Она стояла с закрытыми глазами. Она подавила ком в горле, и крики всё ещё отдавались эхом в её голове. Её грудь болела, отчего сложно было дышать, думать. Она крепче зажмурилась, пытаясь оттолкнуть вид окровавленного белого платья, рыжевато-золотистые кудри, дымившиеся на газоне. Она не считала тела. Она не знала, скольких она убила. Она не считала и даже не смотрела на всех; так она твердила себе. Она не знала, скольких она убила. Она никогда не узнает. Её память видящей боролась с её разумом, отказываясь признавать, сколько человек погибло. От принца, его слуг и её хозяина, Раджида, она узнала, что девочка с тёмно-синими глазами была дочерью Кого-то Важного. Её отец был англичанином, который не поступал так, как хотелось принцу; который был «наглым», как сказал принц, и «вторгся границы их королевства». Он хотел, чтобы англичанин знал своё истинное место в мире и помнил, кому на самом деле принадлежала Индия. Тот красивый бело-розовый подарок был посланием. Принц Бенгалии хотел послать англичанину сообщение посредством идеальной розовой посылки, принесённой маленькой девочкой с красными глазами и слишком тёмной кожей. Принц в его расшитой драгоценными камнями павлиньей курте был очень ею доволен. Когда Раджид и девочка вернулись в его дворец, и слуги доложили о том, что она сделала, принц просиял. Он подарил ей маленькую статуэтку тигра, сказав, что считает очаровательным прозвище, которое дал ей Раджид. Безделушка была маленькой, длиной всего лишь с один её палец, но она была полностью сделана из лазурита. Тигр был изумительным, каждая полосочка тщательно вырезана из камня, каждый зуб, ухо и мягкая лапа воссозданы с поразительными деталями. В любой другой день девочка была бы в восторге. А так она могла лишь таращиться на эту маленькую вещицу, лишившись дара речи. В итоге Раджиду пришлось поблагодарить принца вместо неё. Девочка не могла отвести взгляда от пасти маленького ревущего тигра, зажатого в её руке. Ей казалось, будто тигр кричит. Синий цвет лазурита в точности повторял оттенок глаз девочки в белом платье… и он кричал на неё. Теперь, оставшись наедине с Раджидом в его комнате, она лишь стояла там, терпя его прикосновения. Эта часть их ритуала не была новой. Обычно она не говорила, находясь в его частных спальных апартаментах с ним. От неё не ожидалось и не требовалось отвечать на его слова. Он наверняка и не хотел этого. Синий тигр оставался в её кармане всё то время, что она пробыла там. Её пальцы время от времени потирали его, напоминая себе. Она говорила себе, что душа той маленькой девочки с рыжевато-золотистыми волосами теперь жила в синем тигре. Она будет охранять фигурку ради неё. Она будет беречь её до своей смерти. Она плакала. Девочка-служанка теперь лежала на своём тюфяке, в своей маленькой комнатушке возле спальни хозяина. Постелью ей служил соломенный матрас, но она не возражала — здесь было достаточно тепло, чтобы сон на земле не был проблемой. Единственным её настоящим страхом были змеи, которых она до смерти боялась с тех пор, как в детстве увидела их в полях над Ладакхом. Шмыгнув носом в подушку из утиного пуха, она вытерла нос рукавом, сжимая в руке резного тигра. Она не могла заснуть. Она знала, что должна поспать, ведь завтра они снова найдут для неё какую-нибудь работу, но она не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько секунд. Она смотрела на синего тигра в темноте, гладила большим пальцем мелкую резьбу на боках, морде и лапах. «Чандрэ-ла, — прошептал голос в её голове. — Чандрэ-ла… проснись, маленький тигренок». Она застыла, задержав дыхание. Уставившись на заднюю стену маленькой комнатки, в которой лежала, она несколько долгих секунд не шевелилась. Она лежала там, сдерживая короткие, болезненные вдохи и выдохи. «Чандрэ… — уговаривал голос. — Иди ко мне, маленькая сестра. Иди ко мне». Она медленно повернула голову и посмотрела назад в темноте. В её комнате никого не было. Она была совершенно одна в темноте. Всё ещё тяжело дыша и почти давясь собственным дыханием, она крепко сжала в ладошке маленького синего тигра и повернулась на соломенном матрасе. Она убрала босые ноги из-под грубого одеяла, аккуратно приподняв край. На ней была лишь длинная рубашка — обноски её хозяина — сшитая из тонкого, но мягкого белого хлопка. Она сидела там, стараясь контролировать биение своего сердца. «Не бойся, — послал голос. — Ибо я никогда не наврежу тебе, дражайшая, дражайшая маленькая сестра. Малышка-тигрёнок… не бойся…» Чандрэ дёрнулась на месте, поперхнувшись собственным дыханием. Боль переполнила её грудь, её голову. Дым переполнил всё перед глазами, ослепив её. Её голова так сильно болела. Затылок раскалывался, и каждый импульс отдавался раскалённой, испепеляющей болью. Такое чувство, будто ей в череп вонзили осколок стекла, начиная с затылка и до самого места прямо за глазами. Она опустила веки, ахнув от боли, но стало только хуже. У неё закружилась голова, рот переполнился слюной. Змеи извивались в её сознании. Боль усилилась, ослепляя её, заставляя рыдать и всхлипывать. Она хотела умереть. Gaos di’lalente u’hatre davos… она так сильно хотела умереть. Она хотела, чтобы это закончилось. Она просто хотела, чтобы это закончилось прямо сейчас. В своём сознании она видела, как Элисон Мост стоит над ней, держа пистолет, и щёлкает курком, чтобы снять с предохранителя. Её лицо выражало отвращение, омерзение, холодное безразличие. Это не было лицо друга, убивавшего своего друга, или даже врага, убивавшего врага. Это было лицо человека, избавлявшегося от бешеной собаки. С самого начала, с самого детства она терпела неудачи. Она провалилась ещё до того, как узнала о начале войны. Она издала сдавленное рыдание. Слёзы катились по её лицу. Змеи извивались в её сознании, вызывая у неё тошноту, делая то бремя в её груди тяжелее, жёстче, толще, гнилостнее. Она умирала, тонула во влажном воздухе комнаты, гибла в черноте собственного сердца. Она силилась застонать, но даже это причиняло боль. Змеи извивались всё быстрее, то проникая в её череп, то выбираясь из него. Их движения порождали парализующую волну дурноты, тошноты, от которой она потела сильнее, от которой её кожа становилась холодной и липкой, и влага выступала из её пор. Бездна открылась под её ногами. В какой-то момент она осознала, что слышит напевы. Всюду вокруг неё червяки ритмично педи. Она не понимала их слов. Ахнув, когда напевы стали громче, она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого, но звуки становились лишь громче, эхом отражаясь в её черепе. Змеям не нравились напевы. Они им вообще не нравились. Они извивались быстрее, шипели в пространстве её головы, их тела и зубы были из серебристого металла, глаза — цвета тёмной мочи. Они шипели на неё, и она чувствовала их холодные укусы, их острые как бритва зубы, впивавшиеся в её разум. Напевы становились громче, вибрируя в костях её лица, черепа. Она стискивала голову руками, пытаясь сдержать это, удержать внутри.