Мать и сестры Шурки до лета не дожили – никто из его родных не пережил страшную зиму 1942, так ему соседи рассказали. Могилы их он искал на кладбище после войны, не нашел. Да и кладбище-то другое! Шурка оглянулся: это вовсе не Пискаревское! Это вообще не Ленинград, а город Б.! Б-ское кладбище простиралось перед ним. Зеленое, плотно заросшее большими деревьями… Листья пахнут банным веником – так жарко. Это июль или самое начало августа! Он идет по тропинке, она вверх поднимается – и там, на пригорке, могилка свежая, землей забросана, и несколько цветочков – земля не высохла еще, недавно похоронили. Хорошее место, солнечное. Могилка одна, без оградки, крест стоит деревянный. Шура наклонился, надпись читает… Не разберет никак… Пахнет теперь почему-то кофе. Он открывает глаза. Это из кухни пахнет, Маша встала уже, кофе варит желудевый. – Шура! – Маша появляется в дверях кабинета. – Ты проснулся? Это не я тебя разбудила? Я тихо стараюсь… Во сколько ты вчера пришел? Почему штору не задернул?! Свет же мешает от фонаря! Глава 9 Бескоровайный беседует Проснулся Володя часа в четыре. Уже темнеть начало. Это было четыре часа дня, Бескоровайный и заснул-то около одиннадцати – пока пришел с дежурства, пока поел. Мать борща налила, шмат мяса туда большой, потом пюре картофельное с котлетой, помидоры красные маринованные – свои, с огорода, из банки, что летом закатывали… Хорошо мать маринованные помидоры делает. Сто граммов сыну поставила: тяжело-то ночью не высыпаться… В общем, пообедав таким образом, спал Володя хорошо. Проснувшись, опять поел. А после скучно как-то стало. Что еще делать? Мать на кухне возилась – разбирала опять холодец. – Ты что, новый сварила? – удивился он. – Новогодний же только недавно доели… Мать повернула к нему голову от стола: – Николай хорошую голенку принес дешево… Пусть будет, ты же любишь холодец… К завтрему застынет. На, отнеси тете Томе ее кастрюлю – я у нее брала большую. Подожди, сейчас в банку холодца налью, пусть сама остужает, а то у нас негде. Николай, который принес голенку, жил неподалеку, работал на мясокомбинате. Он носил Бескоровайным, как и другим соседям, мясо. Получалось недорого и хорошо. В магазинах мяса никогда не было, всю продукцию с комбината отправляли в Москву. Поэтому почти все в Б. покупали мясные продукты у работников мясокомбината. «Носили» и с других предприятий – с молокозавода, с мелькомбината, – правда, в меньших размерах. Это настолько прижилось – никто и не задумывался, что это воровство, включая милиционеров… А зачем все, подчистую, в Москву отсылают? Что, бэбчанам разве мяса совсем не полагается? Поэтому и брали охотно ворованное. Говорили «принес» и были благодарны укравшим. Владимир поставил пустую кастрюлю в сетку, внутрь кастрюли установил двухлитровую банку с незастывшим холодцом и отправился к Тамаре Козодаевой. Уже стемнело. Зимой в Б. рано темнеет – в пять часов совсем темно. «Заодно и поговорю, что она там знает, какая такая кикимора к Семеновой на старый Новый год пришла…» – думал он. Тетя Тома живет через один дом от них. Бескоровайные, потом Евлампиевы, затем уже Летуновского дом, в котором тетя Тома Козодаева живет. Это его так называют – «дом Летуновского», по фамилии отца Ольги Васильевны Семеновой. Семью Козодаевых, приезжих из Базарного Карачана, к Летуновским подселили в конце двадцатых, это соседи помнят. Тома ребенком была. Дом тогда национализировали как слишком большой для Летуновского с дочкой, и так вместе две семьи с тех пор и жили. Не ссорились вроде. Ворота у «дома Летуновского» красивые, из теллермановского дуба старик строил, широкий, с резными украшениями вход. Может, правда случайный проходимец с вокзала Семенову убил? Смотрит, ворота хорошие, дом тоже крепкий – решил: здесь найдет, чем поживиться…. Да, может быть, что Павлов прав – случайный прохожий убил. Володя толкнул ворота – Козодаева не закрыла на защелку: не боится – видно, не напугала ее Ольгина смерть. Двор просторный, слева то ли времянка, то ли флигелек – там одно время кроликов держали, Володя мальчонкой заходил на кроликов посмотреть. Флигелек и сейчас в порядке. Только вот замок в замочных «ушках» незапертый болтается… Бескоровайный подошел, осмотрел замок: похоже, что сбивали – в свежих царапинах. Он прошел к дому. С одной стороны дома окна закрыты ставнями – это Андрей, сын тети Оли, свои окна закрыл перед отъездом. А Козодаевых окна светятся. Вход у Козодаевых отдельный – не только дверь, но и крыльцо другое. Бескоровайный поднялся на крыльцо, позвонил. Тамара, отдернув занавеску и прильнув лицом к стеклу, разглядела его, только потом открыла. – Тетя Тома, что ворота не запираете?! Уже пора б понять, что небезопасно у вас, – сказал он, сбрасывая ботинки. Куртку не стал снимать, она легкая. Женщина махнула рукой. Полушутливо, но и скорбно. – Геннадия жду, потому и не запираю. – Геннадий Пафнутьев был зятем Тамары. – Не пугай меня, Вова! Я и так от любого шума теперь вздрагиваю, по полчаса смотрю, прежде чем открыть. Страшно одной в доме. – Верку надо звать! Пусть теперь с Геннадием к вам жить переходят. Что там хорошего, в общежитии? – Да я уж говорила им… Но у них там отдельная квартира, с кухней… Геннадия все же ценят в институте… Ты проходи, проходи. Куртку не снимай, я сильно не топила, на ночь лучше, когда не жарко. Вот я и говорю: там у них отдельная квартира, а тут со мной в одной комнате, да кухня одна на всех… Не хотят они со мной. Привыкли уже отдельно – больше десяти лет там живут. Школа рядом, институт недалеко. Чего они ко мне пойдут? Вера, дочка Тамары Козодаевой, выйдя замуж, стала жить с мужем в общежитии пединститута, он был преподавателем физики. А сама Вера, окончив Б-ский пединститут, работала учительницей младших классов в пятой школе, рядом с общежитием. Там же их дочка училась. – Ну, кому как! – возразил Владимир. – По мне, нет ничего лучше своего дома. Общежитие – оно общежитие и есть. Хоть и с кухней, хоть что! Вот, вам мать прислала. – Он уже вынул кастрюлю и теперь доставал из нее банку с незастывшим холодцом. – За кастрюлю спасибо, а холодец для вас – разлейте сами, застынет пусть, у нас мало места, где студить. Тетя Тома, а купить они не хотят Семеновой полдома? Андрей жить здесь не станет, продаст, скорее всего. Вот бы Верке с Геннадием купить! Будет весь дом ваш! Тамара разливала холодец в тарелки. Ее согнутая над столом спина при этих словах вздрогнула. Холодец пролился. Женщина повернула к Бескоровайному настороженное лицо: – Да они об этом и не думали! Откуда у нас деньги такие, если и будет Андрей продавать! Да он, может, и не будет – оставит детям! Пропишет сейчас старшего… Все ж дедовский дом, его дед строил… Нет-нет, мы и не думали даже о таком! Подожди, сейчас банку сполосну! Она повернулась, чтобы выйти в кухню. – Не надо, тетя Тома! Мать сама помоет. Сейчас газ, воду нагреть – плевое дело, а мыть одно удовольствие, – Владимир отобрал банку. – Сядьте лучше – поговорить надо! Путаясь в ячейках, он засунул банку в сетку. – Я ведь к вам по службе пришел, кастрюлю это уж мать заодно попросила отнести. А послал меня майор Павлов – конечно, по делу об убийстве. Возникла такая версия, что мог случайный человек к Семеновой зайти – вокзал-то недалеко от наших домов. С поезда сошел – ограбил. Опять в поезд сел – дальше поехал. Ищи-свищи. Убил, скорее всего, случайно, но теперь уж тетю Олю не вернешь. Так вот: не видели вы в день убийства, чтобы крутился возле дома кто-нибудь подозрительный? Женщина задумалась: – Меня уже спрашивали об этом, Вова. Павлов сам и спрашивал. Я в тот день и не выходила никуда… Кого ж я могла заметить? Летом Ольге бывший студент звонил, угрожал – я уж рассказывала. А больше ничего не знаю. – Тетя Тома, а во флигелек никто к вам не лазил? Я мимо шел, обратил внимание, что вроде замок сбивали… Ему показалось, что женщина испугалась. Она совсем низко опустила голову, пряча глаза: – Не знаю, ничего не знаю. Это флигелек Ольгин. Она, может, ключ потеряла, так и сбивала? Кто там будет сбивать?! Я и не ходила туда, не знаю ничего. Не смотрела, какой там замок… Ничего не видела! – Ну, не видели так не видели. Люди про кикимору болтают… – неожиданно, помимо своей воли, добавил он. – Не видела ничего – никакую кикимору, никакого прохожего… – Так Павлову и доложу, что не видели. Спасибо еще раз за кастрюлю! Пойду, поздно уже. Глава 10 Многоуважаемый шкаф Софья Мефодьевна Сковородникова неделю назад купила шкаф. В общежитии у нее имелись и кровать с одеялом и матрацем, и стол, и платяной шкаф – все институтское. Но книжного шкафа не было. Книги, которые она раньше сюда переправила из дома, и те, что потом уже здесь купила, лежали стопками на столе и на полу. Книг было довольно много, потому что Софья Мефодьевна вела зарубежную литературу. Все было нужное, для подготовки к занятиям. Соня жила здесь уже три месяца, и без шкафа надоело. В общем, неделю назад она пошла в Северный микрорайон и там, в мебельном магазине, купила очень симпатичный книжный шкаф. Деньги на доставку тратить не стала, а привезла в два захода на одолженных у соседей по общежитию санках – шкаф был в разобранном состоянии, в виде планочек. Софья Мефодьевна весьма воодушевилась, что так ловко шкаф привезла: санки волокла к самому крыльцу, а дальше в разобранном виде шкаф по одной дощечке заносила; во второй раз, правда, Заболотский увидел, что она таскает, и помог. Арсений Рустамович Заболотский преподавал русский язык, тоже первый год работал и получил комнату и пользование общей кухней – как Софья Мефодьевна. «Привезти-то привезла, а вот как собирать?!» – думала Софья Мефодьевна. Планочки кучей лежали возле стенки. Были и винтики, и инструкция – в отдельном целлофановом мешочке. Сначала, почитав инструкцию, умная Сковородникова решила собрать сама. И даже собрала! Но, когда шкаф уже в готовом виде стоял и она отошла на два шага им полюбоваться, он вдруг рухнул, сложившись, как карточный домик. На шум пришла Прасковья Ивановна, покачала головой и посоветовала обратиться к институтскому столяру Семенычу. Семеныч согласился помочь за восемь рублей. Деньги попросил вперед и после этого пропал. Прасковья Ивановна пояснила, что запил, что Соня сама виновата – нельзя деньги вперед давать. Всю неделю шкаф валялся возле стенки, мешал. В воскресенье Семеныч, наконец, пришел, с самого утра явился. Вид у него был помято-виноватый. Сковородникова не стала его стыдить – зачем донимать человека, сама ведь виновата: не нужно было заранее платить. – Евгений Семенович, – сказала она. – Вот, видите, я сама пыталась собрать, но некрепко, видимо, прикрутила, он и упал. Семеныч, сочувственно бормоча, начал разбирать собранный Соней шкаф: кое-что все же поломалось при падении. – Ничего-ничего, не переживайте, Софья Мефодьевна, – бормотал Семеныч, – это мы исправим… Вот тут придется дощечку дополнительную прибить, а то обломилось.