— Видимо, я должен порадоваться, что мне больше не нужно заниматься каталогизацией, — задумчиво произнес Эссекс и продолжил расставлять вещи на полках. Работа по разгрузке покупок, освобождению полок и сжиганию книг шла споро: уже в полдень огромный фургон медленно отъехал от черного входа. Как ни странно, в библиотеке мало что изменилось на первый взгляд: да, половина стеллажей была заставлена коробками, но выглядели они опрятно. Вернувшись с бюстом Сенеки, Эссекс заметил: — А я и не знал, что библиотека — отличное место для хранения. — Здесь еще полно места, — сказала тетя Фэнни, с предвкушением глядя на оставшиеся стеллажи, заполненные книгами. — Думаю, у нас все получится. Крупные предметы, вроде велосипедов, можно отправить в подвал. — И все-таки я не понимаю, зачем столько припасов? — удивилась миссис Хэллоран. — Нам же было сказано, что в мире изобилия… — Даже в мире изобилия мы вряд ли станем возделывать оливы! — резко отозвалась тетя Фэнни. — Небольшие слабости позволительны… — А как же старые добрые шелкопряды? — Миссис Хэллоран пощупала рулон ярко-красной синтетической ткани. — Ты хочешь, чтобы мы походили на сумасшедших? — Смею надеяться, что даже в лучшем мире я останусь истинной леди, — холодно возразила тетя Фэнни. — Тетя Фэнни, вы же знаете, что я безгранично вам верю? — спросил Эссекс. — И? Тетя Фэнни уселась в большое кресло и принялась неспешно обмахиваться веером. — А вы никак не могли… ошибиться? — Насчет чего? — Насчет… вашего отца? — промямлил Эссекс. — Как я могу ошибаться? Это был целостный человек, сильная личность! Высокий, с представительной внешностью, прекрасно воспитан… — Тетя Фэнни бросила мимолетный взгляд на миссис Хэллоран. — Тетя Фэнни, я вовсе не подвергаю сомнению слова вашего отца… — Право, Эссекс! — Прошу вас, только не смейтесь, но я… На самом деле мне страшно. Все эти вещи… — Надеюсь, вы понимаете, что я выполняю распоряжения своего отца? — Но все это так странно! — Нисколько, уверяю вас. Постарайтесь, наконец, понять: раз уж мой отец взял на себя труд явиться сюда, значит, дело серьезное! Более того, я убеждена, что катастрофа может наступить раньше, чем мы ожидаем; хотя, разумеется, мой отец даст нам знать вовремя. — И вы ему верите? — Верю ли я своему отцу, Эссекс? Своему отцу?! — Тетя Фэнни, расскажите нам еще раз, как оно будет там, в следующей жизни? — попросил Эссекс. — Примерно так же, как и сейчас, я полагаю. Разумеется, сперва будет определенный период привыкания. Сами понимаете, земле понадобится некоторое время, чтобы восстановить репродуктивный цикл, и деревья далеко не сразу начнут плодоносить; а ведь нам придется где-то искать еду. Могу лишь предположить, что наутро первого дня мы выйдем в абсолютно чистый, голый мир без малейших признаков жизни, кроме нас самих. Будет очень мило, и все же первые дни мы не сможем пользоваться земельными ресурсами. Вскоре нас будет окружать Эдемский сад, хотя, насколько я помню, там не было особенного порядка. Впрочем, кто знает, вдруг и здесь будут сотни разных запретов — не только для одного дерева, — добавила тетя Фэнни, краснея. — Но ведь к нам эти запреты не относятся? — напрягся Эссекс. — Не думаю. Разумеется, мы все узнаем со временем, однако вряд ли это будет касаться запретов. Поскольку человечеству придет конец, так необходимая прежде общественная мораль станет попросту ненужной: ведь нас-то не придется учить, как себя вести! — Вот вы говорите, что мы будем жить на цветущих лугах, окруженные деревьями и все такое, — настойчиво продолжал Эссекс. — А как же… — Тут он на секунду затаил дыхание. — А как же дом? Он ведь никуда не денется? Будет стоять здесь, полный разных вещей, ценных как в том мире, так и в грядущем. — Я уже думала об этом, — призналась тетя Фэнни с легким смешком. — Мне кажется, дом станет чем-то вроде святилища для наших детей и внуков. Живя в лесу и в поле, под ласковым солнцем и нежной луной, получая все необходимое от природы, они не будут испытывать потребности в домах, и крыша станет для них аналогией алтаря; возможно, мы еще увидим, как наши внуки обожествляют дом. — Да уж надеюсь, — вставила миссис Хэллоран. — Поэтому я — повторюсь, согласно указаниям отца, — собираю в доме вещи, имеющие практическую ценность. Они могут понадобиться невинным обитателям нового мира, поэтому должны находиться под рукой, на алтаре их богов. Инструменты, к примеру. Или драгоценности, которые им будут казаться волшебными. Дивные изгибы лестничного пролета… Мы не должны допустить исчезновения чувства прекрасного. — Мое столовое серебро… — сухо произнесла миссис Хэллоран. — Собственность богов, — пояснила тетя Фэнни. — Отцу бы это понравилось. — Через мой труп! — отрезала миссис Хэллоран. — Это мое законное наследство! — Мне кажется, — неожиданно подала голос из темного угла Глория, и все умолкли, — мне кажется, они придут, эти далекие люди, станут боязливо ходить по дому, не смея ни к чему прикоснуться; будут глядеть на мебель, стены и полы, как мы смотрим на наскальную живопись или катакомбы, или древние дворцы; они станут совершать что-то вроде паломничества. Будут приходить сюда небольшими группами, строго по обозначенным линиям, чтобы ни к чему не прикасаться, не задеть ненароком стены или мебель; будут ступать осторожно, точно шагают по следам давно умерших и боятся их разбудить или разозлить; вряд ли они многое поймут и все же станут рассказывать о нас и о доме разные истории. Мне кажется, они будут воспринимать дом как некое священное, ужасное и таинственное место… — А я запрещаю! — неожиданно громко заявила миссис Хэллоран. — Я не собираюсь покидать этот дом, пока жива; вы можете жить на деревьях сколько угодно, желаю удачи! — Посмотрим, чем обернется твоя удача, — пробормотала вполголоса тетя Фэнни. Глава восьмая — «Как я уже сказал, у меня было немного денег, серебра и золота, — медленно, размеренно читала сиделка, — всего около тридцати шести фунтов стерлингов. Увы, они лежали, как жалкий, ни на что негодный хлам: мне было некуда их тратить. С радостью отдал бы я пригоршню этого металла за десяток трубок для табаку или ручную мельницу, чтобы размалывать свое зерно! Да что я! — я отдал бы все эти деньги за шестипенсовую пачку семян репы и моркови, за горсточку гороху и бобов или за бутылку чернил»[13]. Каждый день Джулия, Арабелла и Мэри-Джейн приносили из сада охапки крупных, сочных роз и расставляли их в серебряные вазы в гостиной и в столовой. Солнечные часы еще резче выделялись на фоне темной зелени лужайки; к завтраку подавали абрикосы. Тетя Фэнни в материнских бриллиантах постоянно к чему-то прислушивалась. Однажды ночью миссис Уиллоу послышался какой-то шум; решив, что это воры залезли за столовым серебром, она тихонько вышла в коридор и обнаружила тетю Фэнни на лестничной площадке: та стояла неподвижно, словно в трансе, улыбаясь чему-то. — Конец близится! — произнесла она, когда миссис Уиллоу удалось ее разбудить. Хотя Глория упиралась изо всех сил, миссис Уиллоу настояла на том, чтобы устроить еще один сеанс у зеркала: ей определенно надоели смутные намеки тети Фэнни. — Ты-то попривыкла, — аргументировала миссис Уиллоу, — уже видела, что к чему; мы не можем постоянно менять людей. К тому же никто, кроме тебя, этого не сделает. С большой неохотой Глория снова села перед зеркалом, залитым маслом, поежилась и наклонилась ближе. — Надеюсь, в этот раз я увижу что-нибудь приятное, — сказала она. — А если опять будут всякие ужасы, пусть кто-нибудь другой смотрит, и мне все равно, что из этого выйдет! — Интересно, какими еще глупостями мы стали бы заниматься вместо этого? — пробормотала миссис Хэллоран. — Мы же боги, — напомнил Эссекс. — Сидим на Олимпе, взираем на людские деяния. Может, и хорошо, что нам есть чем заняться, пусть даже ерундой: представьте, сколько зла мы бы причинили, если б нам стало скучно! — Перестаньте на меня смотреть, — потребовала Глория. — Это меня нервирует! Миссис Уиллоу с тетей Фэнни отодвинулись подальше, косясь друг на друга. — Ничего, подождем, — спокойно произнесла миссис Уиллоу. — Дай нам знать, если увидишь что-нибудь. — Ненавижу, когда все начинает двигаться, — пожаловалась Глория и неловко поежилась в кресле. — Похоже на морскую качку: перед глазами все кружится, и нет мочи терпеть… Ты словно проваливаешься в этот адский круговорот, водоворот… Ой, вижу какую-то местность… Тут миленько… — Какую именно, дитя? — Миссис Уиллоу делала пометки в блокноте, который специально принесла для этой цели и в котором хранились записи предыдущих откровений тети Фэнни. — Просто сельскую местность: деревья, трава, цветы… Небо голубое, птички… — А люди там есть? — Нет, никого — ни людей, ни домов… Ни дорог, ни заборов, ни проводов, ни антенн, ни рекламных щитов… Какой-то холм, на нем растут деревья, и… похоже на луг… Мягкий… — Глория запнулась. — То есть, я хочу сказать, там нет никаких… перегородок. Ни стен, ни заборов, лишь мягкая зеленая трава. Кажется, где-то рядом течет река… — Воистину райский уголок, — пробормотал Эссекс. — Постойте… Кто-то поднимается на холм… Эссекс, похоже на вас, только вы не одеты… на вас нет… — Глория покраснела и прижала ладони к щекам, но не отстранилась от зеркала. — Продолжайте, дорогая, — подбодрила миссис Уиллоу, — мы не ханжи. — Попробуйте закутать меня в львиную шкуру, — предложил Эссекс, — ну или хотя бы купальные шорты — мало ли кто там подглядывает… — Вы… не знаю… вышли на охоту? — Охоту за кем? — с иронией воскликнула миссис Хэллоран. — За купальными шортами, не иначе, — предположил Эссекс. — Можно я встану за деревом? — Тихо! — шикнула на него миссис Уиллоу. — Будьте серьезнее! — Тут так мило… — продолжала Глория. Эссекс открыл было рот, но миссис Уиллоу резко вскинула руку, и он затих. — Как тут красиво! Эссекса больше нет, остались только холмы, деревья и синее-синее небо…