппович,— просто нахал! Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили сами и еще позволяете… Да нет! Это черт знает что такое! — Шариков, скажите мне, пожалуйста,— заговорил Борменталь,— сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! — Дикарь! — Какой я дикарь? — хмуро отозвался Шариков.— Ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет — как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел. — Вас бы самого поучить! — ответил Филипп Филиппович,— вы поглядите на свою физиономию в зеркале. — Чуть глаза не лишил,— мрачно отозвался Шариков, трогая глаз черной мокрой рукою. Когда черный от влаги паркет несколько подсох и все зеркала покрылись банным налетом и звонки прекратились, Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней. — Вот вам, Федор… — Покорнейше благодарим! — Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки. — Покорнейше благодарю,— Федор помялся, потом сказал: — Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только — за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял… — В кота? — спросил Филипп Филиппович, хмурясь как облако. — То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать. — Черт! — Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал… Ну, повздорили. — Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах… Сколько нужно? — Полтора. Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору. — Еще за такого мерзавца полтора целковых платить,— послышался в дверях глухой голос,— да он сам… Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь. — Не сметь! — явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович. — Ну, уж это действительно! — многозначительно заметил Федор,— такого наглого я в жизнь свою не видел… Борменталь как из-под земли вырос: — Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь! Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос: — Вы что? В кабаке, что ли? — Это так…— добавил решительно Федор,— вот это так… Да по уху бы еще… — Ну что вы, Федор,— печально буркнул Филипп Филиппович. — Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович! VII — Нет, нет и нет,— настойчиво заговорил Борменталь,— извольте заложить. — Ну что, ей-богу,— забурчал недовольный Шариков. — Благодарю вас, доктор,— ласково сказал Филипп Филиппович,— а то мне уже надоело делать замечания. — Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова. — Как это так «примите»? — расстроился Шариков.— Я сейчас заложу. Левой рукой он заслонил тарелку от Зины, а правой запихнул салфетку за воротничок и стал похож на клиента в парикмахерской. — И вилкой, пожалуйста,— добавил Борменталь. Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе. — Я еще водочки выпью,— заявил он вопросительно. — А не будет ли вам? — осведомился Борменталь.— Вы последнее время слишком налегаете на водку. — Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья. — Глупости говорите…— вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил: — Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это — раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично. Борменталь указал на заклеенный буфет. — Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы. Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку. — И другим надо предложить,— сказал Борменталь,— и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе. Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам. — Вот все у нас, как на параде,— заговорил он,— салфетку — туда, галстух — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему, это — нет! Мучаете сами себя, как при царском режиме. — А как это «по-настоящему»,— позвольте осведомиться? Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес: — Ну, желаю, чтобы все… — И вам также! — с некоторой иронией отозвался Борменталь.