Его взгляд ни на секунду не отрывался от докторов или от моего бедра и того, что доктора с ним делали. Они обезболили это место, пока очищали рану, так что я почти ничего не чувствовала, но замечала, что периодически глаза Ревика вздрагивают, а губы едва заметно поджимаются. — Не беспокойся, — сказала я ему. Он повернулся, посмотрев на меня. — Пуля прошла навылет, — сказала я, наблюдая, как он изучает моё лицо. — Мы можем встретиться позже, если тебе нужно что-то сделать. Его глаза дрогнули. Я увидела промелькнувшую неуверенность. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? — спросил он. Посмотрев на него, я опешила, внезапно осознав, насколько открытым он ощущался. — Нет, — без раздумий сказала я, всё ещё наблюдая за его прозрачными глазами. — Я просто пыталась быть вежливой. Слабая улыбка скользнула по его лицу, возможно, сочетаясь с облегчением. Ничего не говоря, он поцеловал мою ладонь и крепче переплёл наши пальцы. Переведя взгляд, он продолжил наблюдать, как доктора работают над моей ногой, и тщательно следил за их движениями. Я наблюдала за ним, не скрываясь, поскольку он не смотрел на меня. Я не уверена, что я думала в те минуты, пока он смотрел, как доктора зашивают мою рану. Преимущественной эмоцией, которую я ощущала, было смятение и, возможно, изумление. Я также невольно мучилась любопытством касательно того, о чём же он говорил с моим отцом. — Я могу идти сама, — заверила я его. — Правда. Всё в порядке, Ревик… Я ходила с такой ногой последние четыре дня, и теперь рану почти полностью обезболили. Он нахмурился, но не спорил. Однако по его свету и выражению лица я понимала, что он не был убеждён. Он отошёл от кровати, критическим взглядом наблюдая, как я перенесла вес на здоровую ногу, одёрнула платье на бёдрах и полностью встала. Я слегка вздрогнула, наступив на больную ногу, но не сильнее, чем в последние несколько дней. — Что насчет трости? — предложил Ревик. — Это поможет? Я рассмеялась, посмотрев на него. — Почему бы пока что не опереться на твою руку вместо трости? — парировала я. Он тут же подошёл ближе, словно сдерживал себя усилием воли. Предложив руку для опоры, он встал вплотную ко мне, чтобы я могла прислониться к его телу. Невольно улыбнувшись, я взяла его под руку и сжала его предплечье ладонью. — Куда мы идём? — спросила я, сделав первый шаг и невольно слегка вздрогнув. — Тебе надо отдохнуть, — сказал он. — Переодеться. Принять душ… если хочешь, — он помедлил, слегка нахмурившись и размышляя. — Я могу оставить тебя в моей каюте. Оставить, чтобы ты привела себя в порядок. А я пойду найду нам еду. Принесу поесть нам обоим, когда ты закончишь. Я подумала об этом, кивнув. Я осознала, что меня нервирует перспектива остаться с ним наедине. Я чертовски нервничала перед разговором с ним, а он явно хотел поговорить. Я также хотела остаться с ним наедине. Я хотела поговорить с ним, даже не имея ни малейшей бл*дской идеи, что хочу сказать. Всё ещё думая об этом, я снова кивнула. — Ты знаешь, где моя одежда? — спросила я. Последовало молчание. Затем Ревик крепче сжал мою ладонь, лежавшую на его руке, и легонько обхватил другой рукой моё запястье. От контакта по моему свету пробежала рябь, на мгновение затмившая мой разум. Я осознала его слова лишь после задержки в несколько секунд. — …я её найду. Сначала займусь этим. Оставлю тебе одежду в ванной. Или где ты захочешь. А потом найду нам еду. Кивнув, я постаралась улыбнуться, но не совсем могла встретиться с ним взглядом. — Спасибо. Было бы здорово. Он отвёл меня в свою каюту. Несколько минут он показывал мне вещи, которые не было необходимости показывать, но почему-то ни один из нас не прекратил этот тур. Ревик занимал меньшую версию капитанской каюты вроде той, в которой мы оба спали на гораздо более крупном американском авианосце, где мы располагались ранее. Здесь находилась двуспальная кровать с простой мебелью, прикрученной болтами к полу или встроенной в стены: складной столик, складная скамейка с виниловой обивкой, письменный стол, несколько сидений, убиравшихся в стену. Здесь определенно недоставало некоторых удобств американской версии, но почему-то в данный момент мне это подходило. Мне было бы странно оставаться в каком-то роскошном месте, учитывая то, что я видела снаружи в последние несколько месяцев. Ревик, похоже, считал так же. На самом деле, казалось, ему и сейчас было некомфортно из-за того, какую роскошь предоставляла эта комната. Он неуклюже объяснил, что не просил об этом, но ему не оставили выбора, поскольку именно тут для него построили конструкцию. Он не говорил, предназначалась ли комната для нас обоих. Зная Врега, который стоял во главе охраны, она предназначалась для нас обоих. На самом деле, зная Врега, отведение этой каюты Ревику наверняка содержало в себе намёк… ну или как минимум расчищало путь. Никто и никогда не обвинил бы брата Врега в излишней деликатности. Ревик показал мне душ, горячую воду, полотенца, мыло, шампунь. Всё это время он не смотрел на меня. Казалось, он также не знал, как уйти. Только когда я включила горячую воду и потянулась к лямкам платья, он поспешно попятился из душевой и забормотал что-то про то, что он вернётся. Через несколько секунд я услышала, как закрылась дверь каюты. Душ был божественным. Это также дало мне возможность впервые со времени отъезда из Лондона по-настоящему посмотреть, в каком состоянии я находилась. Я поймала себя на мысли, не тогда ли я в последний раз принимала душ, и осознала, что наверняка так и было. Слои грязи и речного ила потекли с меня, как только я встала под горячую воду. Думаю, я четыре раза наносила на волосы шампунь, и только потом они показались достаточно чистыми, чтобы я перестала. Наконец-то выйдя минут через сорок и замотавшись в полотенце, я обнаружила, что Ревика по-прежнему нет в каюте. Он явно возвращался как минимум один раз, поскольку на полу прямо возле двери в душевую я обнаружила очень знакомую сумку с одеждой. Покопавшись в сумке несколько минут, я остановилась на простом: трусики, лифчик, чёрные армейские штаны, эластичная зелёная футболка, никакого макияжа. Я села на складную скамейку и стала расчёсывать волосы после того, как полотенцем отжала излишки воды. Я практически закончила, когда в дверь постучали. Слегка нахмурившись, я бросила гребешок в сумку, затем подошла к двери вместо того чтобы отвечать словами. Взявшись за ручку, я открыла дверь и увидела Ревика, который в одной руке держал поднос, а в другой — пакетик с чем-то. Отойдя в сторону и шире распахивая дверь, я озадаченно нахмурилась, но так, чтобы он не видел. При этом меня накрыло осознанием того, что только что случилось. Он постучал. Он постучал в дверь. Я не помню, чтобы он когда-либо вообще стучал в дверь, если по другую сторону находилась я. Даже когда мы только-только познакомились. Я помнила, как подкалывала его по этому поводу, когда мы делили нашу первую совместную комнату, каюту на корабле у побережья Северной Америки. Однако я ничего не сказал. Я просто пошла за ним, когда он направился к столику и поставил туда поднос и пакетик. Когда он открыл пакет, оттуда повалил пар, и я почуяла что-то, похожее на свежий хлеб, может, даже… — Это… бейглы? — с неверием переспросила я. Ревик обернулся через плечо, кивнув. — Они нашли в морозилке несколько упаковок. Видимо, кто-то здесь был большим их любителем. Мой желудок заурчал, пока я смотрела, как он снимает крышку с подноса, открывая миску с жареными яйцами, две тарелки, творожный сыр, жареные грибы, помидоры и сардельки, маленький брусочек сливочного масла, сливки, сахар. На другой стороне подноса стояли два стаканчика, накрытые крышками. Должно быть, это кофе, судя по запаху, который как-то пробился через крышки. — Gaos, — сказала я, когда мой желудок снова заурчал. — Это какое-то jurekil’a фудпорно. Ревик издал изумлённый смешок. Снова обернувшись через плечо, он слегка улыбнулся, и эта улыбка явственно виднелась в его глазах, когда он показал мне на раскладное сиденье рядом с местом, где я стояла. Я села напротив него, всё ещё чувствуя себя странно. Я пыталась решить, стоит ли прокомментировать эту странность просто чтобы заверить его — ему не нужно было делать это всё: находить мою одежду, отдавать мне свою каюту, стучать в собственную дверь, приносить мне свежий кофе, бейглы и творожный сыр. Однако я не могла найти слова так, чтобы не сделать это ещё более неловким. Я также не хотела показаться неблагодарной.