– Вот здорово! – заинтересовался Мэл. – Я могу пройтись по любому району, и никакие хулиганы на меня не нападут. Могу взобраться на высочайшую гору и при этом не устать. Или поглазеть на витрины магазинов Пятой авеню. Правда, то, что я вижу, вовсе не обязательно находится там, где я это представляю. Ну и что? Ведь то же самое происходит и со звездами. – Не понимаю, – признался Купер. – Звездному свету, который мы видим сейчас, уже тысячи миллиардов лет. К тому времени, когда свет звезды достигает Земли, звезда успевает переместиться. И находится совсем не там, где, как нам кажется, мы ее видим. – Райм вздохнул, почувствовав, что успел утомиться. – А некоторые из них уже погасли и перестали существовать, – добавил он и закрыл глаза. * * * – Он делает нашу задачу все труднее. – Это только так кажется, – ответил Райм Лону Селитто. Селитто, Бэнкс и Сакс только что вернулись с бывшего скотного двора. – Трусики, луна и растение, – бодро произнес Джерри, но лицо у него сразу вытянулось от безнадежности. – Это, конечно, не карта автомобильных дорог. – Есть еще и грязь, – заметил Райм, который всегда возлагал большие надежды на анализы почвы. – У тебя имеются хоть какие-то предположения, что все это может означать? – начал Селитто. – Пока нет, – признался Райм. – А где Поллинг? – продолжал Селитто. – Я не могу до него добраться. – Я его больше не видел, – сообщил Линкольн. В этот момент в дверном проеме возникла чья-то фигура. – Пока я дышу и существую, я буду приходить сюда, – раздался мягкий баритон незнакомца. Райм приветливо кивнул долговязому мужчине. Пришедший выглядел несколько мрачновато, но это впечатление сразу исчезло, когда его лошадиное лицо расплылось в мягкой, добродушной улыбке. Это всегда происходило в самый неожиданный и неподходящий момент. Терри Добинс был душой и сердцем отдела психологических поведенческих отклонений. Вместе с коллегами из ФБР он обучался в Квонтико и к этому времени уже имел ученые степени по судебной экспертизе и психологии. Терри обожал оперу и футбол. Три с половиной года назад Райм очнулся в больничной палате, а рядом с его кроватью восседал Добинс, с плеером, в наушниках – слушал «Аиду». Потом он три часа спорил с врачами Линкольна на консилиуме, что было его первым выступлением, которые затем последовали в данном собрании одно за другим. – Я что-то запамятовал, – начал он, – как в умных книгах называются люди, которые обещают перезвонить, но никогда этого не делают? – Ладно, Терри, анализировать мое поведение будешь потом. Ты, надеюсь, уже слышал о нашем подозреваемом? – Немного, – коротко ответил Добинс и принялся рассматривать Райма. Хотя он и не был врачом, но неплохо разбирался в физиологии. – Ты нормально себя чувствуешь, Линкольн? По-моему, ты немного ослаб. – Я сегодня чуточку переработал сверх нормы, – признался Райм. – И не прочь вздремнуть. Ты же знаешь, какой я ленивый сукин сын. – Это верно. Ведь именно ты позвонил мне в три часа ночи по какому-то вопросу о своем подозреваемом, а потом долго удивлялся, почему я валяюсь в постели. Так что у вас произошло? Тебе, я полагаю, нужен психологический портрет преступника? – Все, что расскажешь, мы с удовольствием примем к сведению. Селитто вкратце ввел Добинса в курс дела. Еще со времен совместной работы Райм помнил, что Терри никогда ничего не записывал, а умудрялся держать всю информацию в голове, которую до сих пор украшала пышная темно-рыжая шевелюра. Психолог расхаживал по комнате, изредка бросая взгляд на таблицу на стене, и слушал монотонную речь Лона. Затем он поднял вверх указательный палец, прервав говорившего: – Жертвы, жертвы… Их всех находили под землей. Одного – закопанным, другую – в подвале и, наконец, третью – в туннеле скотного двора. – Именно так, – подтвердил Райм. – Продолжай. Селитто принялся рассказывать о том, как удалось спасти Монелл Гергер. – Хорошо, прекрасно, – рассеянно отвечал Добинс. Затем неожиданно остановился посреди комнаты и снова уткнулся в таблицу. Он расставил ноги, уперся руками в бедра и принялся заново изучать скудные данные о подозреваемом номер 823. – Расскажи-ка мне подробней о своих догадках насчет его любви к старине, Линкольн. – Я пока не знаю, что это может означать. До сих пор все вещицы, которые он нам подбрасывал, так или иначе были связаны с историческими районами Нью-Йорка. Строительные материалы начала века, скотные дворы, паровая система отопления… Добинс шагнул вперед и постучал пальцем по таблице, где было написано: «Ханна» – Расскажи мне вот про это. Кто такая Ханна? – Амелия, – попросил Райм, – помоги нам. Сакс объяснила Добинсу, что преступник несколько раз по непонятным причинам назвал Монелл Ханной. – Она еще добавила, что ему было приятно произносить это имя. Кроме того, он пытался заговорить с ней на немецком. – К тому же он изрядно рисковал, когда похищал ее, верно? – заметил Терри. – Такси, аэропорт – тогда все для него оборачивалось вполне безопасно. Но прятаться в прачечной и поджидать… Видимо, у него была какая-то причина похитить именно женщину-немку. Добинс в задумчивости принялся накручивать одну из своих длинных темно-рыжих прядей на палец. Потом он плюхнулся на расшатанный стул и вытянул ноги. – Хорошо, давайте попробуем разобраться. Подземелье… это ключ к разгадке. Я догадываюсь, что преступнику есть что скрывать, из чего делаю вывод, что он склонен к истерии. – Но он не ведет себя как истерик. Наоборот, он предельно спокоен и последователен: рассчитывает каждую мелочь. – Это совсем не та истерия. Здесь мы имеем дело с расстройством ментального уровня. Часто это бывает вызвано сильной душевной травмой, пережитой раньше, которая в дальнейшем накладывает отпечаток на все поведение больного. Мы сталкиваемся со своего рода защитной реакцией организма. На физическом уровне она выражается в тошноте, головных болях и тому подобном. Изменения в мозговой деятельности принимают параноидальный характер. Душевная травма видоизменяется, превращаясь в истерическую амнезию, состояние фуги, а то и в расщепление личности. – Словом, Джекил и Хайд, – заявил Купер. – Ну, лично я далек от того, чтобы считать его расщепленной личностью, – продолжал Добинс. – Такой диагноз устанавливается крайне редко. Известные случаи расщепления, как правило, зафиксированы у молодых людей с низким интеллектуальным уровнем, чего нельзя сказать о вашем подозреваемом. – Он кивнул в сторону таблицы. – Преступник хитер и изворотлив. Высокоорганизованный злоумышленник. – Добинс на секунду взглянул в окно. – Это интересно, Линкольн. Думаю, твой подозреваемый превращается в другую личность, только когда ему необходимо, то есть когда он собирается убить, что очень важно. – Почему? – Тут две причины. Во-первых, нам становится кое-что понятно относительно его личности. Или в детстве, или в процессе учебы и работы он воспитывался на принципах помощи людям, а не на причинении им вреда. Он может быть священником, советником, политиком или просто социальным служащим. А во-вторых, преступник ставит перед собой определенную задачу, поняв которую вы и выйдете на него. – Какого типа задачу? – Может быть, он уже давно хотел убивать, но только не мог действовать, пока не нашел для себя подходящей модели. Возможно, преступник почерпнул ее из фильма или книги. Или же такой моделью стала судьба реального, знакомого ему человека. Имеется некий образ, с которым он себя отождествляет. Пример, следуя которому он считает убийство вполне приемлемым действием. А далее я затрудняюсь добавить что-либо. – А ты попробуй, – подзадоривал его Райм. – Его интерес к истории наталкивает на мысль, что его примером для подражания является какая-то знаменитая личность из прошлого. – Реальная? – Этого я утверждать не могу. Может быть, и выдуманная. Кем бы ни была эта Ханна, она наверняка являлась действующим лицом той же истории. И немецкий язык тоже имеет значение. Возможно, тут прослеживается связь с американцами немецкого происхождения. – У тебя есть какие-нибудь предположения относительно того, что его подталкивает к подобным действиям? – Фрейд заявил бы – а что еще он мог бы предположить? – что тут имеет место сексуальный конфликт, развившийся на основе эдипова комплекса. Сейчас считается, что любая моральная травма может послужить катализатором неуправляемого процесса. И это вовсе не обязательно будет одноразовое событие. Здесь может присутствовать и комплекс неполноценности, и целая серия неудач в личной жизни и профессиональной деятельности. Трудно сказать. – Глаза Терри засветились, когда он вновь взглянул на таблицу. – Я очень надеюсь, Линкольн, что вы схватите его живым. Мне страшно хотелось бы побеседовать с ним пару часиков. – Том, ты все это записываешь? – осведомился Райм. – Да. – Еще один вопрос, – произнес Линкольн. – И я бы сказал, весьма важный вопрос, – усмехнулся Терри. – Почему он оставляет вам «ключевые» предметы? Я угадал? – Да. Так почему же? – Ну, если подумать о том, что он уже совершил… Он таким образом разговаривает с вами. И не бормочет нечто несвязное, как Сын Сэма или Зодиак. Он не шизофреник. Преступник общается с тобой на понятном тебе языке. И это язык судебной экспертизы. Почему? – Добинс снова принялся расхаживать по комнате, изредка посматривая на таблицу. – У меня создается впечатление, что преступник как бы хочет разделить свою вину с кем-то еще. Понимаешь, ему трудно убивать. А если появляются сообщники, то уже легче. Если вы не спасаете жертву вовремя, то вина частично ложится и на вас. – Вот это здорово, – заметил Райм. – Значит, он так и будет подкидывать нам ключи к разгадке собственных шарад, да таких, с которыми возможно справиться. Если загадка окажется чересчур сложной, он не сможет разделить с кем-либо бремя вины. – Верно, – согласился Добинс, и улыбка исчезла с его лица. – Но к сожалению, существует еще и другой фактор… – Его активность возрастает, – закончил за него Селитто. – Вот именно, – подтвердил Терри. – Неужели он сможет действовать еще быстрее? – недоумевал Бэнкс. – И так происшествия следуют с интервалом в три часа. – Я думаю, он найдет способ, – сказал психолог. – Скорее всего, преступник перейдет на коллективные цели. – Глаза Терри неожиданно сузились. – Ты в порядке, Линкольн?