— Это начало конца, — сказала она бесцветным голосом. — Когда начинаются эти разговоры в пользу бедных о том, что нужно расстаться, подумать, побыть с самим собой, — это означает лишь одно: кто-то кого-то хочет слить. И я даже знаю, кто кого. — Лана, ты не права! — Права-права. Когда двое любят друг друга, они по собственной воле не расстанутся даже на день, только по обстоятельствам. Им и в голову не придёт разбежаться и проверять чувства! — Лана, ты же никогда не мыслишь стереотипно, откуда это всё? — Ты меня выгоняешь, только и всего. — Пожалуйста, не говори так! Я сниму квартиру для тебя, ты не пойдёшь больше в общежитие! Создам для тебя максимально комфортные условия, ты не будешь ни в чём нуждаться! Это нужно для того, чтобы ты и подумала, и имела возможность сравнить жизнь со мной и жизнь без меня. — Ну уж нет! Ты знаешь, как называется женщина, для которой снимают квартиру? Сними для кого-нибудь другого! Мне не нужно! Мне нужен ты, Никита! Она встала и обняла его за шею, прижалась. Он чувствовал, как дрожат её холодные руки. — Пожалуйста, Никита, не бросай меня! Прошу! Я не могу без тебя, не хочу! Люблю тебя больше жизни! Я так долго ждала тебя, искала! И только-только почувствовала себя нужной, счастливой, самой любимой! — Лана, это всё никуда не денется, с моей стороны это навсегда, я знаю себя, поверь! — он положил ладони на её запястья. — Любимая, мы разъедемся ненадолго! Почему ты мне не веришь⁈ Она отстранилась и сказала глухо: — Тебя невозможно ни продавить, ни разжалобить, да? Ты уже всё решил. Она вновь опустилась на табурет, задумалась. Потом вдруг резко вскинула голову и посмотрела на него пристально. — Что, Лана? — его напугал этот взгляд. — Я поняла. Можно было так и сказать, зачем огород городить? Обставлять и украшать тот факт, что мне дают пинка⁈ Она встала и пошла в маленькую комнатку, которую в шутку именовала своим кабинетом. Там стояли лишь маленький разноцветный диван и такое же кресло, висела книжная полка. Морозов бросился за ней. — Лана, скажи, что ты поняла? Она обернулась, стоя в дверях. — Ты не ледяной гигант. Ты светило, без пяти минут профессор! А я простушка, цыганкина дочь! Милана захлопнула двери перед его носом и закрыла на внутренний замок. — Нет, Лана, ты всё превратно истолковала! Это полный бред! Никогда, никогда я не думал даже в этом направлении! Мне такое и в голову не приходило! Откуда у тебя эта мысль⁈ Она молчала. — Лана, открой! Пожалуйста, не прячься! Поговори со мной! Ты перевернула с ног на голову все мои слова! — Потому что ты никогда не говорил подобной чуши! Это абсолютно не твой репертуар. А значит, ты кривишь душой. — Лана, открой. — Нет, — устало сказала она. — Я готова сделать всё, что ты скажешь. Полностью согласна на всё. Но только завтра. А сейчас уходи, не хочу ни видеть, ни слышать тебя. — Хорошо. Я не буду тебя беспокоить. Договорим завтра. Как назло, завтра конференция в одном из НИИ, который находится далеко за городом! И он должен там быть рано утром. Лана будет ещё спать, когда он уедет. Они встретятся только вечером. Он не думал, что она настолько остро отреагирует на его предложение. И она совершенно напрасно не верила ему, он говорил правду. Он был уверен, что всё должно быть именно так. Морозов обязан был предложить ей этот выбор: свобода или он? И если она предпочтёт свободу, то пусть сделает это сейчас, когда он ещё в силах отпустить её! Пока это ещё не убьёт его. …Но как он собрался её отпускать, если ночь уже перевалила за середину, а он так и не смог пойти в спальню и лечь в постель, в которой не было его Ланы? Он сидел в гостиной, не включая ни телевизор, ни свет, и прислушивался: что она делает там, в этой комнатке? Несколько раз подходил к двери, собираясь постучать, но так и не решился. Она сказала, не хочет ни видеть его, ни слышать. Потом он лег на диване в гостиной, укрылся пледом, надеясь уснуть, но сон не шёл. Шли мысли. Он уже не знал, куда от них деваться. В какой-то момент Лана тихонько вышла, думая, что он спит, на цыпочках проскочила в туалет, потом обратно. Он не решился спугнуть её. Уже был четвёртый час ночи, когда он в полусне — полубреду явственно сформулировал мысль. Его самым большим страхом, настолько огромным, что он не решился озвучить его Лане, было следующее: Морозов боялся, что она ищет в нём отца, которого очень любила. Он сам не знал, откуда это взялось в его голове, но мысль мучила его давно. А он не хотел быть для неё папой! Он хотел быть мужем, любовником, любовью всей её жизни. Но теперь он отчётливо понял, что не похож на её папу. Морозов вспомнил безжизненный взгляд, которым она смотрела на него у двери маленькой комнатки. Он не папа. Он как тот монстр, который задушил её мать! Лана сказала сегодня, что любит его, Морозова, больше жизни. Что это навсегда. «Я это ты, ты — это я». «Ну так женись!». А он слышал только себя, свои глупые страхи и неуверенность. Он убил Лану, у неё стали неживые глаза! И себя убил. Нет, ничего подобного! Он вымолит у неё прощение! Сотрёт из её памяти этот ужасный, оскорбительный для неё разговор! И он привяжет её к себе, как она хотела. Чем скорее, тем лучше! С этими мыслями он, наконец, провалился в короткий тяжёлый сон. * * * Морозов ехал в город и неистово надеялся на то, что пробок на въезде нет. Ещё не час пик, не должно быть. Он еле дождался обеденного перерыва на конференции, оставил помощника там и уехал. Он не мог больше находится там, его всё сильнее охватывало беспокойство, которое росло в геометрической прогрессии. Ему необходимо увидеть, услышать и обнять Лану, быстрее, быстрее! Прямо сейчас! Он приедет в институт, зайдёт в кабинет и сразу обнимет Лану, прижмёт к себе так сильно, как только сможет. Они никогда не обнимались на работе. Все знали об их отношениях, но они никогда не позволяли себе вольностей в стенах института. Это было их личное, не для чужих глаз. И даже за закрытой дверью кабинета между ними была только работа. Работа — святое для него, вся его жизнь. Лана это понимала и всегда относилась с уважением к данному факту. Сейчас ему впервые было плевать на работу. Потому что этой ночью, а особенно потом, утром, Морозов понял: вся его жизнь — это семья, Лана и Андрей. Он уделял Андрею слишком мало времени. Конечно, он старался говорить с ним всегда, слушать его, вместе рассуждать, наставлять, никогда не отмахивался, но всё равно, его было мало в жизни Андрея. Андрей вырос прекрасным человеком, и это ему Морозов обязан появлением в его жизни Ланы. Без Ланы всё теряет смысл. Всё. Пробки не было, но машины на въезде двигались всё равно медленно. Морозов нетерпеливо барабанил пальцами по рулю. Он вдруг вспомнил, что у него до сих пор выключен телефон: это было одним из требований на конференции, ведь там много точных приборов. Ругая себя, включил. Вдруг Лана звонила? Ну вдруг? Может, она уже не сердится так? Лана, конечно, не звонила, она никогда не звонила на научные мероприятия, зная о приборах, всегда ждала звонка от него. Зато от главного три пропущенных. Странно, уж он-то наверняка знает о том, что на конференцию не дозвониться! Морозов позвонил Лане. Сигнал прошёл, но она не ответила. На работе у неё телефон всегда на беззвучном режиме; наверно, не слышит. Главному звонить не стал: приедет скоро, узнает, в чём дело. Он открыл двери в кабинет и снова закрыл, вдруг усомнившись, к себе ли заходит: в маленькой «приёмной» было тихо и сумрачно. Ни света, ни шума офисной техники, ни запаха духов Ланы… И самой её нет. Очень странно. Обед у неё закончился. Она, даже если уходила куда-то в перерыв, всегда возвращалась вовремя. Он решил подняться к главному, узнать, зачем тот звонил. Пока поднимался, вновь позвонил Лане, и она опять не взяла трубку. Внезапно к его беспокойству добавился какой-то липкий, алогичный страх. Где она⁈ — О, на ловца и зверь бежит! — энергично встретил его главный. — Только собирался тебе звонить, Никита Андреевич! Ты всё вне зоны! — Я на конференции был, там же приборы. Оставил там помощника, мне надо было срочно уехать. — Уехать-то по личному вопросу, а? — Почему? — Морозов понял, что краснеет, как юный студент. — Секретарь твоя задала нам сегодня задачу! Оксана из кадров в шоке. — Где Милана Сергеевна? — севшим голосом спросил Морозов. — Ты хоть присядь, Никита Андреевич! — Некогда, потом. — Уволилась твоя Милана Сергеевна.