Тогда-то ему показалось, что чужаков с две тыщи. – Три сотни с щитами и опытом! – повторил Ратияр. – Чьи же это могут быть? У Благожита разве есть оружники? И с кем он воевал, откуда им было взять опыт? – Они кричали «Хотимир!», – напомнил Велеб. – А это, говорят, Благожитов пращур. – Боевой чур у них был? – Нет. Я не видел. – И стяга не было? – Не было. – Кто у них был главный? – Я видел перед воротами, когда уже все они вошли, одного в шлеме. Впереди бежал и орал. Но я его не знаю. Да и знал бы – они же морды себе все сажей вымазали. – Чего? – Мистина переглянулся со своими людьми; это известие их поразило. – Сажей? – Ну да. Будто ряженые в Карачун. Мистина еще раз глянул на своих товарищей. – Хрена се Карачун… – обронил Ратияр. – И свиты на всех белые. Я еще подумал: будто из Нави выползли. – Так, значит… без сажи вы могли бы их узнать? – сообразил Мистина. – Они боялись, что вы их узнаете! – подхватил за братом Лют. Велеб лишь развел руками. Он лишь видел, но не брался истолковать увиденное. Ему задавали еще вопросы: кто был в городце из жителей, кто где находился, какое было добро, какая скотина… Он добросовестно отвечал, стараясь все припомнить. Когда его наконец отпустили, на смену ему в гридницу ушел Размай. Потом рассказал, что и его спрашивали почти о том же – с поправкой на то, что мог видеть он, почти все время сражения остававшийся на забороле. – Завтра еще с теми двумя поговорим, но едва ли они что добавят, – сказал Мистина, отпустив Размая. – Это двое и потолковее, и лучше настроены на разговор. – Дай я пойду тех двоих еще потрясу, – предложил Лют. – То-то и чудно, что говорить не хотят – а должны хотеть мстить за своего боярина любимого! Мистина взглянул на Ратияра. У него была мысль, по какой причине двое других Перезвановых отроков не хотят говорить с киевскими боярами, но он сильно сомневался, что те двое тоже могли до нее додуматься. – Но по всему выходит – дреговичи! – продолжал Лют. – Иначе к чему им рожи мазать? – Чтоб страшнее было, – хмыкнул Ратияр. – Людей Хельги Красного хотели напугать чумазыми мордами? – усмехнулся Альв. – Они ж не дети малые, они видали и похуже. На Боспоре заживо сгоревших… – А те бесы об этом знали? – Но они не охренели, а? – воскликнул Лют. – Вот так, ни за что, взять и вырезать чужую засаду? Если мы теперь вырежем у них три-четыре веси, то будем правы. – Святослав жаждет крови, – напомнил Мистина. – Или славы, но тут обое рябое[9]. Эльга хочет от войны его удержать. Он еще слишком юн, чтобы воевать непрерывно. Если так бойко начать, то можно и до пятнадцатилетия не дотянуть. А другого сына у нее нет. Случись с ним что – и ее наследниками станут дети Тородда. – Но что же поделать? – Альв развел широкими ладонями. – Кровь пролилась, пятьдесят четыре отрока да сам боярин с домочадцами – это не еж нагадил. Князь не может просто взять и утереться. – Нет. Я вам больше скажу. Нам нужны новые данники, пока древляне не оправятся от разгрома, не выйдут из лесов, не разведут заново скотину и не засеют делянки. И здесь такой подарок – повод для войны с Благожитом. Я был уверен, что мне придется его придумать – а мне сами же дреговичи его на рушнике шитом поднесли. Лют напряженно смотрел в лицо старшего брата. Его ум внушал Люту восхищение и робость – он не верил, что даже семнадцать лет спустя сам станет настолько умным. Понимание замыслов брата давалось Люту с трудом, и это было особенно досадно в таких случаях, как сейчас – когда он чувствовал, что от успеха зависит судьба державы. – Жаль Перезвана, – вздохнул Альв, – и дренгов его тоже. Самкрай взяли, против конницы Песаховой выстояли, половину Вифинии прошли, огнеметы дважды прошли… и вот так вырезаны у себя дома невесть кем, какими-то йотунами с чумазыми рожами, не пойми за что и почему… – Судьба! – развел руками Ратияр. – И похуже бывает, помнишь Радульва? Через какие хрипеня прошел человек, в сорока сражениях уцелел, а погиб от руки девки, и то по собственной же дури? – Вот именно – судьба сама ничего не делает, – подхватил Мистина. – Все людскими руками. А люди просто так других людей не убивают, да в мирное время. Поссорься Перезван с местными из-за дичи или из-за девок… – Если двое-трое сбегали тайком на игрища и попортили пару девок – это не повод вырезать полусотенную засаду, – Ратияр покачал головой. – Ну, прислали бы старейшины просить выкуп за обиду. Перезван бы заплатил. А так – это же война. Благожит хотел войны? – То-то и странно, – Мистина взглянул на него. – С чего Благожиту такие подарки нам подносить? – Да если бы он понимал, что это подарок! – А мы хотим с ним войны? – тихо, с неловкостью из-за своей недогадливости уточнил Лют. «Мы» – это круг русской и полянской знати, для которой война означала сегодня добычу, полон и ратную славу, а завтра – ежегодную дань мехами, медом, воском, полотном. Это было ему очень даже понятно: свою Деревскую войну Лют начал с удачного налета на Малин, привел скотину и полон. Война подарила ему двух молодых жен знатного рода, за которых не было уплачено вено. Мистина ответил не сразу, и Лют, за полгода совместной жизни успевший его узнать, видел, что брат отчасти раздосадован. Он еще не мог точно оценить положение дел, но уже знал – решению будет мешать борьба различных людских желаний. Войны хотела дружина и многие бояре, но не хотела княгиня. А с желаниями княгини Мистина должен был считаться больше, чем с желаниями бояр и даже своими собственными. Мистина посмотрел на Люта, и взгляд его смягчился. У него всегда теплело на сердце, когда он видел это свежее лицо, этот наморщенный лоб, пушистые русые брови, приподнятые в отчаянном усилии мысли, эти ореховые глаза, в которых тоже отражалось мучительное желание поскорее все понять. Отважный, решительный, его младший родич отлично исполнял поручения, даже сложные и опасные, на него можно было положиться в любом деле – где ему заранее подробно объяснили, что и как. Надежных и храбрых людей Мистина всегда ценил, кто бы они ни были. Но вместе с Лютом в жизнь его вошла очень редкая гостья – любовь. И этим Лют помогал Мистине тащить тяжеленный воз всех его дел и обязанностей в куда большей мере, чем сам думал. Мягким движением Мистина наклонился к нему ближе, будто хотел поведать нечто очень доверительное. – Если бы, – понизив голос, начал он, – дреговичи не разорили Перезванец, мне пришлось бы самому устроить нечто в этом роде. Благожит – если это был он – избавил меня от мерзкой грязной работы. А теперь у нас есть законный повод пойти на Благожита и обложить его данью. Князь будет рад. Но прежде чем он поднимет своего «сокола»… Мы должны понять, что же там произошло. Он выпрямился и откинулся к спинке резного сиденья. – Из видоков уже много не выжмешь, надо самим смотреть. Поедешь? – Я? – Лют даже приподнялся, едва веря в такую честь. – Да. Ты справишься. На самом деле Мистина, уже убедившийся, что в сражении его брат не теряется, хотел дать ему возможность поучиться работать головой. И возможность вполне безопасную. Правильно разгадает Лют эту загадку или нет – на дальнейшее, как Мистина уже понимал, это повлияет мало. – Нужно осмотреть, что сейчас в городце: что взято, что оставлено, чьи стрелы, какие следы, – Мистина перевел взгляд с Люта на Ратияра и Альва, которых собирался отправить с братом вместе. – Да не тянуть, – подхватил Ратияр, – сейчас ведь не зима, а там с полсотни трупов. Вилами придется собирать… Все четверо невольно поморщились, вообразив зрелище, ждущее их в городце. Уже третий день тела лежат – и пока из Киева к ним доедут… – Если подтвердится, что это были дреговичи, – продолжал Мистина, – Святослав возьмет свою месть с полным правом. – А если… – осторожно уточнил Альв; он не произнес слова «нет», но все его услышали. – Я, – Мистина голосом нажал на это маленькое слово, – должен знать, как все было на самом деле. – А князь… будет делать то, что нужно для блага его престола. Я собирался о дреговичах подумать позже… через год-другой. Нам нужно время, чтобы уладить все дела по-новому… и Эльга хочет заново ряд положить с данниками. Мы рассчитывали на пару лет без новых войн. Она очень хотела… Но что уж. Судьба с одним гостинцем дважды не приходит. * * * Прошлой весной об эту пору Лют собирался в Царьград с большим княжеским обозом – продавать отцовскую долю деревской дани. Но за этот год все так переменилось, что он не узнал бы собственную жизнь – если бы выбрал время оглядеться и осознать перемены. Год назад он, сын прославленного воеводы и миловидной челядинки, под надзором опытных оружников ездил по отцовским торговым делам. Правду сказать, тысячи людей проживают всю жизнь и умирают, повидав меньше земель, чем он успел к семнадцати годам. Теперь он носил белый кафтан в знак скорби по отцу, зато стал свободным человеком, вернулся из Деревов в Киев, приобрел прекрасный «корляг», греческий доспех-клибанион – добычу с убитого деревского воеводы Величара, – золотое колечко в награду от самой княгини, двух жен-полонянок и ратную славу. С воеводской долей добычи в Царьград поехали Рыскун и Евлад, а для Люта брат и княгиня нашли совершенно иное дело… Еще зимой княгиня решила лето посвятить объезду земель и тогда же начала приготовления. Благодаря этому Святослав с ближней дружиной смог выступить сразу после прихода вести о гибели Перезванца. С ним шел его кормилец Асмунд и Лют Свенельдич с двумя десятками отроков. В Вышгороде к ним присоединился Ивор с тамошней частью большой дружины. Шли по Днепру на лодьях. Дружина у сыновей Свенельда пока была общая, вернее, Мистина выделял брату нужное число людей. В этот поход Мистина отправил с ним два десятка – Ратияра и Владара. Зато у Люта имелись свои собственные телохранители, как у всякого боярина: свей Сигдан и полянин Искрец. Причем Искрец явился на смену Сварту, одному из первых телохранителей Люта, погибшему прошлой осенью в Плеснеске: какие-то древляне пытались убить Свенельдича-младшего. На походной свите Люта из белой орницы небесной молнией блестел очень дорогой меч на ременной перевязи – настоящий рейнский «корляг». На булатном клинке имелось «пятно» знаменитой мастерской, рукоять и перекрестье были украшены тонким узором из вбитых в бороздки кусочков серебряной и медной проволоки. Для такого юного молодца меч был невероятно богат. Но за время дороги вверх по Днепру Искрец и Вальдар кое-что рассказали Велебу о событиях прошлой осени и зимы. Люту, конечно, очень повезло родиться в семье прославленных воевод. Но когда судьба спросила, покажет ли он себя достойным этой чести, он делом ответил ей «да». Вверх по Днепру шли на веслах два дня. За пару поприщ до Перезванца остановились и выслали вперед пять отроков под началом Ратияра – разведать, что в городце. Ведь те чумазые бесы, что его захватили, могли и не уйти, а остаться, засесть за стенами. Тогда киянам уже самим пришлось бы ладить лестницы и готовиться к приступу. – Вот еще! – презрительно сказал Святослав, когда об этом упомянули. – Была охота! Мы просто сожжем их, как Искоростень. Пусть жарятся, если хотят, а если побегут, мы тут же их и возьмем. – Если они сами Перезванец не сожгли! – воскликнул Ивор. – А могли, когда уходили. – Сожгли его едва ли, – качнул головой Асмунд. – Я всю дорогу смотрю: если бы городец сгорел, тут у берега полно бы головешек в воде болталось. А вроде не было такого ничего. Вернувшись на стоянку уже в сумерках, Ратияр рассказал: городец стоит целый и пустой, ворота открыты. – И все трупье внутри, – закончил он, дернув носом и давая понять, что определил это по запаху. – Так мы и не зря так далеко встали! – хмыкнул Ивор. – Туда теперь так просто не войдешь! Ночь прошла спокойно, но Велеб почти не спал. В дозор Лют велел его и Размая не ставить: сказал, что утром они будут нужны ему бодрые, – но чувство жути не давало спать. Даже в Киеве, сколько бы ни говорили с Велебом о разорении Перезванца, в глубине души сохранялась детская надежда, что все это дурной сон. Но уже завтра утром от надежды и следа не останется. Он увидит их мертвыми – Перезвана и всех своих товарищей. Живой в его памяти городец превратится в разоренное место, залитое кровью, заваленное трупами, пропахшее мертвечиной. Что-то в душе упиралось: не хочу, не пойду! Но куда тут денешься – хотела курица нейти, да за крыло волокут. Не в том даже дело, что Лют Свенельдич теперь его господин и может приказывать. За погибших нужно мстить. А значит, вернуться на то место, где все случилось, и идти дальше. Утром снялись не сразу. Поднялись до рассвета, всем было приказано снаряжаться, но дружины Ивора и Люта остались на месте. Пять десятков оружников Асмунд разослал по округе – убедиться, что никаких вооруженных людей поблизости нет. Вернулись они к полудню, не заметив ничего опасного. Местные весняки, виденные издалека, занимались пахотой, где-то уже сеяли, бабы возились в огородах. – Ну, отправляйся, – выслушав их, Асмунд кивнул стоявшему рядом Люту. – У Ивора возьми в дозоры десятка два, а то накроют вас, как в верше…