Девочка-служанка видела оторванные ноги и руки, проломленные и кровоточащие грудные клетки. Она слышала крики. Одна девочка сжимала обеими руками своё пухлое бедро и кричала. Её ступня и лодыжка были изувечены и кровоточили под бледно-голубым платьем. Девочка снова закричала, широко раскрыв глаза, и синий бант сбился на её тёмно-каштановых волосах. Девочка-служанка смотрела на них, парализованная шоком. Поначалу она не видела тело девочки с рыжевато-золотистыми волосами. Затем она заметила, как что-то горит за стулом, на котором сидела маленькая принцесса. Это тлело на газоне, не шевелясь, и девочке-служанке показалось, что она различила туфельку из белой кожи, выглядывавшую из-под низа некогда пышного кружевного платья. Затем она увидела, как горят золотисто-рыжеватые кудри, превращаясь в пепел. Она не могла пошевелиться. Она стояла там, застыв и глядя на горящий газон, на кричавших английских женщин и мужчин, скакавших на их лошадях с крошечными седлами, выглядевших странно разодетыми в плотной красной, коричневой и чёрной одежде с круглыми кожаными шляпами. Она не осознавала, что застыла на месте, пока кто-то не схватил её за руку. — Ты что творишь? — прошипел голос. — Пошли со мной, идиотка! Пока кто-нибудь не сообразил поискать тебя! Девочка-служанка посмотрела вверх и увидела сердитые глаза её хозяина. Когда она сглотнула, не сумев оторвать от него взгляд или заговорить, он помрачнел. Раздраженно выдохнув, он потащил её за руку за собой. Она не сопротивлялась, но спотыкалась, пытаясь поспеть за его длинными ногами. Только тогда она заметила, что пока бежала по газону, потеряла одну из своих новеньких сандалий — новеньких сандалий, которые дал ей принц. Она обернулась через плечо, продолжая быстро переставлять ноги. Она нигде не видела сандалию. Однако она увидела кое-что другое. Между ней и горящими останками девочки в красивом белом платье стоял мужчина. Седовласый, с идеально подстриженной короткой седой бородкой, он наблюдал за ней своими странно светлыми глазами — глазами цвета грязной воды в отхожем месте. Он смотрел прямо на неё. Он не смотрел на её хозяина. Он не смотрел на бегавших вокруг англичан, которые кричали и вопили. Он не смотрел на горящие останки самых чистых, самых толстых и самых красивых детей, которых малышка видела в своей жизни. Он не смотрел на пожары или на мужчин, которые скакали на пони для поло и кричали от шока при виде детей. Он смотрел лишь на неё. Всё его тело оставалось абсолютно неподвижным, пока он пристально смотрел, словно старался заглянуть в саму её душу. Его ладонь сжимала трость костяного цвета. Он был одет в тяжёлую и плотную одежду англичанина, но она осознала, что смотрит сквозь одежду, сквозь высокую чёрную шляпу, также похожую на английскую, сквозь короткую странно подстриженную бороду и тёмные кожаные ботинки. Он стоял там, осунувшийся и зловещий, наблюдая за ней. Он выглядел очень по-английски. Костюм был идеальным, без изъянов, вплоть до того, как он излишне напряженно стоял там с натянутым лицом и бледной кожей. Она не видела ни единой ошибки в его манере держаться, ничего конкретного, но всё равно осознала, что видит сквозь иллюзию. Кем бы ни был этот мужчина, он не англичанин. Он также не походил на индийских людей, африканцев или тибетцев, китайцев или арабов, или других людей, которых девочка видела за свои годы. Он не походил на людей, потому что на самом деле не был человеком. Он был таким, как она. Он мог видеть её. Он видел сквозь её костюм, как и она видела его насквозь. Эта мысль должна была принести облегчение. Она должна была вызвать прилив восторга, надежды, даже радости. Вера, что однажды она сможет найти таких, как она — это единственное, что поддерживало её ночами. Люди её хозяина убили её родителей. Они разграбили её деревню, насиловали и убивали. Он забрал её из жалости, увидев, что они сделали, и девочка пошла с ним, зная, что у неё нет выбора, ведь не осталось людей её крови, к которым она могла бы обратиться. И всё же однажды она надеялась, что другие придут за ней. То воссоединение с её людьми, с её расой было её грёзами наяву столько, сколько она себя помнила. Она должна была испытать облегчение при виде этого мужчины. Она должна была воспрянуть духом, увидев мужчину-видящего в Индии, как бы он ни одевался, как бы он ни наткнулся на неё, как бы он ни смотрел на неё… зачем бы он здесь ни очутился. И всё же при виде его девочка испытала совсем не то, что ожидала. Это не вызвало надежды, радости, чувства родства, семьи или возвращения домой, как она представляла. Вместо этого по её спине пробежала холодная тёмная дрожь. Её глаза распахнулись, сердце гулко стучало в груди, ужас раздирал её кровь и свет. Она силилась контролировать свой страх. Она не могла. Паника стиснула её до такой степени, что она не могла думать. Это смешивалось с головокружением, затруднённым дыханием, жаром, близостью других светов в тёмной киве. Она почувствовала старика рядом с ней, и того, что напротив огня — он пригласил её сюда. Она чувствовала все их света, искрившие и извивавшиеся вокруг неё, и вновь ей пришлось приложить усилия, чтобы не закричать. Жёлтые глаза светились и смотрели на неё в темноте. Холодные глаза цвета мочи пронизывали её насквозь. Комната закружилась, затерявшись в белом паре и лицах, похожих на маски. Она насквозь промокла от пота, дышала сиплыми затруднёнными хрипами, чтобы получить кислород. Она стиснула больное бедро, в которое Брукс пырнула её органическим штырём. Держась там, в абсолютно мокрой от пота одежде, она хватала ртом воздух и пыталась успокоить свой разум, напомнить себе, кто она и где находится. Она видела маленькую девочку с тёмно-синими глазами, рыжевато-золотистыми локонами, в идеально белом платье… Те глаза приобрели бледный, нефритово-зелёный оттенок. Она увидела Элли, свой возлюбленный Мост. Она увидела, как та целится в неё из пистолета, и её лицо исказилось от ненависти. Она подняла дуло на уровень лица Чандрэ и нажала на курок. Чандрэ разрыдалась. Она не знала, откуда это взялось. Она не осознавала физические проявления этого, обхватив руками свои рёбра и торс, словно пытаясь сдержать всё в себе. Она закрыла глаза, но те жёлтые радужки вернулись, заставив её вздрогнуть и вернув весь тот ужас. Могло ли это действительно быть воспоминанием? Она помнила Раджида, мужчину, которому она принадлежала в те годы. Она не помнила бомбу. Она не помнила маленькую девочку. Она не помнила силуэт Менлима на том английском газоне в Калькутте. Могло ли это быть реальностью? Действительно ли это случилось? Прижавшись лицом к влажной ткани своих штанов, она втягивала вдохи между коленей, опустив лоб на скрещенные руки. Она снова закрыла глаза и увидела жёлтые радужки. Она увидела его лицо вблизи к своему и сильно вздрогнула, подавив подступившую к горлу желчь. Она видела его скулы как у черепа, ввалившиеся глаза, лёгкую улыбку на губах, пока он шептал ей. Она слышала его голос, говоривший с ней ритмичными волнами, тихо бормочущий… — …Ты тигрица, — пробормотал Раджид, убирая волосы с её лица. Его пальцы были тёплыми, ласковыми. — Моя маленькая тигрица. Ты сегодня так хорошо справилась. Такая хорошая. Такая сильная… Он гладил её как животное. Она почти не замечала.