Монелл широко раскрыла рот, и сердце ее радостно забилось, когда она услышала, как разрываются остатки ленты на губах. Она набрала полные легкие воздуха. Теперь она снова может нормально дышать! А также кричать и звать на помощь. – Bitte, helfen Sie mir![13] Пожалуйста, помогите! Черныш в испуге отпрянул, ошеломленный ее неистовым воплем, по пути теряя драгоценные кусочки серебристой ленты. Правда, он отбежал не слишком далеко. Остановившись и оглянувшись, зверек поднялся на задние лапки, словно выжидая, когда все успокоится и можно будет продолжить свое занятие. Не обращая больше внимания на крысу, девушка изо всех сил пнула ногой столб, к которому была прикована. Сверху серым облаком на нее полетела пыль и какой-то мусор, но столб не поддался ни на миллиметр. Тогда она принялась снова и снова звать на помощь, пока не заболело горло. – Bitte! На помощь! Шум транспорта наверху поглотил этот звук. На несколько секунд в подземелье воцарилась тишина. Потом Черныш, немного осмелев, снова засеменил к девушке. На этот раз он пришел не один. За ним следовала еще группа лоснящихся гибких тел. Они дергались, то замирая на месте, то отчаянно бросаясь вперед. Манящий запах крови оказался сильнее страха. * * * Кость и дерево, дерево и кость. – Мэл, что у тебя там? – Райм кивнул в направлении компьютера, соединенного с хроматографом. Купер еще раз подверг исследованию кусочки грязи, обнаруженные в порах деревяшки. – Очень много азота. Три различных анализа с одинаковым результатом. Тем не менее аппарат работал исправно. – Можно предположить, – задумчиво произнес Купер, – что азот как-то связан с огнестрельным оружием или с производством снарядов. – Но это уже Коннектикут, а не Манхэттен. – Райм взглянул на часы. Половина седьмого. Как быстро сегодня летит время! И как медленно оно тянулось в течение последних трех с половиной лет. Сейчас ему казалось, что он бодрствует уже несколько суток подряд. Молодой детектив склонился над картой Манхэттена, отодвинув бледный позвонок, упавший со стопки книг. Эту кость Райму оставил его специалист по травмам позвоночника Питер Тейлор. Это было давно. Тогда доктор, тщательно осмотрев Линкольна, уселся на расшатанный стул и вынул из кармана какой-то предмет. – Пришло время рассказать вам кое-что интересное, – интригующе объявил он. Райм взглянул на раскрытую ладонь Тейлора. – Вот это и есть тот самый четвертый позвонок. Такой же, как у вас в шее. Тот, что сломан. Видите эти хвостики у него вот здесь? – Доктор повернул позвонок несколько раз. – О чем вы думаете, глядя на него? Райм уважал Тейлора. Доктор не относился к нему как к ребенку, психопату или вообще человеку, доставляющему окружающим одни неудобства. Однако в тот день Линкольн был не в настроении продолжать игру в догадки и поэтому промолчал. – Некоторые из моих пациентов считают, что он похож на морского ската, – тем не менее продолжил Питер. – Другие говорят, что это космический корабль, самолет или грузовик. Кому бы я ни задавал этот вопрос, все почему-то сравнивают данный предмет с чем-то большим. Но ни один человек еще не сказал, что это соединение кальция и магния. Понимаете? Никто не хочет признаваться в том, что такая незначительная штучка может полностью изменить их жизнь, превратив ее в сущий ад. Райм скептически посмотрел на доктора, но спокойный седовласый медик привык иметь дело с подобными пациентами и поэтому добродушно заметил: – Даже не пробуйте меня расстраивать. Затем он поднес костяной диск поближе к лицу Райма: – Вы считаете, что это несправедливо: вот такая штучка приносит вам столько горя! Забудьте об этом. Просто забудьте. Я хочу, чтобы вы помнили о том, что было раньше, до несчастного случая. Все хорошее и плохое в вашей жизни. И радость, и печаль… И вы сможете испытать их теперь. – Лицо доктора застыло. – Потому что сейчас, если говорить честно, я вижу перед собой человека, который полностью сдался. Тейлор оставил позвонок на прикроватном столике. Поначалу Райм посчитал, что он просто забыл его там. Но затем понял, что тут все было тонко рассчитано. В последние месяцы, когда Райм мучительно рассуждал, стоит ему лишать себя жизни или нет, он частенько посматривал на этот костяной диск. Он стал как бы символом теории Тейлора, которая пела гимн жизни. Но мало-помалу оптимизм Райма иссяк. Слова доктора, какую бы ценность они ни имели, не смогли заставить Линкольна преодолеть бремя боли и изнеможения, которые он испытывал изо дня в день. Райм перевел взгляд от позвонка на Амелию Сакс. – Я хочу, чтобы ты снова вспомнила место преступления, – заявил он. – Я рассказала все, что увидела там. – Мне сейчас нужно не это. Я хочу знать, что ты там чувствовала. Райму вспомнились бесчисленные места преступлений, где ему пришлось побывать. Иногда в такие минуты происходили чудеса. Он просто осматривал помещение, и неожиданно ему в голову приходили самые разнообразные мысли, касающиеся подозреваемого. Он и сам не смог бы объяснить, отчего это случается. Специалисты, занимающиеся поведением человека, говорили бы в таких случаях о составлении психологического портрета преступника. Но криминалисты занимаются этим вот уже несколько столетий. Ходи там, где ходил он, найди то, что оставил он, думай так, как думает он, и тогда, покидая место преступления, ты будешь иметь готовый портрет. – Расскажи мне, – настаивал Райм, – что ты тогда чувствовала? – Мне было неуютно и жарко. – Она пожала плечами. – Что я чувствовала? Наверное, напряжение. Не знаю. Вы уж меня простите… Если бы Райм мог двигаться, он сейчас соскочил бы с кровати, схватил бы ее за плечи и хорошенько встряхнул, крича при этом: «Ты же прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю! Я знаю это! Почему ты отказываешься работать со мной?! Почему ты так упорно игнорируешь меня?!» И в этот момент он кое-что понял… Что она побывала там, в душном сыром подвале. Что она видела изуродованное мертвое тело Ти-Джей. Ей пришлось нюхать пропитанный зловещим запахом воздух. Он увидел, как все это подействовало на Сакс. Поэтому ее ногти и обкусаны до крови. Поэтому она и ведет себя нарочито вежливо. Амелия не хотела думать о том страшном подвале и теперь ненавидела Райма за то, что он напомнил ей об этом. Часть ее самой так и осталась навсегда в той котельной. – Итак, ты снова идешь по помещению, – настаивал Линкольн. – Не думаю, что это как-то могло бы помочь. – Попробуй, – повторил Райм, сдерживая раздражение. Он даже попытался улыбнуться. – Скажи мне, о чем ты там думала. Она вдруг замерла. – Это… просто мысли. Впечатления, которые всегда возникают у всех людей. – Но ведь там была именно ты, а не «все люди». Расскажи нам. – Это было так страшно. Или еще что-то… – проговорила Амелия и тут же мысленно отругала себя за непрофессиональное «что-то». – Я почувствовала… – Что кто-то наблюдает за тобой? – подсказал Райм. – Да, – удивленно кивнула Сакс. – Именно наблюдает. Сколько раз Линкольну приходилось испытывать это чувство! Он ощущал его и тогда, три с половиной года назад, когда, склонившись над разложившимся трупом полицейского, брал для анализа волокна с его формы. Он был уверен, что кто-то находится совсем рядом. Но там не оказалось никого. Была просто дубовая балка, которая выбрала именно тот момент, чтобы обрушиться на Линкольна Райма, сокрушая его четвертый позвонок своим невероятным весом. – О чем еще ты тогда думала, Амелия? Она больше не сопротивлялась. Губы ее расслабились, глаза бездумно бродили по наполовину свернутому плакату с изображением «Ночных ястребов» – одиноких и счастливых оттого, что никто их не беспокоит. – Ну, я помню, что тогда еще сказала себе: «Это очень старое здание». Оно напоминает фильмы, где показывают фабрики начала века или что-то в этом духе. А еще… – Подожди-ка! – перебил ее Райм. – Давай подумаем над этим. Старинное здание… Его взгляд остановился на карте Рандела. Ведь он уже заострял свое внимание на том, что преступнику нравятся исторические районы Нью-Йорка. Здание, в котором погибла Ти-Джей Колфакс, тоже принадлежало к старинным. И туннель рядом с железной дорогой, где был обнаружен первый труп. Железная дорога в Нью-Йорке обычно проходит по поверхности земли. В тех местах случалось так много несчастных случаев, что Одиннадцатая и зарекомендовала себя как улица смерти. Только из-за этого впоследствии были выстроены туннели, по которым частично проходил путь поездов. – И Перл-стрит, – бурчал себе под нос Райм, – считалась одной из главных магистралей в старом Нью-Йорке. Почему его так интересует все старинное? – обратился он к Селитто. – Скажи-ка, а Терри Добинс еще работает? – Психолог? Да. Мы в прошлом году вместе расследовали одно дело. Между прочим, он интересовался твоей персоной. Говорил, что звонил тебе пару раз, но только ты… – Да-да, я помню, – оборвал его Райм. – Пусть приходит. Мне нужно, чтобы он высказал свое мнение по поводу нашего подозреваемого. Ну, Амелия, о чем еще ты тогда подумала? Она пожала плечами, но было видно, что она чего-то недоговаривает. – Ни о чем. – Правда? «Почему она скрывает свои чувства?» – размышлял Райм. Ему почему-то вспомнились слова Блэйн, которые она произнесла, увидев красотку, проходящую по Пятой авеню: «Чем прекрасней упаковка, тем сложней ее развернуть». – Я не знаю… Ну хорошо, я вспомнила кое-что. Но это ни к чему не относится. Это не из серии профессиональных наблюдений. Профессиональных… «Когда ты сама устанавливаешь правила, то можешь стать совсем несносной, да, Амелия?» – подумал про себя Райм. – Хотелось бы тебя выслушать. – Помните, когда вы пожелали, чтобы я поверила в то, что он – это я? Тогда я еще нашла место, откуда он наблюдал за своей жертвой. – Продолжай. – Ну вот я и подумала… – (На какое-то мгновение Райму показалось, что сейчас из ее глаз брызнут слезы. Только теперь он заметил, что они у нее ярко-голубые и светящиеся. Но она сумела справиться с собой.) – Я подумала о том, есть ли у нее собака. У Колфакс. – Собака? Почему это пришло тебе в голову? Она немного помолчала, прежде чем снова заговорить: