Я не могла вскрикнуть или сказать ему остановиться. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — пробормотал Ревик. Посмотрев на него, я силилась подумать, хотя бы увидеть его. Я пыталась вспомнить, где мы, кто я теперь. Я чувствовала, как лодка покачивается подо мной, быстро скользя по волнам в сторону итальянских берегов. Я знала, что Балидор и остальные управляют лодками даже ночью, подводя нас вплотную к побережью и союзникам Атвара на юге Италии, южнее места, где начиналось наблюдение вокруг лагеря Миферов в Риме. Но сейчас сложно было думать обо всём этом. Звезды светили в иллюминаторы с обеих сторон, освещая лицо Ревика, его шею, голую грудь, руки, пока он нависал надо мной. Боль в моём нутре усилилась, заставляя меня закрыть глаза. Я хотела его. Я хотела его так сильно, что не могла нормально думать, но мысль о сексе с ним сейчас ужасала меня. Это заставило меня усомниться во всем относительно меня самой. Я помнила, как тогда тоже хотела его. Я помнила, как не знала, хотел ли он меня, и почему он хотел меня, даже когда это было очевидным. Я помнила, как чувствовала, будто вечно притягиваю его, давлю на него, пытаюсь удержать его рядом. Я помнила, что это сопровождалось чувством стыда и вины. Я знала, что поступаю неправильно. Даже зная это, я как будто никогда не могла перестать. Ревик ласково убрал волосы с моих глаз, глубже вплетая в меня свой свет, всё ещё двигаясь с той чувственной грацией. Он ничего не говорил, даже в нашем сознании, но я чувствовала, что его свет согревает мой, пытается подманить меня к себе, уговорить открыться, расслабиться. Но я не могла расслабиться. Не могла. Мой разум всё ещё силился осмыслить то, что он показал мне, что я чувствовала с его стороны, пока мы были в той хижине в Гималаях. Конечно, он начал не оттуда. Он начал с Сиртауна, с того первого поцелуя после его возвращения из Каира. Он провёл меня через то, как он узнал о поступке Мэйгара, через его поездку в Сикким с Балидором. Он позволил мне увидеть его мысли и чувства на протяжении всего этого, в том числе и тот момент, когда он пошёл за мной в пещеру Тарси, и всё то время, что мы провели в хижине после этого. Я всегда думала, что это я за ним гоняюсь. Думаю, какая-то часть меня верила, будто я даже уговорила его хотеть брака со мной. Когда я думала об этом теперь, по моему лицу катились слёзы. Я старалась думать сквозь это, сквозь боль в моей груди. Я старалась впустить это, действительно увидеть то, как мой разум интерпретировал тот первый год нашего брака… все те месяцы и годы, что я верила, будто он ничего этого не хотел. Какая-то часть меня позабыла всё это, но не забыла на самом деле. Те убеждения окрашивали то, как я интерпретировала всё между мной и Ревиком. Они окрашивали то, как я видела его на корабле всё то время, когда я думала, что он мёртв; может, даже вплоть до Нью-Йорка, где мне сложно было убедить себя, что он изменился, что мы оба изменились, что его чувства изменились, что мы наконец-то можем быть вместе как равные. Те ранние убеждения сформировали фундамент нашего брака в моём сознании, некое основополагающее предположение о том, что происходило между нами и всегда будет происходить. Я знала, что он любит меня. Я это знала. Но я никогда не верила, что он любит меня так же сильно, как я люблю его. Боль в моей груди усилилась, пока Ревик нависал надо мной, гладя моё лицо. Он не говорил, но теперь полностью лежал на мне, опустив свой вес и открыв свой свет. — Я хочу увидеть твоё, — сказал он с болью в голосе. — Можно мне увидеть твоё, Элли? Тот огненный осколок в груди встал комом в горле. Боги. Я не могла показать ему это. Даже после того, что он показал мне, я испытывала ужас при мысли о том, чтобы показать ему это. — Элли, — он опустился грудью на меня, целуя в щёку. Его голос сделался убаюкивающим, его тёплый свет обвивался вокруг меня, притягивая в него. — Элли, gaos. Пожалуйста. Пожалуйста, доверься мне. Я осознала, что стискиваю его волосы, его руки, смотрю на него. Мой свет раскрылся сильнее. Я чувствовала в этом просьбу. От этой мысли меня накрыло стыдом. Я чувствовала там избегание, желание сменить тему. Я всё равно невольно хотела этого, хотела секса, хотела его… даже зная, что это идёт вразрез со всем, что мы оба пытались сделать. Я осознала, что не только он использовал секс, чтобы не думать о неприятных фактах наших отношений. Я всегда думала, что только он делал так, что это какая-то его одержимость, зависимость от секса, привычка решать проблемы через трах… но теперь я осознала, что может, я здесь виновна ещё сильнее, чем он. Его боль усилилась, его глаза закрылись. Ревик стиснул зубы, но покачал головой. — Я не стану заниматься с тобой сексом, Элли, — сказал он. — Покажи мне. Пожалуйста, покажи мне. Или скажи, почему не хочешь показывать. Чувствуя, как от его слов моя боль усиливается, я прикусила губу, подавляя импульс попытаться убедить его по-настоящему. Когда я потянулась к нему, он взял меня за запястья и крепко прижал их к матрасу. Во второй раз покачав головой, он встретился со мной взглядом, и его хрустальные глаза остекленели. — Чем быстрее закончим, тем быстрее сможем сделать это, — сказал он. — Если не хочешь показывать мне это, можешь сказать, почему? Прикусив губу, я подумала над его словами. Я знала, что он прав. Я знала, что он поступает правильно, а я — неправильно. Я осознала, что всё ещё верила в то старое убеждение, даже увидев его суть. Я всё ещё верила в то убеждение, цеплялась за него, может, просто чтобы избежать боли. В то же время я не хотела получить подтверждение этого убеждения. Я отчаянно, отчаянно не хотела подтверждения. Из-за этого какая-то часть меня до сих пор избегала, боясь узнать то, во что я в глубине души уже верила. Та же часть меня думала, что мы посмотрим это вместе, и я увижу все свои страхи относительно нас двоих. Я увижу, что я правда люблю его сильнее, что он правда меньше хочет меня, что я заставляю его, что я силой удерживаю его в нашем браке. Какая-то часть меня не могла вынести такого подтверждения. Хотела бы я сказать, что это из-за этических причин… или даже из-за стыда. Но дело не в этом. Во многом я просто защищала себя от того, что разобьёт мне сердце; от того, что, возможно, втайне разбивало мне сердце с тех пор, как я познакомилась с ним. Подумав над этим, я осознала, какой я была трусихой. Прикусив губу, я неохотно кивнула. Когда я подняла взгляд вновь, Ревик наблюдал за мной, и его хрустальные глаза сделались совершенно неподвижными, животными в этой неподвижности. Он не шевелился, не менял выражение лица, не позволяя мне понять, о чём он думает, но каким-то образом я поняла, что он меня услышал. Увидев это выражение, я сглотнула и снова кивнула. — Ладно, — обреченно сказала я. — Ладно, Ревик. Я тебе покажу. Выражение его лица не изменилось. И всё же я ощутила, как из его света вышел распалённый завиток облегчения такой силы, что я избегала его взгляда. Ласково убрав мои волосы с лица, Ревик поцеловал меня в шею, чувственно поднимаясь к подбородку. Всё ещё притягивая меня своим светом, всё ещё лаская меня тёплыми пальцами, губами, щекой, ладонями, он крепче стиснул мои волосы. — Не бойся, Элли, — сказал он. На сей раз я не смогла ответить. Глава 27. Рабочее лицо Я вышла из каюты, глядя на запад, на садящуюся луну. Время было ранним. У нас оставалось несколько часов до тех пор, как мы доберёмся до итальянского побережья к западу от Рима и наконец-то вернёмся на сушу. Полтора дня прошло с тех пор, как мы взошли на борт лодок. Как и все, светлое время этих полутора дней я провела в каюте, пока мы стояли в доках Сицилии. Большинство видящих спустились с палубы и жадно ели, теснясь вокруг стола в единственной каюте лодки. Они съели половину наших запасов еды, выпили столько свежей воды, сколько весили сами, затем улеглись спать, заняв большую часть каюты после того, как достали раскладную кровать и развалились туловищами и конечностями на диванчиках, напоминавших скамейки.