Но она была нестабильна. Они втягивали слишком много. Я почувствовала, когда началось обрушение. Что-то внутри Солнца ломалось. Я чувствовала, как это ломается… Я закричала в том пространстве, не замечая жара, врезавшегося в меня, прошедшего сквозь меня, раздиравшего моё тело на куски в Барьере. Это был не жар; это было сродни тому, будто само Солнце живое, а они убивали его, и его aleimi вырывался наружу живыми взрывами света. Радиация раздирала мой живой свет, разрывая меня на куски, разрывая Ревика на куски, рассеивая всё, чем мы являлись. Это всё равно что наблюдать за смертью бога. Это всё равно что наблюдать за смертью сознания столь далекого, столь обширного и неизвестного мне, что я могла лишь оплакивать его кончину, не имея возможности осмыслить, что я потеряла. Я понимала, что его смерть убивает и меня тоже, но почему-то это беспокоило меня меньше, чем смерть самого гиганта. Крики на земле становились громче. Они делались триумфальными, превращались в волну ликования. Всюду вокруг меня начали открываться двери. Я почувствовала их вдалеке. Знакомость эти дверей, тяги, их обрушивающаяся сила создавала впечатление, будто всё это происходило во мне или прямо рядом со мной. Я почувствовала, как триумфальная дрожь света на Земле становится ярче. Двери были на Земле. Эти голоса открыли двери, используя Солнце, чтобы дать им силу. Они заставили эти двери открыться за счет грубой силы, жестокого раздирания самой их материи. Я почувствовала, как существа проходят сквозь и исчезают в воронке, засасывающей свет. Я почувствовала там Дренгов. Я ощутила их удовлетворение. Не радость. В этих серебристых извивающихся нитях не было радости. Но я чувствовала их удовлетворение, их триумф, какой-то злорадный прилив силы и знания. Я чувствовала мщение, финальную победу в битве, в которой они сражались сотнями, тысячами, даже миллионами лет. Двери наконец-то открылись. Они наконец-то свободны. Они пинком распахнули двери, без Моста, без Меча, без богов или Предков. Они наконец-то свободны. Глава 17. Двери на другую сторону Свет погас. Я осознала, что согнулась в своём кресле, одной рукой обхватывая живот. Каким-то чудом я всё ещё стискивала бокал вина в другой руке. Теперь я поставила его на стол, и вся моя рука тряслась. Я не сомневалась, что сокрушу стекло пальцами, если не выпущу его. Я посмотрела на Ревика и увидела в его глазах боль, какое-то неверующее горе. Он стискивал спинку моего кресла, на которую ранее положил руку, и крепко вцепился в металлическую опору кресла ладонью. Другая его рука выронила hiri, которая теперь тлела на палубе, и потухший кончик потемнел от смолы. Я чувствовала в нём импульсивное желание дотронуться до меня. Может, это было не просто желание дотронуться до меня. Боль шёпотом выплеснулась из его света, после чего Ревик закрыл глаза. Затем он отвернулся от меня, как будто с большим трудом. Впервые с тех пор, как мы вернулись из Пекина, я почувствовала в нём такое интенсивное влечение к сексу, что это вызвало волну тошноты, за которой последовала боль в горле и груди. Его боль становилась всё острее, пока его свет как будто изучал мой, замечая мой свет в нём. Через несколько секунд Ревик усилием воли сдержал свой свет и боль и закрылся от меня щитами, потянувшись к выроненной hiri. Я тоже убрала от него свой свет, но с нежеланием, которое граничило с негодованием. Я заставила себя отвести взгляд от его лица, но шок боли снова заставил моё тело напрячься и стиснуть зубы. Честно говоря, мне так надоело это целибатное дерьмо между нами. Однако мне не казалось, что я могу сказать ему это. В конце концов, всё, что он предложил, всё, что мы делали и пытались сделать вместе, было попыткой наладить наши отношения и завершить связь. Более зрелая часть меня ценила это. Я ценила, как сильно он старался. Я даже соглашалась с ним, зная, что это правильный подход. Менее зрелой части меня было просто наплевать. Заставив себя перевести взгляд на родителей, которые наблюдали за нами обоими с лёгким беспокойством во взглядах, я взяла свой бокал вина, сделала большой глоток и аккуратно поставила его обратно на скатерть. Моя рука до сих пор дрожала. Я прочистила горло. — Что это было? — спросила я. — Что это значит? Кали продолжала осторожно наблюдать за мной с тревогой в глазах. Уйе заговорил первым. Его тон был прямолинейным и деловитым. — Что ты из этого поняла, дочь? — спросил он. Я нахмурилась, думая об увиденном. На мгновение я отступила в воспоминание, в услышанные голоса, в то чувство присутствия, не имеющее отношения к голосам, в их свет. Я подумала об ощущении тех дверей и воронок, которые я чувствовала за ними. — Телекинетики, — сказала я, глянув на Ревика. — Это телекинетики делали это с Солнцем, не так ли? Они звучали как… Я глянула на Ревика, всё ещё стискивая подлокотники своего кресла. Покачав головой, я посмотрела обратно на Кали. — Они ощущались совершенно не как он. Даже если бы его каким-то образом разломали на куски, как Фиграна, они всё равно не ощущались как Ревик. Их свет был совершенно не таким. Если бы меня просили предположить, я бы сказала, что они были клонами. Может, такими, как Дракон. Бросив на Ревика мрачный взгляд, я добавила: — Они были откровенно пропитаны светом Дренгов. Может, они были сделаны как Лили, их свет и aleimi-структуры искажены, чтобы резонировать с Дренгами с рождения. Скорее всего, даже до рождения, если их вырастили в лаборатории. Когда никто не заговорил, я продолжила размышлять, хмурясь. — Их было много. Они находились не в одном месте, но как-то были связаны. Я видела те света в скоплениях, но скопления были разбросаны, расположены на разных континентах по всей Земле. Я посмотрела на своих родителей. — Это те горячие точки? — спросила я. — Это те огоньки на карте Локи? Это те же места, куда Миферы приводят всех людей? — Свет, — заговорил Ревик. Я повернулась, взглянув на него. Уйе и Кали тоже посмотрели на него. Ревик нахмурился, его взгляд обратился внутрь, глаза сосредоточились на столе, но не видели его. Всё ещё уставившись в никуда, он покачал головой. — Вот зачем им нужны все те бл*дские люди, — пробормотал он. Его тонкие губы хмуро скривились. Он затянулся hiri, но его взгляд оставался прежним. — Они — свет. Батарейки для его армии телекинетиков. Дренгам надо, чтобы они питали это… — он неопределенно взмахнул рукой. — Чем бы это ни было. Им нужно огромное количество живого света, чтобы питать то, что они собираются сделать. Ту штуку с Солнцем, которую мы видели… двери. Он посмотрел на меня, и его выражение оставалось мрачным, а глаза — обеспокоенными. Я наблюдала за его лицом, хмурясь. Он выдохнул сладко пахнущий дым hiri, взмахом руки отгоняя его от меня и отворачиваясь. Изучая его лицо, я подумала, что он смотрит на видение Кали верхними уровнями своего света. Я видела, как там проступает ожесточенное выражение. Когда Ревик не продолжил в следующие несколько секунд, я снова сосредоточилась на своих родителях. — Зачем? — сказала я. — Зачем они хотят разрушить Солнце? — я переводила взгляд между ними. — Ведь это они делают в видении, верно? Выглядело всё именно так. Уйе слегка нахмурился, глянув на Кали. Выражение лица Кали продолжало казаться мне обеспокоенным. Она также бросила встревоженный взгляд на Ревика, но я увидела в её глазах согласие ещё до того, как она кивнула.