– Местные взяли бы и овощ, и скотину! – возразил Асмунд. – Местным нынче голодно, они рожь так просто, как песок речной, не бросят. И коров угнали бы к себе, не оставили бы по лесу гулять. Да и баб тоже… – Баба – она птица такая, – усмехнулся Ивор и подмигнул молодым оружникам. – Всегда на что-нибудь да сгодится! – Куда они могли отсюда уйти по воде? – спросил Святослав. – Не вниз же по Днепру – мы бы тогда их встретили. Между Перезванцем и Киевом обремененная даже небольшой добычей трехсотенная неведомо чья дружина скрыться не могла: на такие случаи тут стояли городцы вроде Вышгорода. Не могла она прийти и с верховий Днепра: тогда на пути ее встал бы хотя бы Любеч. Оставалась Припять, уводящая в южные окраины дреговичских земель. – И не вверх, – дополнил Лют, – тогда бы их в Любече видели. Мистина к Ведославу посылал, спрашивал: раз нет ответной вести, значит, не встречали там таких людей. – А не сожгли, чтобы об этом деле как можно дольше никто не знал, – сказал Альв. – Полыхни тут городец до неба – со всех сторон бы народ сбежался, и кто-нибудь на них бы да наскочил. – Ему же было бы хуже! – хмыкнул Ивор. – Вон удалые какие! – Они хотели прийти и уйти скрытно. И у них получилось. Остался единственный след… – Добыча их! – перебил Альва Лют. – Платье, оружие. То, что взяли в городце. Хазарских и греческих кафтанов в этих краях не водится. Где что всплывет… – Я не буду ждать, пока само всплывет! – горячо воскликнул Святослав. – По всему же видно, что это местные! Черненые рожи! – Они не взяли припас и скот, – напомнил Асмунд. – Местные уж верно взяли бы. – Чтобы со следа сбить! Вот и не взяли! Но они хотели, чтобы их не узнали… – Потому и кричали «Хотимир»? – напомнил Альв. – Давай-ка, княже, утром еще на свежую голову поразмыслим, – Асмунд положил руку на плечо воспитаннику, пытаясь остудить пыл. – Не сейчас же, ночью, бежать. – Мы можем ударить уже на заре! – Ударить недолго, да как бы не промахнуться. – Это местные! По всему видно! Благожит решил, что если в Киеве молодой князь, то ему все позволено! Он думает, что я побоюсь мстить за моих людей! Если бы мать это видела, – Святослав махнул рукой в сторону Перезванца, – и она сказала бы, что нужно мстить! Она знает, что значит месть! – Прежде чем новые трупы делать, надо старые прибрать, – с необычной для него мрачностью сказал Ивор. – Завтра, княже, прикажи Перезвановых отроков хоронить. Это были наши люди. Все притихли. – Они и так уже все лисами погрызенные, воронами поклеванные, – негромко добавил Велеб среди тишины. Было так больно в груди, будто один из тех наглых воронов оторвал кусок его собственного сердца. Иных мертвецов они с Размаем из-за изгрызенных лиц даже узнать не смогли. Потрясенный всем увиденным, он и сейчас еще имел подавленный и растерянный вид, покрасневшие глаза влажно блестели. При мысли о трупах Святослав тоже остыл и притих. Вспомнилось Размыслово поле – грязь, размешанная со снегом, тела везде… – Завтра придется их выносить, – подвел итог Асмунд. – Там и решим… – Утро вечера удалее! – пословицей докончил Ивор. Куда уж быть удалее, подумал Велеб, глядя на неохотно идущего к своему шатру Святослава. Его не оставляло впечатление, что юный князь не столько озабочен местью за своих людей, сколько просто жаждет поскорее победить кого-нибудь. Юность видит только себя; чтобы начать думать о других, надо хоть немного зрелости… – Ну, пойдем-ка спать! – Альв поднялся и сделал знак зевающему Люту. Тот помотал головой: – Заснешь тут! Глаза закрою – трупы вповалку лежат. – Хагни рассказывал, на Ингваровой могиле то же самое было – полсотни мертвецов, все лежат, где упали… – Да мы в том городце болотном такое же видели, – напомнил Владар. – Помнишь, как у нас на Моравской дороге коней угнали. Там тоже было с полсотни, или поболее чуть, да, Сигдан? – Там полсотни, здесь полсотни… – пробормотал Лют. – Кабы не дреговичи, я бы подумал… Велеб шел позади, прислушиваясь к негромкому разговору оружников. И вдруг наткнулся на спину Люта – тот застыл посреди тропы, глядя куда-то в темноту. – Что там? – глянув ему в лицо, Альв насторожился. Телохранители привычно заняли места по сторонам от молодого господина, напряженно вглядываясь в озаренное кострами пространство стана с белыми пологами шатров. – Да нет, – заметив это, Лют махнул рукой. – Ничего такого. Я подумал просто… – Что подумал? – Да нет, – повторил Лют, но сосредоточенный на какой-то мысли, напряженный взгляд его противоречил успокаивающим словам. – Не может такого быть… * * * Никаких мертвецов Люту не снилось – не до них было. С трудом погружаясь в дрему, он ворочался и снова просыпался. В голову, как мураши на сладкое, лезли воспоминания о зиме, заснеженном русле реки Случи, городе Туровце на западной окраине земли Деревской. И среди ночи Лют вдруг сел на медвежине, служившей подстилкой. – Белые свиты! – потрясенно выдохнул он в темноту. – Что такое? – Альв у другой стены шатра проснулся от движения. – Что случилось? – Ничего… я смекнул… белые свиты! «Печаль»! Они, эти бесы, не навями притворялись, чтоб страшнее было. Они были «в печали!» А кто сейчас в печали-то ходит? – Мы все, – Альв имел в виду киевское боярство, где почти в каждом роду с прошлой осени появились погибшие. – А еще – они. Древляне, жма… Минувшей зимой, уже после разгрома Искоростеня, пока Святослав с войском ждал возле Веленежа подхода угорской конницы, Лют и Хакон, младший брат покойного Ингвара, поехали в Туровец, чтобы привезти к Святославу Будерада – главу малого племени случан. И внезапно обнаружили, что в Туровце засел Коловей, Любоведов сын, а с ним три сотни древлянских ратников, ушедших живыми из-под Искоростеня и не намеренных сдаваться. Лют был готов к бою – в ту зиму удача не отворачивалась от него ни на миг. Но Коловей предложил такой выкуп за позволение ему с людьми уйти на Волынь, что Лют и Хакон согласились на эту сделку. Благодаря тому случаю Лют отлично знал о существовании трехсотенной древлянской дружины с весьма решительным вождем. Та, что уцелела, когда вся земля Деревская была побеждена и покорена. Не будучи так умен и проницателен, как старший брат, глупцом Лют тем не менее не являлся и мог связать два конца не хуже всякого другого. Если Перезванец разорили древляне под началом Коловея, это объясняло почти все странности. Они пришли к городцу по воде, на челнах, куда не могли взять скотину и припасы. Они убили всех, кого достали: пленники могли бы их выдать. Они не подожгли городец, чтобы не созвать к нему всю округу и не дать местным вервям вовремя заявить о своей невиновности. Но они хотели, чтобы в Киеве узнали о гибели Перезванца и приписали ее дреговичам – отсюда крики «Хотимир!». «Они нарочно видоков живыми отпустили, – сказал Альв, когда уже укладывались в шатре спать. – Иначе там на отмели тоже ждали бы. У них люди есть: оставь десяток, и готово, всех бы постреляли, не дали уйти». Оставалось неизвестным, чего древляне – если это все же были они – хотели этим добиться. Просто отомстить русам, нанести им ущерб, какой получится? Стравить с дреговичами? Мистина говорил, что случай удачный и что повод для раздора пришелся кстати. Но чтобы древляне доставили киянам удачный случай? Кто кого перехитрил? Лют отчаянно жалел, что Мистины нет рядом. Цена ошибки могла оказаться слишком высока. Утром Лют первым делом поделился своей догадкой с Альвом и Ратияром. Этим двоим Мистина доверял, и Лют переносил на них часть своего уважения к брату. – Но чем мы докажем? – сказал Ратияр, выслушав о новом обороте дела. – Белые свиты, припас, видоки перебитые… Если б хоть кого-то из них узнали! – И это тоже! – Лют ткнул в него пальцем. – Были б местные, Перезвановы отроки могли бы хоть кого-то узнать. А древлян им знать откуда? Только на Размысловом поле и встречались! Рассказать? – Он кивнул в сторону княжеского стана. – Ведь если оно так – это все меняет. И тут у нас не начало новой войны, а продолжение прошлогодней! Оружники переглянулись и дружно покачали головами. – Не спеши, – посоветовал Альв. – Ты ведь виноват окажешься, – дополнил Ратияр. – Ты Коловея с дружиной отпустил живыми. Лют и сам ощущал свою вину. В тот зимний день это решение казалось наилучшим: ни он, ни Хакон не хотели терять в бою людей, уже когда вся война, по сути, была окончена, а в обмен на свою жизнь и свободу Коловей предлагал то, что Святослав очень хотел иметь – меч его отца, Ингвара, потерянный в час гибели. Древляне уходили куда-то на запад, на Волынь, и тогда было не важно, что станется с ними дальше. Чем могли угрожать могучей земле Русской эти три сотни израненных, оборванных изгоев, утративших свою землю и роды? Но вот не прошло и полугода, как обозначились перемены. Прими он тогда, близ Туровца, другое решение – и разгрома в Перезванце могло бы не случиться и были бы живы все те люди, которых он вчера видел мертвыми. От этой мысли Люту стало зябко. Он лишь недавно получил право и возможность сам принимать решения. А цену его ошибкам жизнь сразу назначила высокую… – Там со мной был Хакон. – Для других этот довод мог снять с него вину, но самого Люта не очень убеждал. – То есть я был с ним. Он – княжьего рода и князю стрый. Он был главным. – Хакона здесь нет. Винить будут тебя, а через тебя – Мистину. Подвести брата Лют вовсе не желал – ему было отлично известно, каким сложным стало их положение в Киеве после гибели Ингвара. Но ценой молчания могла оказаться война, которой не хотела Эльга, да и Мистина, в общем, тоже. Сейчас не хотел. – Все равно же это только твои догадки? – попытался утешить его Ратияр. – Чем больше думаю, тем сильнее верю. Вот… чуйкой чую! – Чуйку к присяге не поведешь. Князь тебе не поверит. Ты только даром себя виноватым выставишь, но Святослав своего решения не переменит. «Князь жаждет крови», – вспомнились Люту слова брата. Он и сам каждый день наблюдал боевой задор юного князя. Одними догадками его не перебить. «Нам нужны новые данники… повод для войны – подарок… я был уверен, что придется его придумать», – говорил Мистина. Выходит, что догадки Люта о древлянах шли вразрез с желаниями его брата. Почему же Мистина был так недоволен? «Эльга не хочет войны…» Какое место княгиня занимает в жизни Мистины, Лют разобрался еще зимой. С ним самим Эльга тоже была очень ласкова, и Лют, хоть и не очень много об этом думал, считал ее солнцем своего мира – повелительницу Руси, прекрасную, как Утренняя звезда, и любимую его братом. Ее поцелуй перед дружиной он считал главной своей наградой за возвращение Ингварова малого стяга – а данное вместе с тем золотое колечко лишь памятком. И Лют вспоминал о том поцелуе каждый раз, как колечко на собственном мизинце попалось ему на глаза. Если бы виновниками беды оказались древляне, княгиня огорчилась бы, но и вздохнула с облегчением – это избавило бы русь от немедленной новой войны. Лют, как и Мистина, хотел бы ей угодить, утешить…