– В общем, так. Сгоняй в отдел кадров, принеси личное дело Швеца. И заодно последнюю статью, что он сдал. И учти: поувольняю всех к чертовой матери! Развели тут… Контрреволюцию! Савка был так поражен, что почти вприпрыжку бросился выполнять задание. Володя же подивился сам себе. На удивление, Савка справился быстро. Принес тоненькое личное дело и номер газеты из архива. – Вот его статья – вернее колонка хроники, – сказал, – он про рыбаков расстрелянных писал. – Что еще за рыбаки? – Володя не мог вспомнить. – Ну, что расстреляли бандиты на Фонтанской банке.. То есть возле мыса Большой Фонтан. Они еще соль возили, – пояснил Савка, – помните? Сосновский не помнил. Стал читать. Сухая информация, сводка, всего несколько строк. И ничего больше. Даже без комментариев. Не выудишь ничего из такой статьи, ничего полезного не почерпнешь. Личное дело тоже помогло не очень. Василию Швецу было 46 лет. Родился в Херсонской губернии. Закончил мужскую гимназию в Одессе, служил преподавателем словесности. Затем – канцелярский служащий в одном из трестов. Холост. Жил в Первом Заливном переулке на Пересыпи. Живых родственников не было. Володя почувствовал укол стыда. Как можно было быть таким отвлеченным и совсем не интересоваться людьми? Вдруг бы ему понадобилась помощь, а об этом никто не знал? Как он вышел вообще тогда из Оперного театра? И вышел ли? Володя не помнил. Ему было не до сотрудников. Погруженный в свои переживания, Сосновский игнорировал людей. Ему стало стыдно. – А стол его кто убрал? – Пытаясь скрыть свой стыд, Володя начал строго допрашивать Савку: – Зачем убрали? – Так это… стол никто не убирал, – Савка растерянно хлопал глазами, – он сам был таким… педаль… педаличным! – Педантичным, – машинально поправил Сос­новский. Очевидно, пропавший сотрудник в глубине души все-таки не был ни творческой личностью, ни журналистом. Творческая натура и идеальный порядок в глазах Володи были абсолютно несовместимы. В Первом Заливном переулке воняло сыростью, а под покосившимся забором невысыхающие лужи покрылись тиной. Сос­новский постучал в расшатанную калитку. Минут через пять после бешеного стука – Володя едва не разбил костяшки пальцев – на пороге появилась дряхлая старуха в рваном халате, крест-накрест перевязанном пуховым платком, и спросила: – Чего орешь? Сосновский, не произнесший ни единого слова, уже давным-давно привык к одесской логике, поэтому коротко сказал: – Мне Василий Швец нужен. – Это начальник? – уточнила старуха. – Кто? – не понял Володя. – Так он редактором газеты вроде работает. Большой начальник! – на удивление грамотно сказала старуха. – Редактором? – Володя моргнул. – Ну да, конечно. Бесхитростная душа бывшего учителя гимназии из Херсонской губернии требовала все-таки хоть каких-то высот, пусть даже таких жалких, как зазнайство перед глазами выжившей из ума старухи. Очевидно, других утешений в его жизни не было. – Так с больницы его еще не привезли, – сказала старуха. – Из какой больницы? – удивился Володя. – Шо ты все переспрашиваешь, швицер задох­лый? Я тебе шо, фуфло об голову талдычу? – рассердилась старуха. – Як не кумекаешь, шо до куда, какого сюда пришел? – Так я Василия ищу, я из газеты его, – примирительно сказал Володя, даже не пытаясь развенчивать жалкий миф неудачника-репортера. – С Еврейской больницы не привезли! – почему-то доброжелательно заговорила старуха. – Как из Оперного после пожара приехал, так мы с соседями и отправили его в Еврейскую больницу. Обгорел весь. На руках целого кусочка кожи не было. Стонал бедолашный. Руки мокрыми тряпками обмотал. И стонал. А потом жар у него начался. Горячка, видно. Ну, мы телегу Саньки-кузнеца выпростали, да Санька в больницу его и отвез. Досюда он там… Сосновскому стало жутко. Столько времени сотрудник редакции, одинокий человек находился в Еврейской больнице, а в редакции никто об этом ни сном ни духом! Жгучий стыд застлал ему глаза. В Еврейской больнице было много людей. Но, минуя все очереди и привычно лавируя в коридорах, Володя уверенно постучал в дверь кабинета доктора Петровского. К счастью, он был на месте. С печалью Володя отметил, что знаменитый врач очень сильно постарел. Но глаза его смотрели по-прежнему пристально и были невероятно ясными. – Вы? – На лице Петровского отразилось такое удивление, что Володя даже не знал, что сказать. – Зачем вы здесь? – Я… Мне поговорить с вами надо. Узнать хотел кое-что. – Нет. – Доктор Петровский так решительно сжал губы, что его лицо застыло, как каменное. – Я вам ничего не скажу. Это напрасная трата времени. От меня вы ничего не узнаете. Но если хотите узнать – решайте этот вопрос не со мной! – Простите. Вы о чем, доктор? – поразился Володя. – Я ничего не скажу, нет, – на лице Петровского вдруг отразилась мука, – вы сами пойдите к ней, поговорите… И тогда… – Я о сотруднике редакции хотел узнать, – пробормотал ошарашенный Володя, не понимая, что хотел сказать ему доктор Петровский. – О каком сотруднике? – Теперь, казалось, они поменялись местами, и уже доктор не понимал Володиных слов. – Его Василий Швец зовут, журналист. Он на пожаре обгорел в Оперном театре. Его к вам привезли, – объяснил Володя, – я подумал, может, вы его оперировали. И сможете помочь. – Подождите… – Петровский вызвал дежурную медсестру, продиктовал имя и фамилию и отправил в приемный покой. – Я думал, вы по другому вопросу, – как-то разочарованно и даже грустно произнес он, – думал, что вы осознали. – Что – осознал? Я вас не понимаю! – Володя смотрел на него во все глаза. – Не важно, – в сердцах сказал доктор и махнул раздраженно рукой. Медсестра вернулась очень скоро, держа в руках тоненькую папку. – Вот оно что… – нахмурился доктор, прочитав, – ну да, помню этот случай. Руки были обмотаны грязными тряпками с паутиной. Он паутину к ожогам прикладывал. Эх, народ, народ… – В какой он палате? – Умер ваш Швец два дня назад, – сказал Пет­ровский, – сепсис у него начался, ничего нельзя было сделать. Заражение крови. Мне очень жаль. Сосновский растерянно смотрел на него и не знал, что сказать. До кабинета Петровского донесся шум. – Мне надо идти заключение писать, – доктор сдержанно поклонился и вышел в коридор, а Володя увязался за ним. – Еще один странный случай, как в вашем Оперном театре, – продолжал Петровский. – Говорят, там какой-то псих стрельбу открыл… Так и у меня вчера было почти такое. – Что? Расскажите! – Володя весь превратился во внимание. Доктор остановился. – Парня одного привезли с Жеваховой горы, подростка. Наелся он непонятного белого порошка. По-видимому, у него галлюцинации начались, потому что набросился он на своего товарища и зарезал его. А потом умер. – Кто умер? – Володя не верил своим ушам. – Парень этот… Что стал убийцей. Судороги у него начались, жуткие. Свидетели рассказывали. И умер. Я ночью делал вскрытие. – И что оно показало? – Отравление. Судя по всему, какой-то неизвестный наркотик. В крови его было полно. Компоненты серьезных галлюциногенов, как я и предполагал. И еще какие-то вещества. Анализ позже покажет. Это так, поверхностно. Ну, извините, дела. И, распрощавшись с Володей, доктор ушел по коридору больницы. Сосновский даже не мог поверить в свою удачу! Значит, причина массовых убийств – неизвестный наркотик! Белый порошок! И связан этот порошок с Жеваховой горой! Он бросился домой, чтобы все записать… Писал долго. Наступили сумерки. Чтобы немного отдохнуть, Володя подошел к окну и… не поверил своим глазам! К выходу из Каретного переулка шла Таня, держа на руках маленькую светловолосую девочку, красивую, как картинка! Володе сразу бросилась в глаза ее красота. Доверчиво обняв одной рукой Таню за шею, другой девчушка держала большой розовый леденец на деревянной палочке, оставлявший на ее щечках розовые разводы. Волосы малышки трепал свежий весенний ветер. Боль была страшной. Пошатнувшись, Володя хотел отойти от окна… Но не смог. Словно завороженный, он смотрел на Таню, удалявшуюся от него все дальше и дальше. Утро следующего дня в редакции началось для Сосновского со сводки новостей, которую ему положили на стол. «В квартире на Екатерининской улице, где проживала вдова чекиста Сергея Ракитина, храб­ро павшего в борьбе в бандитами, произошел взрыв. В результате взрыва никто из жителей квартиры не пострадал. Были разрушены деревянные перекрытия. Причиной взрыва стал, возможно, неисправный газовый баллон». Таня вернулась в преступный мир? Вдова Сергея Ракитина… Володя давно уже узнал имя того человека, за которого Таня вышла замуж и который оставил ее вдовой. Отца ее ребенка. Сердце выскакивало из груди, а Таня со светловолосой девочкой все еще стояла перед его глазами. Глава 14 Ссора с Тучей. Дочка Тани. Другой парад. Старая няня – Что ты молчишь? – рассердилась Таня.