– А принято заходить в комнату, когда в ней нет хозяина или хозяйки? – Ну, если речь идет о покоях Марии Михайловны, то без нее, конечно, никто не осмелится туда зайти, а в наши или Павлика это вполне возможно. – А что-то еще из Вашей комнаты, кроме яда и талисмана из монет, пропадало? – Мне трудно ответить на этот вопрос. На первый взгляд, вроде бы нет, но я привез с Востока столько мелких безделушек, которые я каждый день не пересчитываю, и самое главное, я ими не пользуюсь постоянно. Поэтому, может, и пропала какая-нибудь безделушка, я не знаю. Некоторые вещи я сам дарю. – А Насте что-нибудь дарили? – Дарил, кажется, бусики. Вообще, ей делать подарки – неблагодарная задача. – Почему? – Надо уметь быть хоть немного благодарным, а она только фыркает и зависть демонстрирует. Конечно, с одной стороны ее даже немного жалко, но все же нельзя так отрываться на окружающих, – вздохнул бывший дипломат. – А за что Вы ее жалеете? – А что ее ждет в будущем? Скучное замужество? Вы ее жениха случаем не видели? – Не довелось. – Грустное зрелище. Стар, ему уже за 40. Скуп, будет попрекать ее за каждую потраченную копейку. А Настеньке хочется другой жизни: блистать в свете, много путешествовать. – А зачем она тогда за него собралась выходить? – А куда ей деваться? Жениха ей подобрала ее тетушка, которой такая партия кажется наилучшей. Самой же девушке особо предложить нечего: чахлое имение, которая она сама поднять не в состоянии, не хватает ни знаний, ни желания заниматься хозяйственными вопросами. Идти служить она не хочет, учиться тоже. – Вроде она пыталась поступить на высшие курсы и ее не приняли? – Если бы она и в самом деле хотела учиться, то попытала бы счастье на других курсах, попробовала в другом году. Сдала бы экзамены за курс мужской гимназии, в конце концов. Я ведь ей даже предлагал найти репетитора по латыни, даже обещал оплатить. Но она только фыркнула и все. Не хочет она учиться, ей просто в столице хочется жить, но при этом не работать, вести светский образ жизни. Вот ей остается только злиться и строить мелкие козни другим. – Какие козни? – Да на уровне детских шалостей: соли в кофе кому-нибудь насыпать, собачку старухи за ее спиной пнуть и прочие вещи. Словом, ничего серьезного. – А Жули не могла она отравить? – Допускаю, что могла. Штучка в ее духе. И в чужой она ящик залезть не постесняется. Тем более что, оказывается, она знала про мышьяк. – Хорошо, если вспомните, что из комнаты что-то пропало, еще скажите надзирателю, что хотите видеть меня. Я приду. – Постойте, а Вы меня не отпустите? – Нет, пока я не буду убежден, что убийства и покушение на убийство – это не Ваших рук дело, Вы побудете здесь. Все же Вы яд покупали, а не апельсины. После тюремного замка следователь решил зайти в больницу проведать Дуню: вдруг чего еще вспомнит? Он даже заглянул в лавку и купил сдобную плюшку в качестве гостинца. И получилось, что пришел в самый раз: – Ой, господин следователь, а я уже хотела просить послать за Вами, – обрадовалась девушка. Щечки ее уже были окрашены здоровым румянцем, руки делали уверенные движения. Было ясно, что все опасности и сложности позади, раненая шла на поправку. – Еще что-то вспомнили? – Да, вспомнила. Я про этот звук шуршащий вспомнила, ну, где я его слышала! – Ну и где? – постарался не выдать своего волнения следователь. Неужели сейчас все станет ясно? – Я слышала это звук, когда Мария Михайловна новую шелковую юбку примеряла, такая есть у нее, с большими оборками. Вот они так же шуршали! Иван Васильевич задумчиво опустился на стул. Как он раньше не догадался? Конечно, шелк (а тогда он был исключительно натуральный, не синтетика современная) – ткань жесткая, она может издавать шуршащий звук. Он вспомнил шелковую юбку, которую любила надевать его тетушка, живущая в Петербурге. Так вот эта юбка тоже шуршала, о передвижениях женщины можно было узнавать по этому своеобычному звуку. Получается, что к преступлению причастна женщина? Однако ему плохо представлялось, что все эти таинственные преступления совершила сама Мария Михайловна. Во-первых, у нее не было мотива. От финансовых потоков она и так могла отлучить любого. Во-вторых, вряд ли пожилая женщина могла нанести такой внушительный удар камнем. В-третьих, женщина хоть и пожилая и скорее всего не совсем здоровая, но не страдающая хромотой. Опять же немного низковата она для следов, оставленных лаптями на всех местах происшествий. – А запах? Ты про запах ничего не вспомнила? – вернулся следователь ко второму обстоятельству. – Нет, вот если только… – девушка нерешительно замялась. – Ну, ну! – Похоже на то, как в комнате у Николая Сергеевича пахнет. Но это следователь и так уже знал. Бывший дипломат навез в комнату различных восточных штучек, в том числе и различные благовония, временами он даже зажигал ароматические палочки. Поэтому в комнате стоял специфический запах. Больше пострадавшая ничего вспомнить не могла. Следователь опять сделал попытку узнать, зачем девушка заходила на кухню накануне убийства гувернера. Но и на этот раз у него ничего не получилось. Девушка упорно молчала, отворачивалась к окну. В палату опять заглянул врач, и опять пришлось уходить. Иван Васильевич поблагодарил девушку, отдал гостинчик, которому Дуня очень обрадовалась, и пошел к себе в суд. Надо же иногда и на работе появляться. Сидя у себя в кабинете, Зазнаев еще раз обдумывал результаты следствия. «Вначале мы подозревали дворника, потом у нас подозрение пало на Вернова, сейчас внимание привлекла Настя и даже сама Мария Михайловна. Подозрительно и молчание Дуни, но вряд ли ее стоит рассматривать как организатора всей фантасмагории, ее саму ударили по голове, явного мотива у нее нет, в отличие от Вернова или Насти. Но против всех них нет полного однозначного комплекта улик. Мотив сейчас самый серьезный у Насти – денег нет, впереди скучное замужество. Наследство даст ей серьезный шанс найти более интересного жениха, переехать в столицу, вести светскую жизнь. Но могла ли эта хрупкая девушка нанести удар ножом? А Мария Михайловна? Гувернер был убит одним верным ударом. Не женским ударом. Впрочем, бывали у меня и такие случаи, когда женская рука отправляла человека на тот свет, особенно когда речь идет об аффекте. Из ревности у меня каких только дел не возникало! А устроить ловушку на Лысой горе? Это женское дело? В принципе с таким женские руки могли справиться. По любому ниточка на картине явно из шали Насти, а мотив Марии Михайловны вообще не прослеживается», – рассуждал Иван. Тут он вспомнил, что еще не успел до конца разобрать бумаги, которые изъял у Вернова. Пока он прочитал только пару писем. До остального не дошли руки. Он решил продолжить эту работу, но в кабинет постучали. – Войдите, – пригласил Иван Васильевич. На пороге возникла знакомая фигура урядника из Солотчи: – Ваше благородие, я доложить. У меня на участке опять несчастье. – Где? Опять в Солотче? – Да, снова в имении Сабанеевых, опять убийство. Мужчину ножом ударили. *** У Зазнаева тоскливо сжалось сердце. Неужели несчастье случилось с его другом Железмановым? Неужели он смог разгадать тайну имения, и убийца его опередил? – Кто? – почти крикнул Иван Васильевич. – Монах из Солотчинского монастыря, отец Сергий. Он регулярно бывал в доме Сабанеевой. Сегодня его нашли на тропинке, которая ведет от монастыря к дому Сабанеевой. – Кто нашел? – Молодой человек, который живет в доме Сабанеевой. Этот, как его… – Железманов? – Да, он вроде как гувернер у мальчика, внука Сабанеевой. Вот они утром гулять пошли в лес и обнаружили. Пришлось собираться, искать полицейского врача и снова ехать в Солотчу. Очевидным было только одно: Вернов не мог совершить это преступление, он находился в это время в камере. Не самое приятное алиби, но зато стопроцентное. Тело монаха к приезду следователя уже успели увезти из леса. Жара, рядом ходят люди, поэтому Железманов, который вообще старался не выходить из образа гувернера, не стал особо возражать, чтобы тело отвезли в монастырь. Он только настоял, чтобы место, где лежало тело, обложили веточками, обозначив положение трупа. А также поставили старосту, чтобы он отгонял всех любопытных. Петр Андреевич встречал коллегу у ворот. Вид у него был потерянный. Зазнаев отвел его в сторону. – Ты его обнаружил? – Да, мы с Павликом пошли на Лысую горку и когда проходили по этому месту, то услышали стон. Я смотрю, в стороне что-то темное, подошел, а тут отец Сергий лежит и стонет. – Так он был еще жив? – Да, я когда его нашел, то попытался вывести на тропинку, может, кто на телеге проедет, его к врачу отвезти. Но не успел, он умер у меня на руках. Нет от меня никакого толка! – А ты думал, что придешь и сразу все раскопаешь? Это только в рассказах про Шерлока Холмса все быстро происходит. Реальная жизнь намного сложнее. Мальчик где? – Я его наверх отправил, негоже ему на такие вещи смотреть, он и урядника позвал. – А тело где? – Его в монастырь увезли. Если не увезти, то еще больше там все затопчут. – Возможно, это правильно. Ладно, поехали в монастырь. По дороге поговорим. Ты скажи, он ничего сказать не успел? Ты его не спрашивал? Железманов постарался до мельчайшей подробности вспомнить все детали обнаружения тяжело раненного монаха. Они шли с Павлом по лесной тропинке к Лысой горке. Сегодня был запланировано купание в Старице. По дороге Петр призывал мальчика внимательно слушать лес и его звуки. Неожиданно тот остановился и спросил: – А какая птичка стонет? – Не понял? – удивился Петр. – Какая птичка издает звуки, похожие на стон человека?