Воин на улице рассказал сплетню, что Исмаил вошел в город с тысячей человек. Сторонники Хайдара отложили штурм дворца, боясь резни. — Но как Исмаил мог добраться так быстро? Он пожал плечами и ткнул пальцем в сторону Хос-сейнбека, взбиравшегося на лошадь: — Бек решил, что это вранье. Хоссейнбек скомандовал сбор, и остаджлу зашагали к северным вратам дворца. Воины других племен выбегали на улицу из ближних домов, пока их не собралось больше тысячи. Пыль стояла такая, что вышедшие посмотреть начали кашлять и отхаркиваться. Схватка между сторонниками Хайдара и Исмаила была делом времени, и при мысли, каковы могут быть в бою эти жестокие кызылбаши, моя кровь обратилась в уксус. Марьям успокаивала Пери — это я увидел, входя. Волосы царевны расчесали, пока те не заблестели черным шелком под белой шалью, она переоделась в черное шелковое платье, вышитое золотыми квадратами, сделавшее ее выше и стройнее. Серьги, золотые полумесяцы с бирюзой, были подарком отца. Пока меня не было, она написала несколько писем, на серебряном подносе дожидавшихся гонца. В глазах было больше тревоги, чем прежде. — Наконец-то! — сказала она, когда меня ввели. — Какие новости? — Повелительница, — прохрипел я, — тысячи воинов Хайдара двигаются ко дворцу, предводительствуемые Хоссейнбеком… — Да сохранит нас Бог! — испуганно ахнула Марьям. — Их довольно, чтоб одолеть таккалу? — спросила Пери. — Полагаю, да. Пери вскочила: — Мне надо попросить дядю задержать их. Интересно, почему она так внезапно решила, что это следует сделать? — Повелительница, что произошло? — Незадолго до твоего прихода главный аптекарь моего отца сообщил, что мазь могла снять щетину с бычьей шкуры. Может быть, это случай. Но все равно — смогу ли я выжить при царствовании Хайдара? — Да обрушит Бог возмездие на голову злодеев! Пери протянула мне матерчатый кошелек. — Это ключ от дверей из женской половины на Выгул шахских скакунов, — сказала она. — Передай моему дяде, что я дарую ему соизволение войти и устранить Хайдара, не причиняя ему вреда. Возвращайся как можно быстрее. Я уставился на кошелек. — Но мужчинам никогда не позволялось входить на женскую половину дворца, — возразил я. — Разрешаю это. Потрясенный, я упрятал кошелек в складки тюрбана и поспешил прочь. Когда я добрался додома Шамхала, то сказал слугам, что имею срочное известие, и меня тут же впустили. Шамхал развязал кошелек и впился глазами в ключ. Взгляд его засверкал, будто у ворона, завидевшего мешок сокровищ. — Вот лучшая из наших надежд! — ликующе сказал он. — Пери велела мне передать вам, что Хайдара следует удалить, не причиняя ему вреда. Еще повелительница просила о знаке, подтверждающем ваше согласие. Мне нужно было доказательство, что я доставил эту, самую важную, часть сообщения. Шамхал поднялся: — Скажи ей вот что: Муж, вставший против нас, повержен будет в прах, Но избежит вреда, покуда он в Шамхаловых руках. Взамен, молю, о Пери, кровь моя, Держись вдали от мест, где ярится солдатня. — Чашм, — отвечал я. Уходя, я слышал, как Шамхал скликает слуг и велит бежать к домам своих сторонников, поднимать их на поддержку Исмаила. Я отправился назад во дворец. Перед вратами Али-Капу все еще несли стражу никем пока не потревоженные воины-таккалу и их союзники. Один из командиров был мне знаком, и я, поговорив с ним о том, что бегал по делам целый день, получил разрешение войти, но лишь после обыска на предмет оружия. Когда меня наконец провели в покои Пери, она меня ждала. — Не уставай![3]— пожелала она мне. Я отер взмокшие руки. — Что сказал дядя? — Он обещал исполнить вашу просьбу, — сказал я и процитировал сложенные им стихи. Она улыбнулась: — Отлично исполнено. — Повелительница, — взволнованно сказал я, — воины, скорее всего, уже начали бой. Может случиться что угодно. — Вот и поторопись. Беги в бируни и разузнай что сможешь. Прежде всего я решил наведаться в гаремные поварни, ибо кухарки всегда знают самые последние новости. Огромный дом, обычно переполненный женами, служанками и рабами, был пуст. Мука и вода были смешаны и оставлены в больших мисках. Мята была промыта, но не вывешена для просушки, чеснок и лук накрошены и рассыпаны по столу. Глаза мои защипало. Шагая по поварне, я чувствовал что-то странное, чему не находил имени. Когда я проходил мимо печи для хлебов, эхо моих шагов отдалось в ней глуше, чем вокруг. Вернувшись, я отодвинул заслонку. Внутри было полно остывших углей и пепла, но в дальнем углу я приметил краешек ярко-синего шелкового халата. Перебирая, кто же носит такую одежду, я наконец вспомнил: ведь это один из лекарей, которого наверняка приводили в гарем во время последней болезни шаха. — Врач Амин-хан Халаки, твой халат видно, — шепнул я. Подол исчез, будто мышиный хвост в норе. — Ты кто? — Джавахир-ага, слуга Перихан-ханум. — Мне можно выйти? — Нет, если хочешь жить. — Ну тогда брось мне хоть чуточку еды… Подобрав несколько огурцов и гроздь винограда, я сунул их в печь и пожелал ему удачи. Затем отправился к дверям бируни и приветствовал Зэвагу, чей лоб вечно бороздили морщины тревоги. — Какие новости? — спросил я. — Пока н-н-никаких, — пробормотал он, и уцелевшие зубы его стучали от страха. Отворив дверь, он впустил меня внутрь. Я быстро дошел до Зала сорока колонн и заглянул туда, но там было пусто. Продолжая путь, я добрался до самой северной стены дворца, когда меня встревожили тяжкие глухие удары. Мне померещилось, что несколько воинов притащили пушку и бьют ею в деревянные створки ворот, стонавших, будто под пыткой. — Хайдар-шах, отвори нам, впусти нас! — кричали снаружи. — Мы твои друзья! Пренебрегая обычными дворцовыми приличиями, я помчался по двору через все проходы к гарему, обливаясь потом. Добежав до огромного платана, я ощутил, что земля содрогнулась, словно при землетрясении, но тут же понял: это лошадиные копыта. Резко остановившись, я вдруг почувствовал себя, словно муравей, зажатый между большим и указательным пальцами человека. Мое сердце заколотилось быстрее, когда деревянная дверь из гарема на Выгул шахских скакунов заскрипела, отворяясь. Воины хлынули в сад, обнажая клинки, выкрикивая имя Исмаила, топча розовые кусты и разметая дорожки. Небывалое прежде зрелище женской половины, оскверненной армией, потрясло меня до глубины души. Шамхал подъехал ко мне на боевом арабском вороном жеребце и натянул поводья. — Где Хайдар? — крикнул он. — Скорее всего, в материнских покоях. Вон тот дом, перед которым два кипариса. — Я показал. Шамхал скомандовал воинам идти к воротам бируни и задержать сторонников Хайдара, если те попытаются ворваться в гарем. Затем пришпорил коня и помчался к дому Султан-заде. Один из его старших, Колафарумлу, чей дорогой шлем украшала насечка в виде стихов Корана, что показывало его высокое положение, заметил что-то невдалеке и рявкнул: — Кто там? Я разглядел трех женщин в чадорах, чьи лица были скрыты пичехами, прячущихся среди высоких цветущих кустов. Самая высокая из них была обута в розовые шелковые туфли.