– Нет. – Тогда вам, наверное, очень скучно нас слушать. – Отнюдь. – Будьте осторожны! – вставила Элис. – Наверняка набирается фраз для нового романа! Очередной банальный комментарий. Я слышал его столько раз, что сбился со счету. Элис так и не сняла фартук, который, кроме муки, теперь был перепачкан еще и подливой. Зато подкрасила губы своей уродской помадой – на стакане остался розовый след. Внезапно до дрожи в коленях захотелось курить. Я извинился, подошел к стеклянным дверям, повозился с замком и протиснулся наружу, осторожно прикрыв их за собой. Длинная широкая лужайка, окаймленная кустарником, тонула во мраке. На другом конце темнели на фоне неба скелеты деревьев, а дальше – черная дыра футбольного поля. Терпкий жирный дух сырой земли. Освещенный дом просматривался как на ладони: свечи на столе, блики столового серебра, – снаружи видны мельчайшие детали. Взрыв смеха, поскрипывание стульев. Визг Бу: «О нет!» Я вышел из поля их зрения. В траве поблескивала кованая металлическая скамья, скрытая от кухни кустарником. Примостился на краешке, чтобы не замочить брюки. Детская горка и батут с высокой черной сеткой возвышались, точно бриги со ссыльными преступниками у побережья Кента. Луна брызнула светом на траву и опять спряталась. Пролетел самолет – ветер принес его сердитый рев. На сей раз я закурил без особых приключений. Пробирал холод – зря не захватил пиджак. Я прикидывал, как поскорей откланяться. Вечер удался, но теперь, когда поели, делать здесь больше нечего. Ни женщин, ни работы. Перспективой покараулить чей-то дом тоже не пахнет. Я глубоко вдохнул, наполняя никотином кровь. Всплеск голосов, короткая, внезапно оборвавшаяся волна теплого воздуха. Обернулся. На террасе стояла Элис. Она сделала несколько шагов по лужайке, увидела меня и произнесла: – Ку-ку! Быстро поправила на затылке прядь, то ли поддернула, то ли пригладила – характерный для женщин трогательно-таинственный жест, как будто прическа приемлема только в одном раз и навсегда заданном виде. Неизменно умиляюсь, сам не знаю почему… Еще шаг вперед. – Хотела стрельнуть у вас сигарету. Если вы не против… Как всегда в таких случаях мелькнула мысль: если куришь от случая к случаю – или сам покупай, или брось к черту! – Конечно! – галантно отозвался я и сунул руку в карман. Она примостилась рядом, опершись локтями о колени, и взяла протянутую сигарету. Я пошутил насчет женственности марки – ультра-ультралегкие «Силк Кат», – и она рассмеялась, хотя я всего-навсего отвлекал внимание от зажигалки, длинной и тонкой, той самой, что Эндрю забыл на столе. Убрал ее обратно в карман, поглаживая приятный на ощупь, черный матовый корпус. Элис глубоко затянулась. – Как хорошо! Вообще-то я не курю, только в компании. Теперь поддерживать эту привычку все труднее. Начала разглагольствовать, как электронные сигареты ломают весь кайф и как стремительно редеют марки, обеспечивающие легкий дурман. – Да, вейперу не скажешь «Оставь попарить», – поддержал я. – Если, конечно, не хочешь остаться с полным ртом чужих слюней с карамельным вкусом! – Точно! – Она снова засмеялась, щуря по-кошачьи зеленые миндалевидные глаза под дугами бровей. – Как вы познакомились с Эндрю? Забыла спросить… – В Тринити-колледже. – Кембридж, ну конечно!.. Дружили? – Не особенно. – Я сел поудобнее – черт с ним, что мокро! – и поднял голову к небу. – Немного общался с его сестрой. – Ах да, Флорри… – Знали ее? – В школе – лучшие подруги. Так и сошлась с Эндрю – приезжала к ней в Кембридж. Собственно, мы с вами там тоже наверняка пересекались. – Элис улыбнулась. – Мне есть за что ее благодарить. Мы с Эндрю теперь закадычные друзья! Закадычные друзья… Она тоненько и фальшиво рассмеялась. Из тех женщин, что могут изливать чувства и кокетничать, но правды от них не дождешься. Все важное утаивают, никогда не понять, что у них на сердце. И есть ли там вообще что-нибудь. В постели, кстати, тоже ноль. Элис внимательно осмотрела сигарету, подняла глаза и лукаво спросила: – Вы ведь меня не помните? Не помните ни Кембридж, ни Грецию… – Смутно… – Я бросил сигарету и вдавил ее каблуком в траву, решив больше не ходить вокруг да около. – Послушайте, Элис, мне правда неловко, весь вечер не в своей тарелке. Не знаю, зачем Эндрю меня пригласил. Тогда в Греции я был пьян в доску. Сколько лет прошло? Восемь? – Десять. – Гордиться, конечно, нечем. Мы с друзьями поехали на морскую экскурсию, много пили. На берегу я их потерял, и корабль ушел без меня. А потом я наткнулся на Эндрю, и, к счастью, он мне помог. Но, говоря откровенно, подробности по сей день от меня ускользают. – Рассказать, что помню я? – Если очень хочется. Она засмеялась. – Вы ввалились в таверну, где мы ужинали, в футболке клуба «Зевс». Орали и хамили. Потом запели. – Да что вы! – Я поморщился. Несколько успокаивало, что ей это казалось забавным. – «Зевс». Футболку помню. А пение… Пение никогда не было моим коньком. – Эндрю поймал такси и слил вас. Так он сам выразился. – Эндрю – джентльмен. Из кухни донесся шум. Элис в последний раз посмотрела на сигарету и швырнула ее в клумбу. Потянула за ворот короткого фиолетового старушечьего кардигана. Лицо внезапно стало серьезным. – Тот вечер я помню в мельчайших подробностях. Кошмарное время! – Я слышал. Ваш муж… – Дело не в Гарри. – Она покачала головой и издала короткий горький смешок. – Он умер годом раньше. Нет. Я о той ночи, когда пропала Джесмин. Порывшись в мутных глубинах памяти, я вроде бы что-то нащупал – какие-то бессвязные обрывки и клочки воспоминаний, следы в никуда. – Напомните. Элис посерьезнела. – Джесмин. Джесмин Хёрли. Вы там были. Бедная Ивонн, ее мать! Господи!.. – Она отпустила кофту и нетерпеливо помахала растопыренными ладонями. – Наверняка вы потом читали в газетах. Где вы жили? В Элунде? Полиция на Пиросе некудышная, но даже они там искали… В самом деле не помните? Я потупился, неизменно смущаясь, когда меня уличали в недостаточной чувствительности. Ее рассказ кое-что прояснил: сбежавшая из дома девочка-подросток, ее подозрительный парень… – Да-да, конечно. Помню. Трагедия! Элис прижала пальцы к переносице. Я похлопал ее по плечу, надевая маску крайней озабоченности и удрученности. Теперь до смерти хотелось в дом. Не только из-за холода – я ощущал раздражение и ущербность. Смешение этих двух эмоций ни к чему хорошему не приводило. Сквозь кустарник мигали огни кухни. Эндрю шел вдоль стола с поблескивающим графином в руке. В глубине Тина наклонилась у холодильника и что-то доставала. Десерт? Бу подняла руки, снимая свитер, и случайно подцепила блузку. Мелькнула голая кожа и бретелька бюстгальтера. Тоненькое чириканье вернуло меня к Элис. Она вытерла глаза и выудила из переднего кармана джинсов мобильник. – Фиби, моя старшая, просит, чтобы я заехала за ней на вечеринку. Обойдется автобусом – я перебрала. Быстро набрала сообщение. – Ей-богу, скоро восемнадцать, хватит держаться за мамину юбку… – Приподняла ногу, чтобы легче было засунуть телефон обратно. – Хотя что стану делать, когда она уедет, ума не приложу. Всякий раз, как вижу ее комнату, сердце сжимается! Она съежилась и потерла предплечье. – Лучше вернуться в дом. – Дайте-ка посмотреть телефон! – попросил я. Элис пристально поглядела мне в глаза. – Зачем? – Ну дайте! Слабая улыбка. – Нет. – С кроличьими ушками? Я сделал вид, что хочу сунуть руку ей в карман. Она отскочила, хихикнув, а потом по-детски порывисто вытащила телефон и кинула мне на колени. – Любуйтесь! Можете смеяться, сколько душе угодно! Я перевернул его и спокойно произнес: