Наверное, я бы изначально намного сильнее разозлилась на него, когда он предложил такое, если бы я успела подумать обо всём этом… особенно о том, на что мы будем смотреть. Как только я вспомнила, что случилось после того, как мы впервые переспали в той хижине в Гималаях, я сказала Ревику, что буду показывать первой. Я сказала, что мне нужно показывать первой. Я сказала, что в противном случае не уверена в своей способности справиться со всем этим. И добавила «иди ты нахер», потому что это никак не могло стать коротенькой сессией. Ревик не спорил… ни с чем. Я также почувствовала, как он послал Балидору сигнал и предупредил о том, что последует дальше. Я ощутила, что Балидор прислал подтверждение и дал добро, сказав, что он и остальные по возможности будут поддерживать щиты над остальной частью салона. Охотно или неохотно, я понимала логику Ревика. Нам предстояло убить одиннадцать часов. Ни один из нас не сможет проспать одиннадцать часов, или даже семь часов, или хоть пять часов, что бы мы себе ни говорили. С таким же успехом мы могли провести это время с пользой. У нас наверняка будет намного меньше свободного времени, как только мы доберёмся до другого конца океана. Так что я стала показывать воспоминания первой. И это было так же отстойно, как и при переживании этого в первый раз. Честно говоря, он чувствовал намного больше во время всего этого опыта, чем я ожидала. Поначалу я думала, что это лишь остаточные реакции от того, что он услышал, увидел, почувствовал и испытал мои переживания. Мои переживания были сложными для нас обоих. Я чувствовала, что это причинило Ревику боль. ещё до того, как он начал плакать, я чувствовала боль, которую он испытывал, пока смотрел моими глазами на всё, что случилось со мной в Вашингтоне. Не только конец, когда я вошла и увидела, как он играл роль видящего-проститутки с Кэт и Уллисой и бог весть кем ещё, но и всё, что творил со мной Териан до этого. Я показала ему, как боялась, что он умер, будучи прикованным цепями к ступеням той хижины. Я показала ему, как они держали меня прикованной в подвале, и всё, что я вытерпела от людей, от Териана, от Рейвен. Я показала ему тот день, когда Териан едва не убил меня. Я показала ему всё, хоть и не позволяла себе думать обо всём этом или вспоминать это с тех пор. Я позволила ему увидеть всё, что сделал Териан. Я позволила ему услышать всё, что говорил мне Териан. Я показала ему, как Нензи, детская, сайримновская версия самого Ревика, пытался спасти мне жизнь, и как Мэйгар пытался помочь. Я позволила ему увидеть всё. Возможно, в этом был какой-то садистский элемент. Может, я злилась на него за то, что он заставлял меня снова чувствовать и испытывать это всё. Может, на каком-то уровне я до сих пор винила его за всё, что случилось со мной в Вашингтоне, и не только потому, что я вошла и увидела, как он трахает Кэт. Может, я до сих пор считала себя какой-то мученицей, раз прошла через всё это и забыла… а может, я никогда и не забывала. Может, я до сих пор злилась из-за всего этого на каком-то уровне, не признаваясь в этом самой себе. Я чувствовала, как Ревик принимает это всё. Я ощущала, что он чувствует до сих пор жившую во мне злость из-за этого — из-за того, что застала его с Кэт, из-за того, что это ощущалось абсолютным предательством после того, как я сделала всё в своих силах, чтобы выжить ради него. Я чувствовала боль в его сердце, пока смотрел на это всё, а когда я толком не знала, как его утешить, он заплакал. Я всё ещё слишком злилась, чтобы утешать его. Я больше не хотела притворяться, будто не злюсь. Я чувствовала, что он не хочет, чтобы я притворялась, так что он плакал один, а я практически наблюдала за ним, всё ещё негодуя, что он каким-то образом вопреки всему оказался жертвой в этой ситуации. Я понимала, что все мои чувства не совсем рациональны. Я знала, что сам Ревик сейчас не был рационален. Я знала это потому, что все в моём окружении — мой брат, Чандрэ, Балидор, Врег, Касс, Вэш — говорили мне, что тогда Ревик не вёл себя рационально. Мне в тщательных подробностях рассказывали, насколько иррациональным был Ревик, пока я сидела взаперти в Белом Доме Териана. Они все хотели, чтобы я простила его — начиная с Вэша и заканчивая Джоном. Они все хотели, чтобы я видела его жертвой, отчаявшимся, обезумевшим от беспокойства за меня. В следующие несколько лет я таким его и видела. Я делала это логически… но я также видела его таким, потому что заставила себя смотреть на ситуацию с такой стороны. И в процессе всё случившееся со мной как будто потерялось. Я ощутила, что теперь Ревик это чувствует. Я ощутила, что он осознаёт это на уровне, который, возможно, не осознавала я сама, и честно говоря, если бы не это, я вряд ли бы так злилась. Ему понадобилось увидеть, как все мои переживания были стёрты, и только потом он понял, что они были стёрты. Он увидел, как я подавила это и снова свела всё к нему. Так что когда мы поменялись местами и стали смотреть его версию событий — его воспоминания обо всём, что случилось, когда Териан похитил меня из хижины и после этого — я не была уверена, что из чувств, которые я в нём ощущала, было отголосками эмоций от моей сессии, а что было его чувствами. Я ожидала, что его эмоциональные реакции будут несколько приглушёнными, по крайней мере, в сравнении с моими. По словам Джона, к тому времени, когда они покинули Азию, Ревик уже был подключён к конструкции Салинса, работал с Врегом и полностью привязался к Дренгам. Я знала, что в тот период он действовал несколько жестоко и безумно, но я думала, что это скорее безжалостное безумие, а не безумие в духе эмоциональных американских горок. Я ошибалась. Не знаю, то ли это отчасти вызвано его близостью с мальчиком, Нензи, или из-за того, что его свет и разум уже были разделены Дренгами и Салинсом. Не знаю, то ли это потому, что он уже терял жену, которая погибла, и теперь испытывал почти парализующий страх (осознанный или нет), что он станет причиной смерти каждой женщины, с которой начнёт отношения или вообще как-то привяжется. Само собой, мы оба страдали от того, что нашу связь прервали на середине. Какой бы ни была точная смесь причин, породившая состояние Ревика, Джон не преувеличивал то, каким он был нестабильным. Когда я побывала в его разуме в тот период, почувствовала и увидела то, что видел он, а также его попытки держать себя в руках, будучи максимально логичным и безжалостным, его решения, принятые в то время, показались мне почти рациональными. Я чувствовала искажённое восприятие из-за конструкции, в которой он жил, её кошмарность для него, её знакомость, то, как она отбросила его к прежней манере мышления и восприятия мира, которой он придерживался в юности. Не знаю, то ли всё это заставило меня подумать, что ситуация реально сводилась к нему, то ли что он был в этой ситуации большей жертвой, чем я… но это определённо погасило худшую мою злость. Наблюдая за ним на той перевалочной базе, которую они организовали в клубе видящих в Вашингтоне, за его яростью из-за того, что Уллиса привела Кэт, за тем, как он постоянно пил, пытаясь контролировать свою психическую нестабильность и нехватку сна… мне казалось, что я смотрю, как кто-то сходит с ума. Я думала, что наблюдение за тем, как он играет роль проститутки в Белом Доме, снова пробудит мою злость, но этого толком не случилось. Вместо этого я смотрела, как он беспокоился, что сорвётся и поубивает всех в той комнате. Я видела, как он ненавидел Кэт и хотел её убить, ненавидел Уллису за то, что она пыталась облегчить ему процесс… безумно боялся, что я убью его или, хуже того, разведусь с ним из-за этого его поступка. Под конец я не знала, что и чувствовать. Я видела, как он застрелил мальчика Нензи, видела, как он схватил меня, снова теряя меня, умоляя меня не позволять, чтобы это случилось… и моя злость на него полностью испарилась. Не знаю, почему. Я не особо пыталась понять, что я чувствовала в плане логики и отдельных способов оправдать или не оправдать поступки, которые он совершил или не совершил. Я просто почувствовала это через него — его отчаяние, его готовность сделать всё что угодно, чтобы вытащить меня оттуда, и почему-то этого оказалось достаточно. Наконец-то достаточно. Странно, что в итоге сессия и воспоминания, которых я боялась больше всего, оказались самыми простыми. Ну, может, не в процессе их просмотра, а после. Когда мы закончили, Ревик долго говорил со мной, но многое из того, что мы сказали друг другу, словно размылось. Думаю, он тоже испытал облегчение, что этот этап закончился, но больше всего из-за того, что я чувствовала по этому поводу. — Ты долго злилась на меня, — сказал он, когда мы помолчали несколько минут. Свернувшись на откинутых сиденьях и прижимаясь к нему, я лишь кивнула. — Я этого не осознавала, — призналась я. — Толком не осознавала. — Теперь это всплывает сильнее. Даже до всего этого, — я слышала, что он улыбается, хотя его голова лежала на подушке повыше моей головы. — С самого Китая. Может, беременность делает тебя более честной. Слегка вздрогнув, я снова кивнула. — Прости. Ревик покачал головой, крепче обняв меня рукой. — Не извиняйся, — пробормотал он, послав мне импульс жара. — Нет, всё хорошо, Элли. Правда, хорошо. Если честно, это стало облегчением, — он покрыл поцелуями моё лицо, прижавшись щекой. В тот момент у него ещё не начался отходняк. Не знаю, сколько часов полёта прошло, потому что я забыла следить за временем. Я забыла, что он под кайфом от телекинеза и избытка света. Я забыла о вероятности отходняка, когда это случилось. Я просто хотела покончить со всем этим, чтобы мы смогли оставить всё в прошлом… поэтому и предложила. Я предложила продолжить. Сделать ещё одну сессию. Он согласился — возможно, слишком охотно, как и я предложила это слишком охотно. Не думаю, что мы оба хорошо подумали о следующем участке нашей хронологии вместе.