— И каких же? — Я узнал из надежного источника, что Исмаил перехватил деньги, отправленные на содержание армии у наших северо-западных границ, и он вне себя от ярости. — Ох, — сказала она и побледнела. Руки ее начали оглаживать платок в поисках выбившихся прядей. — Почему вы не сказали мне? — Джавахир, — страстно ответила она, — ты не хуже меня знаешь, что во дворце шпионы повсюду. Я должна быть крайне осторожна в том, кому доверять. — Знаю, — сказал я. — Поэтому, прося вашего доверия, предложил отдать за вас жизнь, если понадобится. Но если вы не можете доверять мне, я лучше буду заведовать вашими носовыми платками, чем притворяться вашим главным полководцем. Я ждал, но решимость моя была тверда. — Что-нибудь еще? — Дозволено ли мне говорить честно? — Да. — Чтоб победить шаха, надо запереть на замок свои чувства. — Но он ничего не делает! — закричала она, и щеки ее вспыхнули. — Как я могу стоять и смотреть на разрушение тяжкого труда моего отца? Как я могу позволить народу вокруг Хоя взбунтоваться — я, куда лучше самого шаха знающая, что делать? — Но, царевна, мы должны пытаться убедить шаха делать то, что верно. — А я не хочу! Я хочу управлять сама! — выпалила она и вдруг стала похожа на человека, по неосторожности выпустившего злобного джинна из сосуда. Наконец она призналась! Накал ее страсти отозвался в самых моих костях. Она была словно гора, высящаяся надо всем и останавливающая любое движение. Теперь мы могли обсудить, чего она жаждет и что может. — Даже ваш отец не позволял таких вольностей, — ответил я. — Чтобы править, вам нужен согласный партнер. Нынче вы перед шахом, который помешал вам и наказал вас. Пери вскочила, темное платье взлетело так, словно хотело спастись от ее ярости. — Ты намекаешь, будто я что-то сделала неправильно? Да как ты смеешь! Я стоял на своем. — Я сын благородного человека, — спокойно ответил я. — И потому считаю, что служил вам верно. Я почитаю вашу царскую кровь каждой каплей своей крови, но, царевна, когда я вижу вас на пути к гибели, то говорю об этом. Никогда я не буду подобен псу, выказывающему преданность лишь в ожидании объедков, даже если вы уволите меня от службы вам, — никогда! Ибо я лучше скажу вам правду ценой моих потерь, чем предам вас ложной угодливостью. Так я поклялся вашему отцу, и так я буду поступать всегда. Кровь стучала в моих висках, но я не отрывал от нее взгляда. — Ты из тех, кто легко ныряет в океан слов, — сердито возразила она. — Что ты предлагаешь? — Как ваш визирь, я сделаю все, что могу, дабы утишить бурю, — сказал я, — но это невозможно, если вы и дальше будете дразнить шаха. Она снова уселась, разгладила платье вокруг себя. — Я желаю, чтоб ты был осведомленнее в моих планах, — нехотя согласилась она, — и все же я не обещаю каждый раз следовать твоему совету. По ее нахмуренным бровям я видел, что больше она ни на какие уступки не пойдет. — Согласен. — Ну а теперь ты согласен стать исполняющим обязанности моего визиря? — Принимаю эту величайшую в моей жизни честь, — ответил я. Сердце мое взлетало, как у воина, готового умереть за предводителя. — Я клянусь вечно окружать изумруд вашего доверия золотом моей верности. — Это лучше любого брака, о котором доводилось слышать! — сказала она, и в голосе ее звучала дразнящая нотка. — Но я полагаю, что это такая фигура речи. — Конечно же. — В таком случае я согласна. Глаза Пери, чуть повлажневшие, отыскали мои. Я чувствовал себя так, словно заключал договор, связывающий нас навеки. Пери позвала Азар-хатун и приказала ей что-то принести. Та вернулась со свертком, обернутым шелком, и вручила его мне. Внутри был кинжал в черных кожаных ножнах. Грозную сталь клинка покрывали защитные слова Корана, насеченные в золоте рукой мастера. — Да сохранит он тебя от беды, — сказала Пери, и голос ее был нежен, как никогда прежде. Там же я и пристегнул оружие к своему поясу: — Я буду носить его всегда. На следующий день мы узнали, что Исмаил без особого шума женился на двух женщинах. Одна из них — остаджлу, что означало прощение всему племени и возвращение многих его мужей в круг приближенных, кроме тех, кто казнен или заключен в тюрьму. Вторая была полной неожиданностью: дочь хана Шамхал-черкеса, Куденет-черкес, выросшая вдалеке от двора. Пери была в ярости. Она вызвала дядю, и он пришел, когда стемнело, словно вор. Пери велела мне сесть в уголок одной из ее внутренних комнат и скрытно наблюдать за встречей, чтоб я мог запомнить в точности его слова и убедиться, что он говорит правду. Я подозревал, что она собирается его как следует отчитать, но избавит от унижения вытерпеть это при слуге. Когда Шамхал вошел в малую комнату, он словно занял ее целиком — его мускулистые ручищи и грудь задевали стены. — Салам, дочь сестры моей! — гулко произнес он, усаживаясь на подушку напротив. — Рад видеть, что ты прекрасна, как луна. Что за срочность? — Тебе уже лучше, дорогой дядя? — сладко поинтересовалась Пери. — Лучше? — Ну ты же болел, помнишь? Он помедлил. — Ах да, конечно! Я теперь здоров. — Приятно слышать. Я так давно тебя не видела из-за твоего недомогания… А теперь узнала, что твоя дочь стала одной из новых жен шаха! Какая честь! Шамхал пристально взглянул на нее: — Нуда. — Я слышала, шах пригласил тебя приходить к нему каждый день. — Кто тебе сказал? Пери улыбнулась, довольная точностью сведений: — Короче, шах решил, что тебя лучше обласкать, а меня тем временем наказать. Но почему? Разве мы не одной крови? — Одной. — Что же тогда? — Думаю, это судьба. — Дядя, — жестко сказала Пери, — шах не женится на дочери человека и не привязывает его к линии царской крови навечно, если только человек не оказал ему большую услугу или не пообещал ее оказать. Наступило долгое молчание. Шамхал выглядел багровым и взмокшим рядом со своей ледяной племянницей. В маленькой комнатке ей легко было пересчитать все капли пота, выступившие на его лбу у края тюрбана. — Кто-то навредил мне в глазах шаха. Видя твой недавний успех, я не могу не поинтересоваться, ценой ли ему все мои трудности? Шамхал расхохотался: — Конечно нет! Тебе удается самой создавать себе трудности. — Какие же? — А ты не поняла, что нынешний шах не позволяет заносчивого поведения? С мятежом ты, может, и права, но повела себя как дура. Пери была уязвлена, а я втайне порадовался. Дяде можно было говорить с нею так, как мне было нельзя. — И как ты рассчитываешь теперь его завоевать? — Не знаю, — горестно ответила она. — Вот сейчас ответь мне на мой вопрос: что ты сделал для Исмаила? — Решил с Хайдаром, помнишь? — Другие тоже помогали одолеть его, но теперь умалились. — Я делаю то, что он просит.