Раздался смех Пери — громкий, искренний и такой редкий, что казался незнакомым. Она крикнула: — Иди сюда, Джавахир! Мне нужна твоя помощь в важном государственном деле. Они с Марьям сидели на одной подушке, а любимая придворная Пери, Азар-хатун, рылась в сундуке. Азар вытащила из сундука ярко-алое платье и подняла его, чтоб нам было видно, а ее прелестное лицо замерло от удовольствия. — Одно из моих любимых, — сказала Пери, дотрагиваясь до плотного шелка. На нем был выткан молодой вельможа в цветущем саду: на его руке сидел сокол. Перья сокола повторяли в рисунке складки тюрбана юноши, создавая чудесное единство между птицей и человеком. Такая любовь была бы счастьем любому из людей. — В самый раз для шаха! — воскликнула Марьям. — Да, но слишком яркое для первой встречи с моим братом, — отвечала Пери. — Ведь я еще в трауре. Азар вытянула другое облачение — с повторяющимся узором из оранжевых маков и нежных голубок. Нити, крученные с золотом, наполняли платье сиянием, когда на него падал солнечный свет. — Ба-а, ба-а, вот это прекрасно, — сказала Марьям, и ее медового цвета глаза сверкнули. Марьям была одной из десятков хорошеньких деревенских девочек, взятых во дворец служить шаху Тахмаспу, но становившихся прислужницами знатных дам, если он не высказывал желания разделить с ними ложе. Семье, наверное, доставалась взамен коза или немного денег. Пери взяла у Азар платье и приложила его к Марьям, растянув широкие рукава по ее рукам. Золотые волосы Марьям рассыпались по золоту платья и будто слились с ним в одно. — Голубка с хорошеньким личиком напоминает о тебе, — поддразнила ее Пери. — Можешь забрать его себе. Глаза Марьям расширились от недоверия. Ее повседневная одежда была милой, но ничто не могло сравниться с прелестью одежды шахской дочери. Она прижала платье к груди и погладила рукав кончиками пальцев. — Мягче кожи… — сказала она, и Пери улыбнулась. — Мне нужно самое темное платье, — велела Пери Азар, которая послушно запустила обе руки в сундук, хотя ее рот выгнулся обидой. Через некоторое время она вытянула темно-коричневое платье из шелковой тафты, его поверхность словно бы мерцала. Пери погладила платье кончиками пальцев. — Потрогай это, — сказала она Марьям, и та потянулась ощупать шелк. — Кто соткал его? — спросила прислужница. — Глава гильдии, лучший ткач тафты мастер Борзу. Его шелка даже венецианцы признавали более тонкими, чем любые из производимых в их городе. Я бережно держал платье. Нежное настолько, что его можно было сложить в пригоршню, однако при этом для взгляда пышное, как бархат. Тонкий узор из золотых парчовых пионов, казалось, раскачивавшихся под легким ветерком. Белые розы тянулись по бледно-оранжевой кайме, края которой были затканы полосками коричневого, оранжевого и голубого. Марьям упрашивала ее примерить, и Азар опустила платье по вытянутым рукам Пери. Оно облегло ее лиф и скользнуло к тонкой талии, затем, расширяясь, сладостно поплыло по ее ногам. Коричневый цвет сделал ее черные волосы ярче, чем обычно, а щеки словно зарумянились. — Просто царственно! — восхитилась Марьям. Я смотрел на Пери и испытывал странное чувство, будто вижу покойного шаха. — Вы прямо портрет вашего отца, — вырвалось у меня. Для другой женщины это вряд ли было бы похвалой, но Пери улыбнулась в ответ. — Теперь мне нужно помочь подобрать к нему остальные уборы. Марьям, у тебя самый лучший глаз на это. Марьям нагнулась над другим сундуком и отобрала бледно-голубой камзол, бежевые шальвары с вышитыми вокруг щиколоток цветами, шелковый шарф с золотыми, оранжевыми и бежевыми полосами и нитку темных рубинов и жемчуга — Пери на лоб. Тут же Пери велела Азар убрать прочие наряды, которые та сложила и убрала так бережно, словно это были драгоценные камни. Затем Пери послала за чаем, фруктами в сахаре и за своей шкатулкой с серьгами. Масуд Али принес медное блюдо с маленькими печеньями из нута, испеченными в форме клеверного листа, и круглыми ореховыми пирожными, заставившими меня сладостно вспомнить о Хадидже. Марьям положила себе в чай поразительно много сахара. Только придворные могли быть так расточительны с этим дорогим лакомством. — Ваш брат будет рад увидеть вас в этих дивных одеждах, — сказала она. — Надеюсь, он меня узнает. Мне было восемь, когда его услали. Пери наблюдала за Марьям, перебиравшей ее серьги; глаза девушки вспыхивали от удовольствия, когда ей попадалась особенно красивая пара. Марьям оглянулась, заметив, что мы смотрим, и улыбка тронула ее губы. — Что вы о нем помните? Пери поставила свой стаканчик, исходивший паром, и ответила: — Он всегда был в хорошем настроении, его громкий хохот был слышен от одного конца двора до другого. Мое сердце вздрагивало при мысли о встрече с ним. — Как часто он приезжал? — Часто, — тихо сказала Пери. — Он дал мне первые уроки стрельбы из лука. Он даже стоял позади меня и помогал мне натягивать лук. Ему проще было разрешить мастерам-лучникам наставлять меня, но он знал, что я его обожала. Когда он отправился в поход, я занималась каждый день. Мне нравилось воображать, как я скачу рядом с ним, выпускаю стрелы и поражаю мишени. — Она коротко улыбнулась. — Я хотела быть такой, как он. — Почему его услали? — спросила Марьям. Она откусила от крупного финика и запила чаем. Пери кликнула евнуха — отнести сундук с нарядами — и велела Азар идти с ним. Лишь когда они скрылись, она заговорила снова. С глазами, полными тревоги, она пояснила, что была слишком мала, чтобы осознать случившееся. Хотя все соглашались, что Исмаил храбро сражался против оттоманов на севере, но то, что он собрал собственную армию без отцовского разрешения, толковали по-разному. Некоторые считали, это для того, чтоб навсегда уничтожить оттоманов, некоторые — что он повинен в намерении свергнуть отца. Незадолго до этого шах Тахмасп едва сумел подавить мятежи, поднятые его матерью и братом Алкасом, и раздор был для него нетерпим. — Однако возможно, что мой отец просто завидовал. Не первый случай, когда отец желал быть столь же блистательным, как его сын-воин. — Какая печаль — семья, разлученная так надолго! — вздохнула Марьям. — Это был кинжал в наших сердцах. Марьям взяла ее руку: — Когда Исмаил увидит вас в этом платье, он будет доволен тем, как вы являете красоту вашей семьи. Глаза Пери засияли. — Люди всегда говорили, что мы похожи больше, чем другие дети нашего отца. — Верю, что он будет принимать ваши мудрые советы, — сказала Марьям. — Иначе ему будет нелегко. Двор моего отца изобилует союзами и тяжбами, которые тянутся поколениями. Все, что Исмаил знал до заключения в тюрьму, — как командовать воинами-тюрками, а не как справляться с таджиками-распорядителями, евреями-торговцами, армянами-поставщиками, жрецами-зороастрийцами, муллами-арабами, христианскими посланниками, индийскими и оттоманскими послами и остальными просителями, являющимися каждый день. Я ему нужна. — Счастлив будет Исмаил с таким могущественным союзником, — сказала Марьям. — Не просто союзником. Пораженная Марьям взглянула на нее: — А чего же больше?.. Пери натянулась, как тетива, затем выдернула руку, словно спуская стрелу. — Я хочу быть его самым близким советником — таким, каким моя тетя была моему отцу. — А он согласится на это? Пери посмотрела в сторону: — Почему же нет? В наших жилах течет одна кровь царей. — Достойная повелительница, — сказал я, — мне кажется, мы должны обдумать, что вы скажете новому шаху, дабы заручиться его расположением. — Заручиться расположением? Да я единственная причина того, что его коронуют! — Воистину так, но осторожность не помешает. — Нет сомнений: он прольет на нее дождь любви, — вмешалась Марьям; ее теплый взгляд горел таким восхищением, что мне было неудобно это видеть. Она вернулась к своему занятию — перебирать драгоценности Пери. Спустя минуту она сказала: — Похоже, я нашла самое нужное сочетание. Попробуйте это. — И протянула Пери золотые серьги-полумесяцы с подвесками из рубинов и жемчуга. — Подойди и надень их на меня. Марьям нагнулась над Пери и осторожно вдела каждую серьгу в проколотую мочку. — Ба-а, ба-а! Как вы прекрасны!.. Пери заглянула в глаза, бывшие сейчас на расстоянии одного вздоха, — и щеки Марьям вспыхнули, подобно розам. Затем Пери тронула ее за подбородок и задержала руку; теперь ее глаза налились звериным огнем. Марьям опустила взгляд, легкая усмешка заиграла на ее губах. Миг затянулся так, что я почувствовал стеснение и притворился, что меня одолевает кашель. Наконец Пери оглянулась и велела мне уйти. — Скажи слугам, чтоб не беспокоили меня, — сказала она, не сводя глаз с Марьям. Неудивительно, что Пери так мало волновалась насчет замужества! С чего ей желать союза с мужчиной, который присвоит все ее наслаждения? Голод, вспыхнувший в глазах Пери, обессиливающе напомнил мне обо мне самом, каким я был до оскопления. С Фереште я был словно лев, вонзающий клыки в бедро онагра, моя жажда была свирепой. Насколько я теперь иной…