— А вы как? — спросил меня Масуд Али, явно без всякого умысла. Странный шепот прокатился между сидевшими. Некоторые евнухи отвернулись или занервничали. — Я хорошо помню своего отца; он был придворным, пока его не убили, — пробормотал я, надеясь, что кто-то поможет. — До сих пор пытаюсь узнать, как это случилось. Лоб Масуда Али пошел такими морщинами, что лучше бы он ни о чем не спрашивал. — Даст Бог, узнаешь, — ответил Анвар. Неподалеку я разглядел старый лопнувший мяч, которым всадники играли в чоуган. Я встал, пошел к нему и пинал его до тех пор, пока из него не вылезла вся набивка, а потом настало время собираться и отправляться домой. После коронации Исмаила многие, кто прежде был в немилости у его отца, почувствовали, что можно возвращаться в Казвин и попытать государевой милости. Один из них, бывший придворный звездочет по имени Лулу, неожиданно прислал мне письмо, где писал, что знал моего отца и хотел бы увидеть меня. Поздно вечером я направился к дому Лулу в южной части города. Мой путь лежал через врата Али-Капу, мимо высоких красивых домов, выстроившихся вдоль Выгула шахских скакунов; дома эти в большинстве своем принадлежали знати или их родичам. Поблизости располагался городской базар, а за ним река, полная холодной горной воды, пересекавшая середину города. Семьи горожан отдыхали на ее берегах, дети радостно бегали меж деревьев, и дым от углей поднимался к небу. Я выбрал длинную дорогу через город просто ради удовольствия, захватив ту часть базара, где торговали скотом. Иногда тут были редкие звери вроде гепардов, продававшихся для охоты, или странные животные издалека, из Индии или Китая. Здоровый запах овец и коз наполнял воздух. Толпы покупателей осматривали их зубы и бока и торговались за лучших. Крики мальчишек остановили меня. Окруженный ребятней, склонив голову, стоял некрупный козел. Посреди лба его желтел единственный глаз. Ноздрей у него не было, и по этой причине он шумно дышал ртом. Один из мальчишек ткнул его палкой. Другой швырнул камень. Животное попятилось, хотя скрыться было негде, и перепуганный глаз вращался в ужасе. Гнев обуял меня. — Разошлись, негодяи! Оставьте козла в покое, иначе я отхлещу каждого до крови! Я схватил вожака и вырвал у него палку. Когда я занес ее над головой, шайка рассыпалась, оставив его одного. Глаза его затуманил страх. — А теперь ты боишься, как этот козел. Имей уважение, невежда! — Пусти меня! — проскулил он. Я выпустил его и сопроводил здоровым тычком в спину. Созерцание бирюзового купола пятничной мечети вернуло мне душевный покой: его плавно изгибавшиеся очертания словно уносили надежды рода людского прямо в небеса. За мечетью лежали плоские плиты городского кладбища. С тяжелым сердцем я ускорил шаг. Там был похоронен мой отец. Как давно я последний раз был у него на могиле! Я знал, что должен приносить дань уважения чаще, но каждый раз, когда я об этом думал, у меня все внутри горело оттого, что придется идти с пустыми руками. Я хотел прийти лишь тогда, когда смогу гордиться, что справедливость восстановлена, и шепну духу моей матушки, погребенной на юге, что я внял ее плачу об отмщении. За кладбищем лежало скопление небольших домиков, где жили люди скромного достатка. Квартал был небогатый, но опрятный и ухоженный. Дом Лулу состоял, похоже, всего из трех-четырех комнат. Как придворный звездочет мог дойти до такого? Таких люди обычно щедро вознаграждают. Я нашел Лулу в его бируни с двумя сыновьями, моими ровесниками. Стены там давно не перекрашивали, но они были очень чистыми, а пол застлан коврами. Сидели трое на скромных подушках, передавая друг другу чубук кальяна и прихлебывая чай. С сожалением я подумал, что никогда уже не смогу разделить со своим отцом такие простые радости взрослого мужчины. — Добро пожаловать, друг мой! — сказал Лулу. Черный колпак покрывал его голову, морщины вокруг глаз были как лучи солнца; белая борода и усы были коротко подстрижены и словно светились на темной, как каштан, коже лица. — Твой приход умножит радость нашего праздника. Выпей с нами чаю. Звездочет до моего прихода рассказывал, как однажды сопровождал шаха Тахмаспа на рыбную ловлю в реке, полной мелкой, но вкусной форели. Поскользнувшись, он упал в воду и промок до самой бороды. Когда он поднялся, мокрый и сконфуженный, шах разразился хохотом, и звездочет, хотя и смущенный, от всего сердца присоединился к нему. — Сыновья мои, обязательно принимайте с юмором любую посадку в лужу, даже в самую большую, — заключил он. Когда они покончили с чаем, сыновья ушли, а Лулу обратился ко мне: — Спасибо, что навестил. Меня уволили с шахской службы вскоре после того, как ты был принят. Я вернулся, чтобы узнать, можно ли получить место у нового шаха, и надеюсь на твою помощь. А еще мне хотелось узнать, как ты провел эти годы. — Простите, но я не могу припомнить вашего имени. Вы хорошо знали моего отца? — Только беглое знакомство. Как печально для тебя, что его жизнь прервалась, когда ты был еще так юн. — Верно, — отвечал я. — Много лет я пытался в точности выяснить, что с ним случилось. Знаете ли вы что-нибудь о его убийстве? Лулу натянул поглубже свой черный колпак. — Да, но должен предостеречь тебя, что всю жизнь говорю людям вещи, которых они на самом деле не хотят слышать. Причина, по которой я был отставлен от двора шаха Тахмаспа, в том, что одно мое предсказание разъярило его. — Хочу слышать все. Я всегда желал обелить имя моего отца. Глаза его потемнели. — Тут я тебе не помощник. Я был сбит с толку: — Почему? — Каждому человеку хочется считать своего отца невиновным, — ответил он. — Но мой и был невиновен. — А что бы ты почувствовал, узнав обратное? — Я бы не поверил. — Сынок, позволь рассказать мне то, что я помню. Твой отец был хорошим человеком, хвала Господу. Но убили его за то, что он попался на отводе денег из казны. — Но это чушь! У нас было много денег. Мой отец не мог оказаться заурядным вором! — Нет, не мог, — согласился Лулу. — Он брал деньги не для своей собственной поживы, а для поддержки мятежников. — Да мой отец был верноподданным до мозга костей! Он никогда бы не сделал такого. — Иногда быть верноподданным означает именно быть мятежником, — ответил он. — Это одна из причуд службы при дворе. Я не удивился бы, измени он ради тебя с мыслью оставить тебе плоды своих усилий. — Я натыкаюсь на подобную клевету о моем отце с юношеских лет, — сказал я куда озлобленнее, чем хотел. — Меня от нее тошнит! Взгляд звездочета был сочувственным. — Да, могу себе представить. — Кто обвинил его в этом? — спросил я, чувствуя, как гневная испарина выступает на шее. — Полагаю, что другой счетовод. — Но почему? — Скорее всего, потому, что обнаружил несходящиеся счета и сообщил об этом, или, если он был ревностен, мог свершить суд собственными руками, убив твоего отца и оправдавшись после перед шахом. Что-то в искреннем поведении Лулу заставило меня выслушать его. Когда я попытался заговорить, голос едва слушался меня. — Твои слова ранят меня. Я пытаюсь вернуть моей семье доброе имя. Как я могу делать это, особенно в собственной душе, если мой отец не был верен? — Некоторые считают, что твой отец поступил справедливо, пытаясь исправить положение, которое считал дурным. Для такого нужна отвага. Могло ли это быть правдой? Мог ли я любить отца-мятежника? Эта мысль словно распарывала мне живот. — Ты и твоя матушка были ему наверняка дороже всего на свете. Он очень серьезно обдумал бы такой риск. — Но вы же не думаете, что у него были причины? Какие могут быть справедливые причины, чтоб сместить шаха? — Если шах ты, то никаких, — засмеялся Лулу. — Но с точки зрения подданных, причиной может стать болезнь, делающая непригодным к правлению, глупость, неспособность давать потомство и наследовать или безумие. — А как насчет дурного поведения? — И это, — сказал звездочет. — Вопрос в том, какое зло чрезмерно. Вот тут люди, подобные твоему отцу, берут закон в свои руки. При удаче все славили бы его имя. Мой отец стал бы одним из ближайших сподвижников нового шаха, а я, как его сын, мгновенно взлетел бы очень высоко. Смог бы жениться на одной из шахских дочерей. Это, конечно, правда, но вот все остальное просто бессмыслица. — Если шах счел моего отца виновным, почему он позволил мне служить ему? — По двум причинам. Первая — ты поразил его, сделавшись евнухом, чтоб пойти к нему на службу. Кто еще решился на такое? Он помолчал, с любопытством разглядывая меня. Я безмолвствовал, не желая снова объясняться. — Вторая причина: прежде, чем встретиться с тобой, он попросил меня составить твой гороскоп. Ты знал об этом? — Нет. — Я обнаружил кое-что, чего не могу забыть. Сочетание планет на момент твоего рождения означало, что твоя судьба и судьба династии связаны, как основа и уток. — И это такая неожиданность? Я же служу ей. Лулу засмеялся: