В этот день все было не так. Не было ни толпы, ни яркости красок, а лица людей были напряжены. Появились первые конники. Как отличались они от пестрого воинства Японца! Вышколенные, суровые, в парадной форме, они сидели прямо, с застывшими лицами – пугающая армия настоящих солдат. Теперь это была действительно армия, прошедшая огонь и воду, и беспощадность стержнем застыла в их напряженных спинах, а суровое равнодушие – в глазах. Не было ни веселья, ни песен, лишь напряженные лица людей в толпе. Времена изменились. Все было не так. Рядом с Таней стояла дряхлая старуха, опираясь на палку, и слезящимися глазами всматривалась в лица солдат. Котовский замыкал строй. Ехал он рядом с Мишкой Нягой. Оба выглядели роскошно – подтянутые, в новой парадной форме, суровые красные командиры боевого полка. Таня залюбовалась Мишкой, его осанкой и выправкой. В нем было совсем не узнать того веселого, страстного любовника, которому так жарко она отдавалась в прошедшую ночь. – Гришенька! – вдруг вскрикнула старуха, и изо всех сил замахала рукой, когда Котовский и Мишка Няга поравнялись с ними. – Это Гришенька! Мой Гришенька! – вдруг всхлипнула она. – Большой какой стал… Красивый какой… – Кто? – обернулась Таня, машинально переспросив, удивленная реакцией старухи. – Да вот же он, мой Гришенька! Я же его нянчила! Вот этими самыми руками, в Кишиневе! Какой же он стал… – Вы про Котовского? – спросила Таня, не веря, что у такого, как он, было детство. – Да про Гришеньку моего, вот он… – Дрожащими руками старуха указывала вперед, но было не разобрать куда. Парад закончился, люди стали расходиться. Старуху оттерли куда-то в сторону. Таню вдруг заинтересовала эта старая няня Котовского. Она решила поговорить с ней, расспросить подробно. Обернулась, но вокруг были только спины людей. Старуха исчезла. Глава 15 Разговор Цили с мужем. Убийство Цили. Горе Тани. На месте преступления Пес дернулся в будке, звякнула цепь. Циля вздрогнула во сне, переворачиваясь на другой бок. Совсем недавно завели они эту собаку, но проклятый пес все не хотел сидеть на месте! Столько от него было хлопот! Пес дернулся вторично, снова потащил за собой цепь, очевидно, задел лапу – звон, вой, писк. Циля вздохнула и открыла глаза. Виктора рядом с ней не было, только пустая половина постели. Вздохнув, Циля поднялась с кровати и накинула на себя теплый халат. Снова мучительная ночь! Опять не спит. Хорошо бы еще не выпил. В последние дни такое случалось все чаще. Что-то мучило Виктора. Он просыпался посреди ночи, шел в гостиную, там сидел и пил. И лицо его выражало страдание. Так было и в этот раз. Уже с порога Циля разглядела полупустую бутылку водки на стуле возле дивана, большой граненый стакан. Виктор сидел на диване, опустив голову и обхватив ее руками. Плечи его вздрагивали. Циля молча села рядом. Приобняла, положила свою ему голову на плечо. Больше всего на свете она хотела бы облегчить страдания Виктора, но не знала как. Поцеловала его в плечо, уткнулась в спину лицом. Ей хотелось плакать. – Выпьешь со мной? – неожиданно спросил Виктор. – Выпью, – ответила Циля и залпом выпила водку, которую Виктор налил ей в стакан. Даже не поморщилась. Чтобы облегчить боль Виктора, Циля пила теперь с ним. И случалось это в последнее время все чаще и чаще. – Я люблю тебя, – вдруг произнес Виктор, и Цилю поразило выражение его глаз, – я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты уехала из Одессы. – Нет, – Циля вздрогнула, – я никуда без тебя не поеду! Что произошло? – Придется. Я не хочу, чтобы тебя убили. Вместе со мной, – сказал Виктор, и, к своему огромному ужасу, Циля вдруг увидела, как по щеке его скатилась скупая и одинокая мужская слеза, похожая чем-то на каплю крови. – Я никуда без тебя не уеду, – Циле тоже хотелось плакать, – пусть меня убьют вместе с тобой. Мне все равно. – Ты не понимаешь! – Виктор повернулся к ней. – Все это очень серьезно! Ты даже не представляешь, насколько и как! – Расскажи, – попросила Циля, не в силах оторвать от него глаз. Виктор был ее жизнью. И жить без него она бы не смогла. – Я раскрыл дело рыбаков. Теперь я знаю, кто и почему их убил. И у меня есть доказательства… – сказал Виктор. – Просто не понимаю, почему говорю об этом с тобой. Наверное, я пьян. – И кто же их убил? – Циля затаила дыхание. – Их убил местный авторитет по кличке Паук. Это попытка полностью захватить контрабанду в городе. Именно эти рыбаки принялись бунтовать. Они не хотели подчиняться Пауку и повезли товар сами. Да еще и не тот товар… За это он их и убил. – Ну и что за то? – Цилю совсем не напугал его рассказ. Выросшая в дебрях Молдаванки и едва ли не с детства познавшая уличную жизнь, она воспринимала как должное любую войну уличных королей. К тому же она все еще жила по старинке и была твердо убеждена, что одесские воры не убивают сыщиков, которые идут по их следу, ведь и те, и другие прекрасно понимают друг друга. – Ты не соображаешь, – Виктор смотрел на Цилю в упор и в глазах его было отчаяние, – да, убил рыбаков Паук. Но сделал он это по приказу Котовского. Убить их приказал ему Котовский. – Зачем это ему? – удивилась Циля. – Он хочет взять под контроль всю контрабанду в городе. Это страшный человек. Он и этот его… Мишка Няга. Кое-что знаю я об этом Мишке. Но даже тебе не могу рассказать. – Расскажи! – умоляюще сказала Циля. – Чтобы ты подруге своей передала? Ну уж нет! – усмехнулся Виктор. – Но если Таня в беде с этим Мишкой Нягой, я же должна ее предупредить. – Таня не в беде, – снова усмехнулся Виктор, – мы в беде. Не она. – Почему? – Циле стало страшно. – Потому, что я знаю про причастность Котовского к убийствам и к бандам, и я могу это доказать. – Что это значит? – Циля еще не понимала. – Это значит, что Котовский теперь должен убить меня. – Да зачем ему, красному командиру, за такой гембель? – Циля развела руками. – Вот именно потому, что он красный командир и большой человек, он и убьет меня! Ты представляешь, что будет, если я докажу, что он обыкновенный бандит? Это страшный человек! И особенно он страшен потому, что поднялся так высоко. Он думает, что может творить все, что хочет. И тут появляюсь я. – Может, ты его и остановишь. – Нет. Силы не равны. Он убьет меня. Я это чувствую. И я не хочу, чтобы ты погибла со мной. – Ты не понимаешь, – усмехнувшись, Циля обняла его обеими руками, – я погибну без тебя. Снова громыхнула собачья цепь. Раздался оглушительный собачий лай. Цепь страшно зазвенела. Это означало, что пес прыгал по будке, яростно громыхая ею и исходясь в истошном лае. – Вот тварюка проклятая! – Циля поднялась, – пойду посмотрю. – Сядь! – Виктор с силой потянул ее за руку, заставил сесть. – Что за… – начала было Циля, но Виктор резко оборвал ее: – Молчи! Лай вдруг достиг своей высшей ноты, а потом перешел в истерический визг. Так могут визжать только от нестерпимой, неожиданной боли. Циля вздрогнула. Визг оборвался. Вдруг наступила тишина. Но прозвучало это более жутко, чем предыдущие звуки. Кровь отхлынула от лица Цили. Виктор с силой сжал ее руку, словно пытаясь успокоить. Дверь в комнату начала медленно открываться… Тане снился странный сон. Она бредет по катакомбам, не разбирая дороги. В ее руке дрожит пламя тоненькой зажженной свечи, освещая бесконечную пустыню желтых камней. Она идет медленно, испытывая небывалое ощущение страха. Лабиринт манит ее, но из этого лабиринта нужно выбраться любой ценой. Вдалеке послышались голоса, но вместо того, чтобы идти на звук, Таня стремилась как можно дальше уйти от них, спрятаться, раствориться в бесконечности этих желтых стен. Голоса навевали тоску – не ужас, а холодное, серое чувство, которое в определенные моменты жизни бывает страшней самого глубокого и эмоционального горя. Тоска, медленно обволакивая все пылью, дымкой, словно серой слизью, отнимает радость жизни по крупицам, высасывает ее из души, как вампиры пьют кровь. Горе можно оплакать, пережить. Тоску – нет. Таня испытывала тоску. Дополнением тоски была страшная усталость. Именно там, в этом сне, усталость наваливалась на нее, нарастая, как снежный ком. Усталость от всего – от людей, жизни, голосов, движений. Только желтые камни бесконечного лабиринта приносили силы пережить усталость, вместе с тоской окрасившую все вокруг в серый свет. Таня испугалась прямо во сне. Она всегда не любила катакомбы, боялась их и никогда не понимала. С ними было связано множество самых ужасных воспоминаний, которые столько времени Таня пыталась вычеркнуть из памяти, забыть. Но они не забывались. И вдруг катакомбы пришли к ней во сне успокоением, словно предвестником какого-то зловещего покоя! Тане было страшно. Но, несмотря на этот страх, проснуться она не могла. Собственно, никаких особых событий не происходило в этом сне. Время словно остановилось, и даже сквозь сон Таня понимала, что движется очень медленно. Страшным было само ощущение – место, где она оказалась, окружающая ее атмосфера и серое, гнетущее чувство тоски. Потом что-то произошло. Вдруг раздался шум. Был он чем-то похож на отдаленные раскаты грома, и Таня страшно поразилась – откуда здесь, в катакомбах, вдруг взялся гром? Поначалу это были действительно отдаленные раскаты, которые становились все громче и громче. Затем они стали стремительно нарастать. Камни зашатались. Таня побежала. Катакомбы стали рушиться прямо на ее глазах. Грохот. Страшный грохот, как будто звук взрыва, вдруг заполнил все пространство вокруг, захватил весь окружающий мир… Таня закричала, протянула руки вперед, пытаясь оградить себя от этого ужаса. Камни летели со всех сторон. Таня все кричала и кричала, а мир ее навсегда рушился, разрушая все вокруг, в том числе и ее саму, погружая под острыми желтыми обломками… Таня проснулась в холодном поту и села на кровати, жадно хватая ртом воздух. Ночная сорочка ее была вся мокрой от пота. Она чувствовала себя как рыба, выброшенная на песок. И вдруг поняла, что этот гром, этот жуткий грохот, которым закончилось ее оцепенение, звучит на самом деле. Грохот был в ее спальне. Тане понадобилось несколько секунд, чтобы прийти и себя и понять, что кто-то барабанит в ее дверь. В спальню заглянула перепуганная Оксана: – Танечка, в дверь сильно стучат. Даже в темноте Таня видела, как сильно испугана Оксана, не привыкшая к таким ночным стукам. Вздохнув, Таня решительно встала с постели, окончательно вернувшись к реальной жизни. И, надевая халат, вдруг подумала, что такие вот визиты ночью никогда не бывают по хорошему поводу, они всегда несут в себе что-то зловещее. Нет ничего страшнее неожиданного ночного грохота в дверь. – Кто здесь? – как можно более грубо крикнула Таня. – Та дверь вже сошкрябай, сколько хипишить можна! Ща соседи когти рвать будут! – раздался знакомый голос. Таня поспешила открыть все засовы. В прихожую боком, неловко переваливаясь, вошел Туча. Но, несмотря на привычную забавную реплику, совсем другим было его лицо – оно было напряженное, печальное, и Таня заметила, как старательно он отводил в сторону глаза.